А я еще раньше говорил ему, что не потерплю такого его поведения, ну и, конечно, как раз тогда в мою жизнь вошел Клаус. Джейм, знаете ли, не по-настоящему голубой, это просто его в тюрьме научили. На самом деле он вообще никакой, вроде у него внутри совсем пусто – ничего нет, и он рвется эту пустоту заполнить хоть чем-нибудь и злится, что не выходит. Стоило ему войти в комнату, возникало такое чувство, что в комнате еще более пусто стало, чем до этого было. Я хочу сказать, он ведь своих деда с бабкой убил, когда ему всего двенадцать лет было; при такой непредсказуемости характера можно было бы ожидать, что он какая-никакая, но личность, верно ведь?
И вот вам – сидит без работы, опять сделал это с каким-то побирушкой несчастным. Я уехал. Он пошел на почту и забрал письма и посылки для своего бывшего хозяина в надежде, что сможет что-нибудь продать. И там была посылка из Малайзии или откуда-то еще с той стороны. Он ее открыл трясущимися от жадности руками, а там – чемодан с дохлыми бабочками, прямо так, россыпью.
А хозяин его посылал деньги почтмейстерам на те острова, и они посылали ему дохлых бабочек прямо ящиками. Он их как-то особым пластиком заливал и делал вульгарнейшие украшения, такие, что и представить невозможно, да еще имел наглость называть их objets[42] – произведения искусства. Что за польза была Джейму в этих бабочках? И он погрузил туда руки, подумав, может, там, в глубине, найдет что-нибудь ценное (иногда им браслеты присылали с Бали), и – ничего, только пыльца от бабочек на пальцах осталась. Он сел на кровать, лицо в ладони спрятал, пальцы и щеки пыльцой раскрашены, и думал, что вот – дно; знаете, как все мы иногда думаем, что ниже пасть уже нельзя. И он заплакал. И вдруг услышал легкий шум и в открытом чемодане увидел бабочку: она выкарабкивалась из кокона. Кокон бросили в чемодан вместе с дохлыми бабочками, и вот она вылезла. Комната была полна цветной пыли от бабочек, и пыль эта светилась в луче солнца из окна. Ну, вы знаете, как это все ужасно живо видишь, если тебе описывают, а ты уже наширялся. Она расправляла крылья, он внимательно смотрел, как она это делает. Она была очень большая, сказал он. Зеленая. Он открыл окно, и она улетела, а он почувствовал себя так легко-легко – так он сказал – и теперь знал, что делать.
Джейм отыскал домик на берегу, где мы с Клаусом жили, и когда я вернулся с репетиции, я увидел там Джейма. Зато я не увидел там Клауса. Я спросил, где Клаус, и он ответил – купается. Но я знал – это ложь, Клаус никогда не купался, волнение в океане слишком сильное, волны так и бьют о берег. А когда я холодильник открыл, ну, вы знаете, что я там нашел. Голова Клауса так и выглядывала из-за банки с апельсиновым соком. А Джейм – он себе, знаете, уже успел сделать фартук из Клауса, надел и спрашивает, как он теперь мне нравится. Я понимаю, вы должны испытывать отвращение ко мне, оттого что я не перестал вообще знаться с Джеймом, он ведь был еще больше не в себе, когда вы с ним познакомились. Я думаю, он был просто поражен, что вы его не испугались».
И последние слова Распая, последние сказанные им при жизни: «Я все думаю, почему мои родители не убили меня маленьким, до того, как я достаточно вырос, чтобы их дурачить».
Изящная рукоять стилета дрогнула, когда пронзенное им сердце Распая все-таки попыталось биться, и доктор Лектер сказал: «Все равно что соломинку в норку муравьиного льва воткнуть». Но было слишком поздно – Распай уже не мог ответить.
Доктор Лектер мог припомнить каждое слово и многое другое. Приятнейшие мысли для времяпрепровождения, пока в камере идет уборка.
Клэрис Старлинг достаточно проницательна, размышлял доктор. Она могла бы разыскать Джейма Гама и с тем, что он успел ей сообщить. Но это займет много времени. Чтобы захватить его вовремя, ей нужно знать о нем больше. Доктор Лектер был уверен, что, когда он прочтет детальное описание преступлений, предположения возникнут сами собой и он сможет намекнуть… может быть, на что-то связанное с профессиональным обучением Гама в специнтернате для малолетних преступников, после того как он убил своих деда и бабку. Он отдаст Клэрис Джейма Гама завтра, и намек его будет столь прозрачен, что даже Джеку Крофорду трудно будет не понять, что он имеет в виду. Завтра. Завтра он это сделает.
За спиной доктора Лектера раздались шаги, и кто-то выключил телевизор. Вот тележка слегка откинулась назад. Сейчас начнется долгая и скучнейшая процедура освобождения его от тенет посреди камеры. Это всегда происходит одинаково. Сначала Барни с помощниками мягко и осторожно укладывают его на койку, ничком. Затем Барни привязывает его щиколотки полотенцами к металлическому брусу в ногах кровати, снимает ножные путы и, прикрываемый двумя помощниками, вооруженными газовым баллончиком и дубинками, расстегивает пряжки на смирительной рубашке. Затем они, пятясь, водружают на место сеть, покидают камеру и запирают зарешеченную дверь, оставляя доктору Лектеру возможность самому выпутываться из тенет. Затем доктор меняет все это хозяйство на завтрак. Эту процедуру ввели после того, как доктор изуродовал медсестру; с тех пор процедура не менялась и устраивала обе стороны.
