– Да, разумеется, – сказала сенатор Мартин и передала блокнот в открытую дверь.
– Я видел его только один раз. Он должен был явиться на прием снова, но так и не пришел.
– Почему вы полагаете, что именно он – Буффало Билл?
– Он уже тогда убивал людей и делал с ними нечто подобное – с анатомической точки зрения. Он говорил, что мечтает, чтоб ему помогли покончить с этим, но в действительности вовсе этого не хотел. Ему просто надо было с кем-то обслюнявить эту тему, потрепаться.
– И вы не… Он был уверен, что вы не выдадите его полиции?
– Он полагал, что я этого не сделаю, и, кроме того, он любит рисковать. Я же оказал честь его приятелю Распаю, храня в тайне откровения этого жирного флейтиста.
– Распай знал, что он способен на такое?
– Аппетит Распая разжигали всяческие подонки, его постоянно тянуло в грязь, он весь был покрыт шрамами. Билли Рубин сказал мне, что у него была судимость, но не сообщил подробностей. Я записал его анамнез, очень кратко. Ничего особенного, кроме одного: Рубин сказал мне, что когда-то страдал anthracosis eburnea[46]. Вот все, что я помню, сенатор Мартин, кроме того, я полагаю, вам не терпится уйти. Если что-то еще придет мне в голову, я дам вам знать.
– Это Билли Рубин убил человека, голова которого была обнаружена в машине?
– Думаю, да.
– Вы знаете, кто он такой?
– Нет. Распай называл его Клаусом.
– То, что вы сообщили ранее ФБР, соответствует действительности?
– Не менее, чем то, что ФБР сообщило мне, сенатор Мартин.
– Я договорилась о некоторых временных послаблениях здесь, в Мемфисе. Мы поговорим о вашем положении, и вы поедете в Браши-Маунтин, когда все это… Когда мы уладим это дело.
– Благодарю вас. Я хотел бы иметь телефон. Если мне что-то придет в голову…
– Телефон у вас будет.
– И музыку. Гленн Гульд. «Гольдберг-вариации» Баха. Я не слишком многого требую?
– Хорошо.
– Сенатор Мартин, не доверяйте руководство целиком одному ФБР. Джек Крофорд не склонен вести честную игру с другими агентствами. Это ведь все только игра для людей его типа. Он решил, что именно он должен арестовать Билли Рубина. У них это называется «взять за шкирку».
– Спасибо, доктор Лектер.
– Прелестный костюм, – сказал доктор Лектер ей вслед.
33
В огромном подвале Джейма Гама одно помещение переходит в другое без видимой логики и порядка – в таких лабиринтах мы иногда безнадежно плутаем во сне. Когда (сотни жизней тому назад) он был застенчив и робок, мистер Гам больше всего наслаждался, укрываясь в самых потаенных комнатах своего подземелья, подальше от лестниц. Здесь есть комнаты в дальних уголках, комнаты из других жизней, их он не открывал с давних пор. Некоторые из них все еще обитаемы, заняты, так сказать, хотя звуки, доносившиеся оттуда, из-за дверей, достигли своего пика и истаяли давным-давно.
Уровень пола в разных комнатах разный, выше или ниже почти на целый фут. Приходится перешагивать через порожки, пригибаться под притолоками. Тяжелые вещи очень трудно тащить и практически невозможно катить по такому полу. Гнать что-то перед собой – а оно спотыкается, плачет и умоляет и стукается обалделой головой обо что попало – очень трудно, даже опасно.
Став гораздо мудрее и обретя уверенность в себе, мистер Гам понял, что ему вовсе нет надобности делать то, что нужно, в потаенных уголках подвала. Теперь он пользуется несколькими подвальными помещениями прямо у лестницы, а это просторные комнаты с водопроводом и электричеством.
Сейчас подвал погружен в темноту.
Под усыпанным песком полом, в тайнике, затихла Кэтрин Мартин.
Мистер Гам тоже в подвале, только в другом помещении.
Комната за лестницей темна для человеческого взгляда, но наполнена множеством чуть слышных звуков. Тихо журчит вода и вздыхают небольшие насосы. Звуки тихим эхом отражаются от стен, и комната кажется очень большой. Воздух прохладный и влажный. Ощущаешь запах листьев, зелени. Трепет крыльев у щеки, тихое пощелкивание в воздухе. Тихое посапывание, вздох наслаждения – это уже человек.
Комната лишена световых волн, воспринимаемых человеческим зрением, но мистер Гам и здесь видит все прекрасно, хотя все представляется ему в более или менее интенсивных оттенках зеленого цвета. Он в очках, он надел замечательные инфракрасные очки (куплены на распродаже израильского армейского имущества меньше чем за четыреста долларов) и направил инфракрасный луч фонарика на затянутую сеткой клетку, перед которой сидит. Сидит он на краешке стула с прямой спинкой, весь напрягшись, наблюдая за насекомым в клетке, взбирающимся на зеленое растение. Имаго, совсем неопытное и юное, только что выбралось из кокона, упрятанного во влажный земляной пол клетки. Оно осторожно взбирается по крепкому стеблю паслена, отыскивая местечко, где можно расправить влажные неокрепшие крылья, все еще плотно сложенные на спине. Вот оно находит горизонтальную веточку.
