Старлинг кивнула:
– У многих шизофреников, а особенно у страдающих паранойей, бывает именно эта специфическая галлюцинация – что ими управляет чуждый разум. И если Билл настроен именно так, этот подход может заставить его раскрыться. Этот выстрел был хорошо нацелен и сделан вовремя. Как она стояла перед камерой, а? По меньшей мере это может подарить Кэтрин несколько лишних дней. Может, у наших будет больше времени расследовать это дело. А может, и нет: Крофорд считает, его периоды будут сокращаться. Можно испытать этот ход. Можно – какой-нибудь другой.
– Чего бы я только не испытала на ее-то месте! А почему она все время повторяет: «Ее зовут Кэтрин»? Зачем повторять ее имя?
– Она пытается заставить Буффало Билла взглянуть на Кэтрин как на человека. Они считают, ему важно деперсонализировать жертву, взглянуть на нее просто как на предмет, прежде чем убить и содрать с нее кожу. Преступники, совершившие серийные убийства, во всяком случае некоторые, говорят об этом в интервью, которые дают в тюрьме. Они говорят – это все равно что с куклой работать.
– Ты думаешь, за этим обращением виден Крофорд?
– Может быть. А может, доктор Блум, вон он, видишь? – ответила Старлинг.
На экране шло интервью с доктором Эланом Блумом из Чикагского университета, записанное на пленку несколько недель назад. Тема – серийные убийства.
Доктор Блум не желал сравнивать Буффало Билла с Фрэнсисом Долархайдом, Гэрретом Хоббсом или вообще с кем бы то ни было из известных ему преступников. Он не желал называть его Буффало Биллом. На самом деле интервью доктора Блума оказалось не таким уж содержательным, но доктор был известен как один из крупнейших, а может быть, просто единственный эксперт в этой области, и телевидение хотело продемонстрировать его зрителям.
В заключение передачи они дали в кадре крупными титрами последние произнесенные им слова:
«Нет ничего такого, чем мы могли бы пригрозить ему, ибо нет в мире страшнее того, с чем ему приходится встречаться ежедневно и ежечасно. Все, что мы можем сделать, – это попросить его прийти к нам. Мы можем обещать ему доброе отношение и облегчение страданий, и обещать это совершенно искренне и честно».
– Неплохо было бы, если б и нам пообещали облегчение страданий, – сказала Мэпп. – Черт возьми, мне такое облегчение вовсе не помешало бы. Поверхностная трепотня и ловкое запудривание мозгов. Обожаю такие вещи. Говорил-говорил и ничего не сказал. Но зато, может, и Билла не очень встревожил.
– Конечно, я могу заставить себя не думать об этой девочке из Западной Виргинии. Ненадолго, – сказала Старлинг, – на каких-нибудь полчаса удается выбросить из головы. А потом вдруг – как ребром ладони по горлу. Лак с блестками на ногтях… Сил нет. Надо как-то отвлечься.
Арделия Мэпп, порывшись в ворохе собственных увлечений, за обедом не только сумела увести Старлинг от мрачных мыслей, но и привести подслушивающих в восторженное замешательство сравнением неточных рифм в произведениях Стиви Уандера и Эмили Дикинсон[27].
Возвращаясь в свою комнату, Старлинг нетерпеливо выхватила конверт из ячейки для писем. Послание гласило: «Будьте добры, позвоните Элберту Родену». Внизу указан номер телефона.
– Это только подтверждает мою теорию, – заявила Старлинг, когда они обе с книгами в руках уселись каждая на своей кровати.
– Что за теория?
– Знакомишься с двумя парнями, так? Звонит же тебе всегда не тот.
– Ну уж мне-то можешь об этом не рассказывать.
Зазвонил телефон.
Мэпп почесала кончик носа кончиком карандаша.
– Если это Страстный Бобби Лоуренс, скажи ему – я в библиотеке, ладно? Скажи, я ему завтра сама позвоню.
Звонил Крофорд, с самолета. Голос в трубке скрипел и скрежетал:
– Старлинг, соберите самое необходимое на двое суток. Встречаемся через час.
Ей показалось, он повесил трубку, – слышно было, как что-то потрескивает в пустоте. Потом вдруг голос зазвучал снова:
– Инструменты не понадобятся, только белье и одежда.
– Встречаемся где?
– В Смитсоновском.
Не успев повесить трубку, он уже разговаривал с кем-то еще.
– Джек Крофорд, – сказала Старлинг, швыряя на кровать дорожную сумку.
Лицо Арделии Мэпп появилось над «Уголовно-процессуальным кодексом», который она читала. Прищурив один огромный темный глаз, она наблюдала, как Старлинг складывает вещи.
– Не хочу навязывать тебе свое мнение, – сказала она.
– Хочешь, – ответила Старлинг.
Она прекрасно знала, что за этим последует.
Мэпп специализировалась по правоведению в Университете штата Мэриленд, работая по ночам. В Академии ФБР она числилась второй по успеваемости в своей группе, а в отношении к учебе и книгам вообще просто не знала себе равных.
– Предполагается, что завтра тебе предстоит экзамен по уголовному праву, а еще через два дня – зачет по физподготовке. Убедись, что начальник Крофорд знает, что ты можешь остаться на второй год по его вине. Как только он скажет: «Хорошо поработали, курсант Старлинг», – не вздумай ответить ему: «Что вы, что вы, работать с вами – такое удовольствие!» Гляди прямо в его каменное, будто с острова Пасхи, лицо и говори: «Я рассчитываю, что вы лично позаботитесь, чтобы меня не оставили на повторный курс из-за пропусков занятий». Я доходчиво объясняю?
