Старлинг чувствовала себя как выжатый лимон.
– Хорошо, – сказала она.
– Оставьте свою машину в гараже. Джефф отвезет вас в Квонтико, когда вы с этим закончите.
Уже на крыльце она посмотрела в сторону освещенных и занавешенных окон левого крыла дома, где дежурила медсестра, и обернулась к Крофорду:
– Я все время думаю о вас обоих, мистер Крофорд…
– Спасибо, Старлинг, – откликнулся он.
40
– Офицер Старлинг, доктор Пилчер ждет вас в инсектарии. Я провожу вас, – сообщил ей вахтер.
Чтобы попасть в инсектарий со стороны Конститьюшн-авеню, надо было подняться на лифте, миновать этажом выше гигантское чучело слона и пройти через огромный зал, посвященный истории человека.
Первым, что здесь бросалось в глаза, были застекленные ряды бесконечных полок с черепами, представляющими развитие человечества от Рождества Христова.
Старлинг в сопровождении вахтера шла по тускло освещенному залу, в котором были выставлены экспонаты, иллюстрирующие различные стадии эволюции человека, в следующем были представлены достижения древних врачевателей, чудеса хирургии инков, ритуальные татуировки.
– Вильгельма фон Элленбогена видели? – спросил вахтер, осветив фонариком одну из витрин.
– Не припоминаю, – ответила Старлинг, не замедляя шага.
– Приходите в другой раз, когда музей будет открыт. Рассмотрите хорошенько при свете. Его в восемнадцатом веке в Филадельфии похоронили, понимаете? А потом грунтовыми водами залило, так он в статую превратился.
Инсектарий оказался большой комнатой, слабо освещенной и наполненной странными звуками – скрипами, щебетанием, каким-то чириканьем и жужжанием. Вся она была заставлена клетками и ящиками с насекомыми. Днем здесь толпами ходили посетители, прежде всего дети. А сейчас, в сумерках, насекомые были предоставлены самим себе. Некоторые клетки были освещены красным светом, а по углам комнаты таким же красным горели указатели аварийных выходов.
– Доктор Пилчер! – позвал вахтер.
– Я здесь, – отозвался голос из глубины комнаты, и там появился луч фонаря, направленный вверх, как маяк.
– Вы сами проводите даму, когда закончите?
– Да, конечно. Благодарю вас.
Старлинг достала из сумки свой собственный фонарик и обнаружила, что он был все время включен и батарейка совершенно села. Она раздраженно засунула фонарь обратно в сумку. Да, она здорово устала и вымоталась. Но надо держаться.
– Здравствуйте, офицер Старлинг.
– Здравствуйте, доктор Пилчер.
– Вы меня, может, еще профессором назовете?
– А вы разве профессор?
– Нет. Я даже не доктор. Но все равно я рад вас видеть. Жучков посмотрим?
– Конечно. А где доктор Роден?
– Он работал двое суток подряд, со щетинками разбирался. Собственно, ему мы и обязаны нашими успехами. Но теперь он совсем выдохся. Вы внимательно рассмотрели эту куколку до того, как мы начали над ней работать?
– Нет.
– Она была довольно сильно повреждена.
– Но вы все же поняли, что это такое?
– Да. Только что. – Он остановился у одной из клеток. – Прежде всего позвольте вам показать бабочку, похожую на тех, что выходят из таких куколок, какую вы нам принесли в понедельник. Это, правда, не совсем то же самое, что у вас, но из того же семейства – совка.
Луч фонаря нащупал в клетке крупную, отливающую синим блестящую бабочку. Она сидела на прутике, сложив крылья. Пилчер подул на нее, и тут же на ее спине появился лик совы: бабочка распахнула свои крылья. На них смотрели глаза ночной хищницы – последнее, что видит перед смертью обреченная мышь.
– Это Caligo beltrao, достаточно широко распространенный вид. А вот та, что обнаружили во рту у Клауса, совсем другое дело. Пойдемте.