Сегодня заведенный порядок был изменен.
27
Легкий толчок – это тележка с доктором Лектером прокатилась через порог клетки. А в клетке на койке сидел доктор Чилтон собственной персоной и просматривал личную корреспонденцию доктора Лектера. Пиджак и галстук Чилтон снял. Доктор Лектер заметил, что на шее у Чилтона висит какая-то медаль.
– Поставьте его рядом с унитазом, Барни, – распорядился доктор Чилтон, не отрываясь от бумаг. – Вы и все остальные отправляйтесь к себе на пост, подождите там.
Доктор Чилтон закончил чтение самых последних писем, которые Лектер получил из Центрального психиатрического архива. Небрежно швырнув их на кровать, он вышел из клетки. Из прорезей маски вслед ему сверкнули глаза Лектера, но сам доктор Лектер не сделал ни малейшего движения.
Чилтон подошел к парте, все еще стоявшей в холле, и, с трудом нагнувшись, вытащил из-под сиденья небольшое подслушивающее устройство.
Он помахал им перед прорезями для глаз в маске доктора Лектера, вернулся в камеру и снова уселся на койку.
– Я подумал, может, она копает насчет нарушения прав человека в связи со смертью Миггза, вот и решил послушать, – сказал Чилтон. – Я вашего голоса сто лет уже не слыхал… По-моему, с тех пор, как вы мне тут голову морочили, отвечая на мои вопросы, а потом еще меня же и высмеяли в своих статьях в «Журнале». Трудно поверить, что мнение пациента принимается всерьез в профессиональных кругах, верно? Но я тем не менее все еще на своем месте. И вы тоже.
Доктор Лектер ничего не ответил.
– Годы молчания, но вот Джек Крофорд подослал к вам свою девчонку, а вы и размякли, верно? Что это вас так разобрало, а, Ганнибал? Стройные крепкие ноги? Или то, как у нее волосы блестят? Она потрясающая, правда? Потрясающая и недоступная – не дотянуться. Зимний закат, а не девушка, такой она мне представляется. Знаю, знаю, вы довольно давно уже не видели зимнего заката, но можете поверить мне на слово. У вас с ней остался еще один день. Потом за вас возьмется Балтиморское отделение по расследованию убийств. Они сейчас специально для вас привинчивают стул в кабинете электрошоковой терапии. В стул вделан горшок со стульчаком – для вашего удобства и для их удобства тоже, когда к вам подведут провода. Я ничего не буду знать. Дошло до вас, Ганнибал? Или все еще нет? Они знают, Ганнибал. Они знают, что вам точно известно, кто такой Буффало Билл. Они полагают, что вы, по всей вероятности, его лечили. Когда я услышал, как мисс Старлинг упомянула Буффало Билла, я был озадачен. Я позвонил приятелю в Балтиморский отдел. Они нашли насекомое в горле Клауса, Ганнибал. Они знают – его убил Буффало Билл. Крофорд хочет, чтоб вы думали, что это вы умный. А я думаю, вы и представить себе не можете, как ненавидит вас Крофорд за то, что вы порезали его протеже. А теперь вы попались, теперь вы – в его руках. Ну как, вы все еще думаете, что это вы умный?
Доктор Лектер внимательно следил за взглядом Чилтона: тот рассматривал ремешки, закреплявшие хоккейную маску.
Ясно, Чилтону хочется снять с него маску, чтобы видеть выражение его лица. Интересно, как он это сделает – соблюдая правила безопасности? Сзади? Если спереди, ему придется тянуться к затылку доктора Лектера, и тогда внутренняя часть его предплечий с голубыми, просвечивающими сквозь кожу венами окажется совсем близко от лица Лектера. Давай, Чилтон. Подходи поближе. Нет. Чилтон не решился.
– Вы что, и в самом деле думаете, что поедете куда-то, где будет окно? Что будете гулять по пляжу и на птичек любоваться? А я так не думаю. Я звонил сенатору Рут Мартин. Она и слыхом не слыхала про ваш с ней договор. Ей пришлось напомнить, кто вы такой. Она в жизни не слыхала про Клэрис Старлинг. Все вранье. От женщины можно ожидать вранья по мелочи, но ведь это ни в какие ворота не лезет, а, что вы скажете? Когда они выдоят вас до конца, Ганнибал, Крофорд подаст на вас в суд за недонесение о преступлении. Вы, разумеется, опять прикроетесь поправкой Макнафтена, да только теперь судье это не больно понравится. Вы тут сидели и молчали, а он тем временем шестерых укокошил. Так что теперь вряд ли придется рассчитывать на благосклонность судьи. Никакое окно вам не светит, Ганнибал. Проведете остаток жизни, сидя на полу в местном сумасшедшем доме и глядя, как мимо провозят тележку с грязными пеленками. Лишитесь зубов и последних сил. Вас перестанут бояться и даже выпустят в общее отделение. Вы окажетесь где-нибудь, может, в еще более гнусной психушке, чем эта. Молодые будут вас толкать, может, и бить и опустят вас, если им этого захочется. А читать вы сможете только то, что написано на стенах. Думаете, суд вам поможет? Видали наших стариков? Рыдают, когда им пюре из абрикосов не по вкусу. Джек Крофорд и эта его поблядушка… Они объединятся в открытую, как только его жена отдаст концы. Он станет носить молодежные куртки и пр