– Да нет, это я вас благодарю покорно, доктор Даниэлсон, за ваши иронические замечания. Они мне очень помогли. Вы сейчас сами увидите, чем именно. Вы хотите правды. Как вам понравится такая: он похищает молодых женщин и сдирает с них кожу. Потом надевает ее на себя и щеголяет в ней. Мы не хотим, чтобы он продолжал в том же духе. Или вы сейчас же начнете нам помогать, или сегодня же утром министерство юстиции публично обратится за постановлением суда, заявив, что вы отказались помогать нам. Мы будем запрашивать вас дважды в день – так, чтобы у службы новостей хватало информации для утренних и вечерних выпусков. Каждое сообщение из пресс-центра министерства юстиции будет включать информацию о том, что мы обращаемся к доктору Даниэлсону из Университета Джонса Хопкинса, пытаясь уговорить его помочь. В каждой программе новостей есть информация о деле Буффало Билла. Когда Кэтрин Мартин всплывет, а за ней еще одна и еще, мы дадим сообщение о том, чего добились в клинике доктора Даниэлсона. И процитируем все ваши иронические замечания насчет Колледжа Боба Джонса и все, что вы тут наговорили. И еще одно, доктор. Вы знаете, Управление здравоохранения находится прямо здесь, в Балтиморе. Я подумал об отделе финансирования программ, и – как мне кажется – вы подумали о нем еще раньше, чем я, так? Что, если сенатор Мартин, вскоре после похорон дочери, задаст ребятам из этого отдела такой вопрос: а не следует ли считать операции, которые вы тут делаете, косметическими? А они почешут в затылках и решат: «А знаете, ведь сенатор Мартин права. Точно. Мы полагаем, эти операции – косметические». И вы не получите больше государственных ассигнований, потому что ваши операции приравняют к переделкам формы носа.
– То, что вы говорите, – оскорбительно.
– Нет, я всего лишь говорю правду.
– Нечего меня запугивать и незачем на меня давить…
– Хорошо. Я не хочу делать ни того, ни другого, доктор. Я лишь хочу, чтобы вы поняли – я говорю серьезно. Помогите мне, доктор. Пожалуйста.
– Вы сказали, что сотрудничаете с доктором Аланом Блумом.
– Да. Из Чикагского университета.
– Я знаю Алана Блума и хотел бы обсудить с ним этот вопрос на профессиональном уровне. Предупредите, что я позвоню ему сегодня утром. Я сообщу вам о своем решении до полудня. Мне тоже небезразлично, что случится с этой девушкой, мистер Крофорд. И с другими. Но на карту поставлено слишком многое, и боюсь, что вы не вполне адекватно судите об этом… Мистер Крофорд, как давно вам измеряли кровяное давление?
– Я сам его себе измеряю.
– И лекарства сами себе прописываете?
– Это запрещено законом, доктор Даниэлсон.
– Но у вас есть постоянный врач?
– Да.
– Расскажите ему о результатах измерений, мистер Крофорд. Какая невосполнимая потеря для всех нас, если вы вдруг отправитесь к праотцам… Я позвоню вам попозже.
– Попозже – это когда, доктор? Через час?
– Через час.
Сигнальное устройство в машине Крофорда заработало как раз, когда он вышел из лифта на первом этаже. Джефф, водитель, махал ему рукой, и Крофорд побежал что было сил. Она убита, ее нашли, – подумал он, хватая трубку. Звонил Директор. Новости были не самые плохие, но хуже бывает редко: в дело вмешался Чилтон, а теперь за него взялась и сама Рут Мартин. Главный прокурор штата Мэриленд в соответствии с инструкциями, полученными от губернатора, разрешил выдачу доктора Ганнибала Лектера штату Теннесси. Понадобился бы нажим со стороны Федерального суда, его представителей в округе Мэриленд, чтобы отменить или хотя бы задержать выдачу. Директору необходимо было знать мнение Крофорда. И немедленно.
– Одну минуту, – сказал Крофорд.
Он опустил трубку на колени и устремил взгляд в окно.
Февраль не так богат на краски, с которыми мог бы поиграть первый луч солнца. Все вокруг серо. Уныло.
Джефф начал было что-то говорить, но Крофорд поднял руку, прося тишины.
Чудовищное «эго» Лектера. Амбиции Чилтона. Страх сенатора Мартин за жизнь дочери. Жизнь Кэтрин Мартин. Надо решать.
– Пусть забирают, – сказал он в трубку.
29
На рассвете доктор Чилтон и три сотрудника дорожной полиции штата Теннесси в тщательно отутюженной форме стояли рядышком на продуваемой всеми ветрами взлетной полосе. Они старались перекричать шум радиопереговоров, доносящийся из открытой двери самолета и медицинской перевозки, ожидавшей у трапа.
Старший полицейский в чине капитана подал Чилтону ручку. Бумаги трепетали и загибались на ветру, и полицейскому приходилось разглаживать их на планшете ладонями.
– Слушайте, а нельзя все это сделать в самолете? – спросил Чилтон.
– Сэр, все документы должны быть оформлены в момент передачи… Таковы полученные мной инструкции.
Второй пилот закончил укреплять грузовой трап и крикнул вниз: «Порядок!»
Полицейские и доктор Чилтон подошли и встали вместе у задних дверей перевозки. Когда Чилтон открывал двери, полицейские напряглись, словно ждали, что оттуда кто-то выскочит.