Мистер Гам закидывает назад голову, иначе ему не видно. Постепенно, понемногу крылья наполняются воздухом и живыми соками. Но они пока еще сложены над спинкой насекомого.
Проходит два часа. Мистер Гам почти недвижим. Он то включает, то выключает инфракрасный фонарик: ему хочется испытать удивление, увидев, как далеко зашел процесс взросления насекомого. Чтобы убить время, он водит лучом фонаря по комнате, высвечивая огромные аквариумы, полные растительного дубильного раствора. На специальных формах и растяжках в аквариумы погружены его последние приобретения – стоят, словно обломки классических статуй под зелеными водами моря. Луч фонаря скользит по оцинкованному рабочему столу с металлическим подголовником и разбрызгивателем, по стокам, по подъемному устройству над столом. У стены – длинные промышленные раковины-ванны. Все зеленое, призрачное в луче профильтрованного инфракрасного света. Трепет крыльев, фосфоресцирующее свечение, словно хвосты крохотных комет: ночные бабочки в свободном полете в темной комнате.
Он переводит луч фонаря на клетку – самое время. Крылья огромного насекомого расправлены над спиной, скрывая и уродуя характерные отметины. Но вот бабочка опускает крылья, словно плащом окутывая тело, и знаменитый узор ясно виден. Человеческий череп, чудесным образом изображенный на пушистой спинке, смотрит оттуда дырами глазниц. Черные дыры глазниц под затененным куполом черепа, над широкими скулами. Под скулами темная полоса, словно кляп, заклеивший рот, сразу над нижней челюстью. Череп опирается на пятно, формой напоминающее верхнюю часть человеческого таза.
Череп над тазовыми костями, изображенный на спине ночной бабочки по капризу природы.
Мистер Гам ощущает необычайное удовольствие и легкость. Он наклоняется к клетке и дует, чтобы теплый воздух коснулся бабочки. Она приподнимает заостренный хоботок и издает сердитый резкий звук.
Мистер Гам тихонько выходит в помещение с тайником, освещая себе путь фонариком. Он дышит открытым ртом, чтобы дыхание не было слишком громким. Он вовсе не желает, чтобы шум из колодца нарушил его прекрасное настроение. Линзы его очков на выступающих тубусах похожи на выдвинутые вперед глаза краба. Мистер Гам понимает, что выглядит не слишком привлекательно в этих очках, но в них так весело играть в подвальные игры, он с их помощью провел в темном подвале немало приятных часов.
Материал лежит на боку, свернувшись улиткой. Кажется, спит. Туалетное ведро стоит рядом. На этот раз дура не оборвала веревку, по-глупому пытаясь взобраться по гладким стенам. Во сне она накрыла лицо углом матраса и сосет палец.
Разглядывая Кэтрин, водя фонариком взад и вперед по ее телу, мистер Гам готовит себя к решению очень важных проблем.
Человеческая кожа дьявольски трудна для обработки, если ваши требования столь же высоки, как требования мистера Гама. Нужно отважиться на фундаментальные структурные решения, и первое из них – где вшить молнию.
Он скользит лучом вдоль спины Кэтрин. В нормальных условиях он поместил бы застежку на спине, но тогда как ему натянуть это на себя в одиночку? Это ведь совсем не тот случай, когда можно попросить кого-нибудь помочь, хотя мысль об этом ужасно увлекательна. Он знает такие места, такие компании, где его труды вызвали бы восхищение… яхты, на которых он мог бы покрасоваться… Но с этим надо подождать. Надо делать такие вещи, с которыми можно сладить в одиночку. Резать перед по центру – просто святотатство, эту мысль он сразу же выбросил из головы.
Мистер Гам не может судить о качестве кожи Кэтрин в инфракрасном луче, но ему кажется – она похудела. По-видимому, она как раз сидела на диете, когда попала к нему.
По опыту он знал, что нужно выждать дня четыре, а то и неделю, прежде чем снимать кожу. Быстрая потеря веса делает кожу менее плотно натянутой, ее тогда легче снять. Вдобавок голодание лишает материал сил, и управляться с ним тогда много легче. Он становится более покладист. А некоторые впадают в тупую покорность. В то же время надо их все-таки как-то подкармливать, чтобы избежать приступов отчаяния и истерик, а то еще кожа может оказаться испорченной.
Материал явно потерял в весе. На этот раз ему попался совершенно особый, очень существенный для его планов материал, терпения не хватит долго ждать. Да и незачем. Завтра днем он займется этим. Или завтра вечером. В крайнем случае послезавтра. Скоро.
34
Клэрис Старлинг сразу узнала указатель на «Виллы Стоунхендж»: его столько раз показывали в телевизионных программах. Дома этого жилого комплекса в восточной части Мемфиса – и многоквартирные, и небольшие, на одну семью, – буквой «П» обнимали огромную автомобильную стоянку.
Старлинг поставила арендованный в Мемфисе «шевроле» посередине стоянки. Здесь, в этом районе, обитали хорошо оплачиваемые рабочие и техники, мелкие управленцы, об этом свидетельствовали марки стоявших здесь автомобилей. Автоприцепы для отдыха в выходные дни, моторные лодки и водные лыжи, блистающие фосфоресцирующей краской, были видны повсюду в специальных секциях стоянки.