Доктор Лектер ел, не переставая что-то писать и рисовать мягким фломастером в своем блокноте. Потом он вынул кассету из маленького магнитофона, прикованного цепочкой к ножке стола, перевернул ее и вставил обратно. Из динамика полились звуки «Вариаций Гольдберга» в исполнении Гленна Гульда. Музыка, вечно прекрасная независимо от времени и обстановки, заполнила всю ярко освещенную камеру и ту часть комнаты, где сидели надзиратели.
Теперь время для доктора резко замедлило свой ход и распалось на отдельные мгновения, как это всегда бывает, когда человек переходит к решительным действиям. И музыка тоже распалась на отдельные звуки. Ее серебряные узоры распались на отдельные ноты, словно разбившись о прутья окружающей его решетки. Доктор Лектер с отсутствующим выражением на лице встал с места и чуть помедлил, наблюдая, как бумажная салфетка спланировала с его колена на пол. Салфетка довольно долго крутилась в воздухе. Зацепилась за ножку стола, проплыла в одну сторону, приостановилась, поплыла в другую, перевернулась и наконец легла на стальной пол. Он не сделал ни малейшего усилия, чтобы поднять ее. Прошелся по камере, зашел за бумажную ширму и сел на крышку унитаза. Это было единственное место в камере, где он был наедине с собой. Слушая музыку, он облокотился о раковину, положил голову на руку и полуприкрыл глаза. «Гольдберг-вариации» интересовали его со структурной точки зрения. Вот, снова эта каденция… Повторяется тема сарабанды… Басовые все громче и громче… Он покачивал головой в такт музыке, а язык его между тем тщательно обследовал зубы – сначала верхнюю челюсть, потом нижнюю. Это было длительное и весьма интересное обследование. Как прогулка в Альпах – сначала вверх, до самой вершины, потом обратно к подножию…
Затем язык принялся обследовать десны. Он медленно двигался во рту, словно изучая пространство между деснами и щекой. Некоторые делают так в глубоком раздумье. Десны были прохладнее языка. И пространство между щекой и верхней десной тоже было прохладным. Язык нащупал здесь маленький кусочек металлической трубки и замер.
Сквозь музыку до него донесся звук захлопнувшейся двери лифта, а затем вой заработавшего электромотора. Он успел прослушать еще несколько тактов музыки, потом дверь лифта отворилась, и незнакомый голос произнес:
– Мне надо забрать поднос.
Доктор Лектер услышал, как тот из надзирателей, что был поменьше ростом – его, кажется, звали Пембри, – приблизился к решетке. Сквозь щель в ширме доктор видел его.
– Доктор Лектер, выходите и садитесь на пол, спиной к прутьям, как в прошлый раз.
– Если вы не возражаете, Пембри, я хотел бы закончить свои дела. Боюсь, этот переезд отрицательно сказался на моем пищеварении.
Ему потребовалось очень много времени, чтобы произнести все эти слова.
– Хорошо. – Пембри повернулся к лифту и добавил погромче: – Я позвоню вниз, когда поднос освободится.
– А можно взглянуть на него? – спросил посыльный.
– Я же сказал, я позвоню.
Снова стукнула дверь лифта. И снова в комнате осталась только музыка.
Доктор Лектер извлек изо рта кусочек трубки и вытер его туалетной бумагой. Руки были сухими, пальцы и не думали дрожать.
За годы заключения доктор Лектер, человек, интересующийся буквально всем, научился многим тюремным хитростям. За все эти годы после нападения на медсестру в балтиморской психушке строжайший режим его содержания был нарушен только дважды, причем оба раза это случилось, когда у Барни был выходной. В первый раз посетивший его психиатр дал ему шариковую ручку и тут же забыл о ней. Он еще не успел покинуть палату, а доктор Лектер уже сломал пластиковый корпус ручки и утопил обломки в унитазе. Металлическая трубочка с пастой тут же была надежно спрятана в шов матраса на кровати.
Единственным острым предметом в его палате оказалась грань стального болта, крепящего кровать к стене. Но для него и этого было вполне достаточно. За два месяца упорного труда доктор Лектер сумел процарапать на трубочке две параллельные насечки. Затем он отломил от трубочки кусочек в дюйм длиной, а остальное вместе с шариковым наконечником тоже спустил в унитаз. Барни не заметил на его пальцах мозолей от этой работы.
Еще полгода спустя посыльный забыл снять толстую стальную скрепку с пачки документов, которые прислал доктору его адвокат. Дюймовый кусочек этой скрепки был отломан и вложен в трубочку от шариковой ручки, а остальное тоже отправилось в унитаз. Маленький кусок трубки было легко спрятать в любом шве, за щекой или в анальном отверстии.
И вот теперь, сидя за бумажной ширмой, доктор Лектер постукивал трубочкой по ногтю большого пальца, стараясь достать оттуда обломок скрепки. Наконец это ему удалось. Этот кусочек проволоки и должен был послужить ему орудием побега, но придать ему нужную форму было довольно трудно. Доктор наполовину засунул проволоку в трубку и принялся сгибать оставшийся снаружи кусок, используя трубку как рычаг. Он действовал с огромной осторожностью, опасаясь сломать тонкий металл. Проволока постепенно поддавалась нажиму его сильных пальцев и наконец согнулась под прямым углом. Теперь у него был ключ от наручников.
