Из двух лучших людей, которых знала Кларис, один был чересчур уравновешенным и спокойным, а другая — слишком пуглива. Кларис надеялась, что такая полярность в характерах друзей придаёт ей самой некоторый баланс и стабильность.
— Хорошо, что пропустила сегодня занятия, — попыталась развлечь подругу Арделия. — Этот чёртов Ким Вон чуть не загнал нас до смерти на беговой дорожке. Честное слово. А самому, главное, хоть бы хны. По-моему, у них там в Корее гравитация сильнее. А потом они приезжают сюда, и, конечно, им здесь так легко, что можно уже становиться тренером по лёгкой атлетике… Да, видела сегодня Джона Брайэма.
— Когда?
— Вечером, недавно. Спрашивал, вернулась ты или нет. Знаешь, он подстригся, теперь волосы так гладко зачёсаны, просто красавчик. Рассекал по вестибюлю, ну прямо первокурсник. Мы с ним немного поболтали. Он сказал, если ты чувствуешь, что отстала, а на следующей неделе вместо занятий в тире у нас будут лекции, он может открыть для нас тир на выходные и дать пострелять. Я сказала, что передам, если что. Хороший он мужик, этот Брайэм.
— Да, нормальный.
— Ты ещё, наверное, не знаешь, скоро у нас будут соревнования между разными службами, так он хочет, чтобы ты выступала по стрельбе против таможни и ещё кого-то там.
— Да ну, ты что.
— Нет, не среди женщин. Соревнования открытые. Ладно, другой вопрос: в пятницу зачёт по четвёртой поправке, ты подготовилась?
— Да я, вроде, и так знаю.
— Ну, хорошо, что за дело «Чаймел против Калифорнии»?
— Это что-то насчёт права на обыск в средних школах?
— Что значит «что-то насчёт»?
— Не знаю.
— Ну хорошо, а кто такой Шнеклоф?
— Чёрт, не знаю.
— «Шнеклоф против Бастамонта».
— Это что-то по свободе личности?
— Позорище. Свобода личности — это в принципах Каца. А Шнеклоф — это право на обыск. Да-а, вижу, придётся нам с тобой посидеть над книжками, дорогуша. Хорошо, что у меня есть все конспекты.
— Только не сегодня, ради Бога.
— Ладно. Но завтра нужно проснуться со свежей головой и начать готовиться к пятнице. Слушай, Старлинг, Брайэм просил никому не говорить, так что смотри — ну, в общем, он сказал, что у тебя будет всё нормально, этот козёл Крендлер такой тип, что через пару дней уже забудет про тебя. Оценки у тебя хорошие, так что не волнуйся, прорвёмся. — Арделия внимательно посмотрела во ввалившиеся глаза Кларис. — Ты сделала всё, что могла, чтобы как-то спасти эту бедную Кэтрин. Всё, что вообще можно, и даже больше. Тебе не в чем себя упрекнуть. Пусть говорят, что хотят. Чёрт, да я сама им всем глотки позатыкаю.
— Спасибо, Арделия.
Через несколько минут они уже выключили свет и легли по кроватям.
— Старлинг.
— Да?
— Как на твой взгляд, кто симпатичнее, Брайэм или Бобби Лоурэнс?
— Трудно сказать.
— У Брайэма на плече какая-то татуировка, просвечивается, когда он в белой майке. Что там на ней написано?
— Без понятия.
— Скажешь мне, когда узнаешь?
— Наверное нет.
— Эх, ты, я так тебе тогда рассказала, какие у Бобби трусы.
— Да ты их в окно видела, когда он занимался в спортзале.
— Это что, тебе Грэйси сказала? Ну, язык у этой Грэйси, я его ей когда-нибудь точно… Старлинг!
Кларис спала.
Глава 45
Около трёх часов ночи Кроуфорд, дремлющий у кровати жены, вдруг проснулся. Дыхание Беллы приостановилось, она вытянулась на постели. Кроуфорд сел и взял её за руку.
— Белла.
Она ещё раз глубоко вздохнула и впервые за многие дни открыла глаза. Кроуфорд наклонился к ней поближе, хотя и понимал, что она не видит его.
— Белла, я люблю тебя, моя маленькая, — проговорил он в надежде, что она услышит.
Грудь вдруг сковал предательский холодок страха, но Кроуфорд быстро взял себя в руки.
Ему хотелось дать ей какое-нибудь лекарство, всё равно что, но он чувствовал, что просто не может выпустить её ладонь.
Он приложил ухо к её груди, услышал, как сердце несколько раз глухо стукнуло и остановилось. Дыхание замерло. На комнату опустилась поистине мёртвая тишина.
— Упокой, Господи, её душу и возьми её к себе, — прошептал Кроуфорд, искренне желая, чтобы это было правдой.
Он осторожно посадил её на кровати и прижал к груди. Шёлковый шарф сполз на плечи, открыв остатки волос. Он не плакал. Для слёз просто не хватало сил.
Кроуфорд переодел жену в её любимую, её самую лучшую ночную рубашку и некоторое время сидел на кровати, прижимая к щеке её руку. Нежная, белая рука с мелкими царапинками от ежедневной работы в саду и крошечными точечками от внутривенных уколов.
Когда она приходила из сада, её руки часто пахли чабрецом.