– Я легко подгоню по уголовке, – сказала Старлинг, зубами пытаясь открыть заколку для волос.
– Точно. Только экзамен ты завалишь, потому что у тебя не было времени на подготовку. А кого интересует, почему у тебя его не было? Думаешь, не отправят на повторный? Брось, детка, шутки шутить. Они тебя вытурят поганой метлой, да еще с черного хода. На благодарность у людей память ох какая короткая, Клэрис. Пусть он сам скажет: «Никаких повторных курсов». Сейчас у тебя успеваемость – лучше некуда. Пусть он им скажет. И кроме того – мне в жизни не найти такой соседки по комнате. Кто еще сумеет выгладить все необходимое за минуту до начала занятий?
Старлинг вела свой дряхлый «пинто» по широкому, в восемь полос, шоссе, бросив машину, словно коня, в галоп: еще парочка миль в час – и подвески пойдут вразнос. Запахи горячего масла, плесневелой кожи, дребезжание под полом, жалобный вой сцепления вызывали в памяти смутные воспоминания о поездках с отцом в его пикапе, с сестрой и братьями, набившимися в кабину.
Теперь машину вела она сама, вела сквозь тьму, белые штрихи разделительных линий уходили вниз, отсчитывая: миг, миг, миг. У нее было время подумать. Страх мчался вместе с ней в машине, дыша ей в затылок; совсем недавние и более четкие воспоминания вытесняли из кабины сестру и братьев.
Было очень страшно: вдруг они уже нашли тело Кэтрин Бейкер Мартин? Ведь если Буффало Билл узнал, чья она дочь, он вполне мог запаниковать. Запаниковать и убить и бросить в реку с насекомым в горле.
Может, Крофорд везет это насекомое в Смитсоновский институт – идентифицировать. Иначе зачем она ему нужна в Смитсоновском? Но отвезти туда насекомое мог бы кто угодно, любой из агентов ФБР, даже просто посыльный. А Крофорд сказал: взять вещи на два дня.
Старлинг очень хорошо понимала, почему Крофорд не стал ничего объяснять по радиотелефону – его легко мог услышать всякий. Но неведение сводило ее с ума.
Она включила радио и отыскала станцию «Новости целый день». Переждала сводку погоды. Прослушала новости, но облегчения это не принесло: передача из Мемфиса была повторением той, что прозвучала в семь часов. Пропала дочь сенатора Мартин. Ее блузку нашли разрезанной на спине, как обычно делает Буффало Билл. Свидетелей нет. Женщина, труп которой обнаружили в Западной Виргинии, так и не опознана.
Западная Виргиния.
Среди воспоминаний Клэрис Старлинг о похоронном бюро в Поттере было что-то прочное и сто́ящее: на него можно было опереться. Нечто непреходящее, светлое, в отличие от сделанных ею там мрачных открытий. Такое, что следовало сохранить. Теперь она сознательно вызвала в памяти это воспоминание и убедилась, что может удержать его, ухватиться, словно за талисман. В бальзамировочной, в Поттере, стоя у раковины, Клэрис нашла силы и опору в воспоминании, потрясшем и обрадовавшем ее: в воспоминании о матери. Старлинг давно привыкла опираться на благодатную память о покойном отце, на его жизненные принципы и советы, полученные, однако, не прямо, а в изложении собственных братьев. Теперь ее радовал и поражал этот щедрый дар, обретенный ею самой.
Она оставила «пинто» на стоянке под зданием Главного управления ФБР на углу Десятой улицы и Пенсильвания-авеню. Две телебригады расположились на тротуаре, в свете прожекторов репортеры казались особенно выхоленными и вылощенными. Они брали интервью у проходящих на фоне здания, носящего имя Дж. Эдгара Гувера[28]. Старлинг обошла стороной ярко освещенное пространство и быстрым шагом направилась к Национальному музею естественной истории, всего в двух кварталах от конторы.
Свет горел лишь в нескольких окнах старого здания – высоко вверху. На полукруглой подъездной аллее стоял фургон балтиморской окружной полиции. Водитель Крофорда, Джефф, ждал за рулем новенькой машины наружного наблюдения, прямо за фургоном. Увидев Старлинг, Джефф проговорил что-то в микрофон, который держал в руке.
18
Вахтер проводил Клэрис Старлинг на второй уровень над огромным чучелом слона. Дверь лифта отворилась, и глазам ее снова предстало тускло освещенное пространство то ли третьего, то ли иного – смотря как считать – этажа. Крофорд поджидал ее у дверей лифта в полном одиночестве, засунув руки в карманы дождевика.
– Приветствую, Старлинг.
– Здравствуйте, – ответила она.
Вахтеру за ее спиной он сказал:
– Здесь мы справимся сами, благодарю вас.
Они шагали бок о бок по коридору, мимо шкафов, ящиков и лотков с антропологическими образцами. Было полутемно: в потолке тускло светились лишь немногие лампы. Шагая в ногу с Крофордом, расслабив плечи и думая о своем, словно на прогулке в университетском городке, Старлинг вдруг почувствовала, что Крофорду хочется положить руку ей на плечо. Он и сделал бы это, если бы мог позволить себе коснуться ее.