Доктор Лектер вытянул руки назад и несколько раз переложил ключ из одной руки в другую. Потом засунул его обратно за щеку, вымыл руки и тщательно вытер их. Затем, действуя одним языком, спрятал ключ между пальцами правой руки, зная, что Пембри будет глазеть на его необычную левую руку, когда он снова вытянет ее назад сквозь решетку.
– Я готов, Пембри, а вы? – произнес он, покончив с этими манипуляциями. Он вышел из-за ширмы и сел на пол у решетки, вытянув руки назад и просунув их сквозь прутья. – Извините, что заставил вас ждать.
Ему показалось, что он очень долго выговаривал эти слова. Хорошо еще, что музыка продолжала звучать – она помогла доктору справиться и с этой задачей.
Он слышал, как Пембри двигается за его спиной. Вот он взял его за запястья и ощупал их, желая убедиться, что доктор не смазал их мылом: сначала одну руку, потом другую. Надел и защелкнул на них наручники. Пошел к своему столу за ключом от камеры. Доктор Лектер слышал, как звякнули ключи, когда Пембри взял их из ящика стола. Вот он уже идет назад, к решетке, словно раздвигая собой звуки фортепиано, наполняющие комнату. На сей раз его сопровождает Бойл. Доктор Лектер буквально ощущал, как они пробивают проход в звучащей музыке.
Пембри еще раз проверил наручники. Доктор чувствовал его дыхание у себя на затылке. Затем Пембри открыл замок и распахнул дверь камеры. Бойл вошел внутрь. Доктор Лектер повернул голову, и все предметы в камере проплыли перед его взором, причем ему показалось, очень медленно проплыли, так что он смог разглядеть каждый до мельчайших подробностей. Бойла, собирающего на поднос остатки ужина и грязную посуду и недовольно что-то бурчащего себе под нос. Магнитофон с вращающимися катушками кассеты, салфетку на полу возле привинченной ножки стола. Боковым зрением доктор Лектер видел колено Пембри за прутьями решетки и конец резиновой дубинки, висевшей у него на поясе. Пембри стоял у входа в камеру, придерживая створку двери.
Доктор нащупал пальцами замочную скважину на левом наручнике, вставил в нее ключ и повернул его. Наручник открылся, он почувствовал это. Он взял теперь ключ в левую руку, ощупал второй наручник, вставил ключ в замок и тоже открыл его.
В этот момент Бойл наклонился, чтобы поднять с пола салфетку. Стремительно, словно нападающая змея, доктор рванулся к нему, и в следующий миг наручник защелкнулся на запястье Бойла. И пока тот в полном недоумении поворачивал голову, второй наручник защелкнулся на привинченной к полу ножке стола. А доктор уже метнулся к двери. Пембри как раз пытался войти внутрь камеры. Лектер ударил в дверь плечом, и ее стальные прутья врезались надзирателю в лицо. Пембри хотел было достать газовый баллончик, но прутья двери прижали его руку к телу, почти сплющив ее. Лектер ухватился за конец свисавшей с пояса Пембри дубинки и резко дернул вверх, одновременно ударив его локтем в горло. И тут же впился зубами ему в лицо. Пембри попытался оттолкнуть доктора, но тот буквально повис на надзирателе, вцепившись зубами в его нос и верхнюю губу. Он даже головой помотал, как такса, схватившая крысу, и сорвал дубинку с пояса Пембри. А в камере Бойл, сидя на полу, прикованный к ножке стола, вопил не своим голосом, тщетно пытаясь найти в карманах ключ от наручников. Наконец нашел, уронил, подобрал с пола… Лектер ударил Пембри дубинкой сначала в живот, потом в горло, и тот упал на колени. Бойл вставил ключ в замок наручников, но Лектер уже повернулся к нему. Бойл опять завопил, но сразу же замолк: доктор пустил ему в лицо струю из газового баллончика и дважды ударил дубинкой по его протянутой вперед руке. Бойл еще пытался укрыться под столом, но, ослепленный струей газа, пополз совсем не туда, и доктору не составило никакого труда прикончить его несколькими точно рассчитанными ударами дубинки.
Пембри удалось сесть, из глаз его текли слезы, и он орал от ярости. Доктор взглянул на него и усмехнулся окровавленным ртом.
– Я готов, Пембри, а вы? – сказал он.
Дубинка снова поднялась и, описав дугу, опустилась на затылок Пембри. Надзиратель вытянулся на полу, как оглушенная рыба.
Пульс доктора Лектера теперь немного частил – больше сотни в минуту. Но быстро вернулся к норме. Доктор выключил музыку и прислушался. Потом подошел к лестнице и снова прислушался. Вернулся в камеру, вывернул карманы Пембри, нашел ключи от стола и открыл все его ящики. В нижнем он обнаружил табельное оружие Бойла и Пембри – два револьвера тридцать восьмого калибра. А в кармане Бойла он нашел то, что ему было нужнее всего: складной нож.
37
Вестибюль башни был полон полицейских. Было половина седьмого, и шла смена дежурных. Отдежурившие свои два часа на постах внешнего наблюдения полицейские стягивались в вестибюль. Они потирали озябшие руки и жались к электрическим каминам, включенным на полную мощность. Некоторые поставили сегодня немалые деньги на мемфисскую баскетбольную команду в матче на первенство страны и теперь с нетерпением жаждали узнать, как идет игра.