Доктор Ганнибал Лектер стоял выпрямившись на своей тележке, как обычно опутанный сетчатыми тенетами и в хоккейной маске. В данный момент он опорожнял мочевой пузырь в утку, подставленную Барни.
Один из полицейских фыркнул. Другие двое отвернулись.
– Извините, – произнес Барни и закрыл двери.
– Не беспокойтесь, Барни, – сказал доктор Лектер, – я закончил, благодарю вас.
Барни привел в порядок одежду доктора Лектера и подкатил тележку к задней двери машины.
– Барни?
– Да, доктор Лектер?
– Вы все это долгое время вполне прилично обращались со мной. Благодарю вас.
– Не стоит благодарности.
– Когда Сэмми в следующий раз придет в себя, скажите ему: я хотел с ним попрощаться.
– Обязательно.
– Прощайте, Барни.
Огромный надзиратель толчком растворил двери и крикнул полицейским:
– Ребята возьмитесь за низ тележки с обеих сторон, идет? Так. Ставим на землю… Легче.
Барни вкатил доктора Лектера по трапу в самолет. С правой стороны салона три кресла были убраны. Второй пилот закрепил тележку ремнями за скобы для крепления кресел.
– Он полетит лежа? – спросил один из полицейских. – А резиновые штаны ему надели?
– Придется тебе, приятель, придержать водичку до Мемфиса – сказал второй.
– Доктор Чилтон, могу я поговорить с вами? – спросил Барни.
Они стояли у самолета, а ветер вздувал рядом с ними крохотные смерчи из пыли и мелкого мусора.
– Эти парни ничего не понимают, – сказал Барни.
– Мне пришлют профессиональных помощников в Мемфисе, опытных санитаров из психиатрической больницы. Теперь они за него в ответе.
– Как вы думаете, они правильно будут с ним обращаться? Вы знаете, какой он. Его можно напугать только скукой. Больше он ничего не боится. Бить его не имеет смысла.
– Я такого никогда бы не допустил, Барни.
– Вы будете присутствовать на его допросе?
– Да. – Зато тебя там не будет, – добавил Чилтон про себя.
– Я мог бы помочь устроить его там, в Мемфисе, всего на два часа опоздав к следующей смене, – предложил Барни.
– Теперь это уже не ваше дело, Барни. Я сам там буду. Я покажу им, что надо делать, прослежу за каждым шагом.
– Упаси Бог, не доглядят, – сказал Барни. – Он-то ничего не упустит.
30
Клэрис Старлинг сидела на краешке кровати в номере мотеля, не сводя глаз с черного телефонного аппарата. Сидела уже целую минуту после того, как Крофорд повесил трубку. Волосы у нее спутались, казенная ночная рубашка перекрутилась на талии. Сон был краткий и неспокойный. Ощущение такое, будто ей со всего размаху двинули ногой в живот.
Прошло всего три часа с тех пор, как она ушла от доктора Лектера, и два – как они с Крофордом закончили составление сводных данных для сравнения с диагнозами заявителей в медицинских центрах. За то короткое время, что она спала, доктор Фредерик Чилтон ухитрился завалить все дело.
Сейчас Крофорд за ней заедет. Надо быть готовой. Надо думать только о том, чтобы быть готовой.
Черт возьми. Черт ВОЗЬМИ. ЧЕРТ ВОЗЬМИ. Вы же ее убили, доктор Чилтон. Ты убил ее, доктор Дерьмячья Морда. Лектер много еще чего знает, и я могла это выяснить. А теперь все пропало. Все пропало. Все впустую. Если Кэтрин Мартин всплывет, я заставлю тебя на нее посмотреть. Слово даю. Забрал у меня это дело. Стоп. Нужно сейчас же заняться чем-нибудь полезным. Прямо сейчас. Сию минуту. Что я могу сделать прямо сейчас? Сию минуту? Привести себя в порядок.
В ванной – разные сорта мыла в бумажной обертке, шампунь, лосьон, крем и небольшой набор швейных принадлежностей; в хороших мотелях хорошо заботятся о постояльцах.
Встав под душ, Старлинг, словно во вспышке молнии, увидела себя малолеткой, несущей полотенца, куски мыла в бумажной обертке и флаконы с шампунем матери. Она работала в мотеле горничной. Когда Клэрис было восемь лет, туда повадилась ворона, одна из стаи, прилетавшей в их затхлый городишко вместе с резким и пыльным ветром. Ворона эта приноровилась таскать мелкие вещи с тележки горничной. Тащила все, что блестит. Терпеливо ждала удобного случая, а затем усаживалась на тележку и принималась копаться среди множества вещей, необходимых для уборки. Иногда ей приходилось совершать аварийный взлет, и при этом она непременно гадила на чистое белье. Как-то раз одна из уборщиц швырнула в ворону отбеливателем, нимало ее не испугав. Только белая россыпь пятен покрывала с тех пор иссиня-черные перья птицы. Черно-белая ворона всегда следила за Клэрис, дожидаясь, чтобы девочка отошла от тележки – отнести что-нибудь нужное матери, когда та мыла ванную. Именно в дверях такой ванной мать и сказала, что Клэрис придется уехать от них и жить в Монтане. Потом мать отложила полотенца, которые держала в охапке, села на край кровати и прижала Клэрис к себе. Старлинг до сих пор снилась эта ворона, а сейчас привиделась особенно четко, она даже и подумать не успела – почему вдруг? Рука сама собой поднялась – швырнуть чем-нибудь, а затем, оправдывая неожиданный жест, проследовала ко лбу и убрала с него мокрую прядь волос.