(«Думай, что это всего лишь яичный белок у тебя на пальцах», — разъяснили ей премудрости секса школьные подруги. Потом они с Кроуфордом часто шутили насчёт этого в постели. И много лет назад, и много лет спустя, и ещё в прошлом году. Не думай об этом, думай о хорошем, думай о приятном. Но это и было и хорошее, и приятное. Они вместе поднимались на лифте, на ней была круглая шляпка и белые перчатки. Он громко и с чувством насвистывал какую-то глупую мелодию. В комнате она подсмеивалась над его оттопыренными, как у школьника карманами.)
Кроуфорд попытался выйти в другую комнату — он в любую секунду мог обернуться и сквозь открытую дверь увидеть её на кровати, освещённую мягким светом настольной лампы. Он ждал, когда её тело станет всего лишь предметом похорон, чем-то самостоятельным и отдельным от него. Отдельным от той женщины, которая лежала сейчас на кровати, отдельным от друга всей его жизни, который всё ещё жил у него в душе. Тогда он сможет позвонить, чтобы за ней приходили.
Опустив руки, он стоял у окна и смотрел на восток. Он не ждал рассвета. Просто на восток выходило окно комнаты.
Глава 46
— Готова, Красотка?
Джейм Гамб удобно полусидел в кровати, маленький пудель тёплым кольцом свернулся у него на животе.
Мистер Гамб только что вымыл волосы, и голова была всё ещё обмотана полотенцем. Он похлопал рукой по простыням, нашёл пульт дистанционного управления видеомагнитофона и нажал кнопку «пуск».
На одной кассете он записал самые интересные места из двух фильмов и по многу раз просматривал её во время подготовки к очередному похищению или перед расправой над жертвой.
Первой шла чёрно-белая запись четверть-финала конкурса «Мисс Сакраменто — 1948» — предварительный отбор на длинном пути к сражению за звание «Мисс Америка» в Атлантик-Сити.
Девушки в купальниках поднимались на сцену, держа в руках цветы.
Пудель мистера Гамба уже бессчётное количество раз видел эту плёнку, поэтому, едва услышав музыку, тут же сжался в комок, прекрасно зная, что хозяин сейчас начнёт тискать его от восторга.
Несмотря на стиль сороковых годов, лица некоторых девушек были довольно привлекательны. Ноги некоторых конкурсанток тоже были неплохой формы, хотя из-за отсутствия тонального крема казались немного полноватыми.
Гамб крепко прижал к себе пуделя.
— Смотри, Красотка, вот она идёт, вот она идёт, вот она!
Девушка в белом купальнике подошла к ступенькам, ведущим на сцену, озарила улыбкой молодого человека, подавшего ей руку, и, развернувшись на высоких каблуках, ушла в сторону. Камера скользнула по её бёдрам. Мама. Это была его мама.
Мистеру Гамбу не было нужды трогать кнопки перемотки — он сделал повторы, ещё когда записывал фильм. Девушка двинулась обратно, спиной к лестнице, исчезла с лица улыбка, всё так же спиной она попятилась к проходу. Потом снова вперёд, вперёд-назад, вперёд-назад.
Когда она в очередной раз улыбнулась молодому человеку, Гамб тоже улыбнулся.
Ещё один кадр запечатлел маму в группе других девушек, поздравляющих победительниц.
Следующую запись он сделал с программы кабельного телевидения в чикагском мотеле — тогда ему пришлось быстро рвануть в город, купить видео и остаться ещё на одну ночь, чтобы записать фильм. Это был дешёвенький рекламный ролик, который крутили поздно ночью, как фон к секс-рекламе. Безобидный, немного капризный фильм сороковых-пятидесятых годов, показывающий волейбольный матч в лагере нудистов. Кадры из секс-фильмов тридцатых: обнажённые актёры в носках и с искусственными носами. В зависимости от рекламы, фильм сопровождала самая разная музыка. Сейчас это был ностальгический «Взгляд любви», совершенно не соответствующий весёлому и оживлённому действию.
Ползущий по экрану текст рекламы выводил из себя, но, к сожалению, с ним ничего нельзя было поделать.
И, наконец, вот он — открытый бассейн. Судя по пышной зелени, где-то в Калифорнии. Всё в духе пятидесятых. Обнажённые грациозные девушки. Некоторых он даже помнил по эпизодам в эротических кинолентах тех лет. С весёлыми криками и смехом девушки выскакивают из воды и, обгоняя музыку, бегут к лестнице водного трамплина. Поднимаются наверх — и съезжают вниз. У-у-ух! Груди вздымаются, хохот, ноги в стороны — и всплеск!
Опять мама. Выходит из воды, следом за девушкой с кудрявыми волосами. Часть лица скрывает текст выползшей на экран рекламы секс-шопа «Золушка». Вот она поворачивается спиной, бежит к водному трамплину и поднимается по лестнице, вся мокрая и сверкающая, полногрудая и гибкая, с едва заметным шрамом от кесарева сечения. Прыжок — всплеск! Как она прекрасна! Даже не видя её лица, мистер Гамб наверняка знал, что это мама, снятая после того, как он видел её в последний раз. Кроме, конечно, снов и собственного воображения.
По экрану пробегает реклама пособия для молодых супругов, и фильм обрывается.
Пудель прищурился, в страхе ожидая очередной вспышки хозяйской любви.
— О, Красотка! Иди к мамочке. Мамочка скоро будет такой красивой!
Сколько, сколько ещё нужно сделать, чтобы подготовиться к завтрашнему дню.
Слава Богу, из кухни не слышно её криков, как бы она не надрывалась. Но когда он начал спускаться по лестнице в подвал… О, Господи, он так надеялся, что она будет спать. Сидящий у него на руках пудель повернул голову на звук и тихо зарычал.