В конце комнаты в нише был установлен большой ящик с решеткой перед ним – чтобы дети не могли достать руками. На ящик был наброшен матерчатый чехол. Рядом тихо работал увлажнитель воздуха.
– Мы их держим под стеклом, чтобы посетители не совали туда пальцы – эта бабочка может здорово тяпнуть! Она любит влажный воздух, и стекло помогает его сохранить. – Пилчер взял клетку за ручки и придвинул ее поближе. Поднял чехол и включил маленькую лампочку рядом. – Это бабочка «мертвая голова», – сказал он. – Мы ее специально держим под чехлом: надеемся, что она яички отложит.
Бабочка была прекрасна и ужасна одновременно. Ее огромные коричнево-черные крылья были сложены словно плащ, и на спине четко выделялся рисунок, давший бабочке название и пугавший людей на протяжении многих тысячелетий – с тех пор, как человек в первый раз внезапно наткнулся на нее в райских кущах. Череп – человеческий череп – смотрел с ее спины своими черными глазницами. Четкие обводы впалых щек, оскаленный рот…
– Acherontia styx, – сказал Пилчер. – Название ей дали в честь двух рек из царства мертвых. Этот, за которым вы охотитесь, он тоже бросает тела в реки?
– Да, – ответила Старлинг. – Это редкая бабочка?
– В наших краях – да. Здесь ее вообще в естественных условиях не встретишь.
– Откуда она? – Старлинг приблизила лицо к сетчатой крышке клетки. От ее дыхания ворсинки на спине бабочки зашевелились. Старлинг даже отшатнулась, когда насекомое издало резкий скрипучий звук и взмахнуло крыльями. Она почувствовала на лице легкое дуновение ветерка.
– Из Малайзии. В Европе есть свой вид из того же семейства – они называются Atropos, – но эта, как и та, что была у Клауса, из Малайзии.
– Значит, кто-то ее специально вырастил здесь.
– Да. – Пилчер кивнул. – Ее, видимо, привезли в виде яичка или, что более вероятно, в виде куколки. Пока еще никому не удалось добиться, чтобы они откладывали яички в неволе. Они совокупляются, но никаких яичек. Самое трудное – найти в джунглях гусеницу. После этого их нетрудно вырастить.
– Вы сказали, что она кусается…
– У нее очень острый хоботок, и весьма твердый. Если зазеваешься, тут же всадит его тебе в палец. Очень необычное оружие. Он даже в спирте не размягчается. Именно хоботок и помог нам сузить поиски, и мы смогли довольно быстро идентифицировать ваш образец.
Пилчер вдруг остановился, словно ему стало стыдно за похвальбу. Потом продолжил:
– Настырные твари. Даже в ульи проникают – крадут мед. Мы однажды, помню, ловили их на Борнео, так они стаями летели на свет возле общежития… Довольно жуткое было зрелище. Да и звуки они издавали…
– А эта откуда к вам попала?
– Какой-то обмен с правительством Малайзии. Не знаю, что мы им дали взамен. Да, странное было зрелище: мы стояли в полной темноте и ждали со своими морилками, когда…
– Вы не знаете, какие документы заполняются на таможне при ввозе насекомых? У вас нет таких данных? И нужно ли разрешение для их вывоза из Малайзии? У кого можно это узнать?
– Извините, я не знал, что вы торопитесь. Я вам тут все написал – все, что мы выяснили, и где можно опубликовать объявления, если занимаешься такими делами, и все прочее. Идемте, я провожу вас.
Они молча прошли через зал к лифту. В освещенной кабине Старлинг обратила внимание на то, что Пилчер вымотан не меньше, чем она сама.
– Вы, я вижу, потратили на это кучу времени и сил, – сказала она. – Спасибо вам. Мне не хотелось перебивать вас, но вы понимаете…
– Надеюсь, вы его поймаете. И скоро. Я там еще написал вам названия химикалий, которые он мог приобретать, чтобы сохранять их мягкими. Вот еще что, офицер Старлинг… Мне бы хотелось познакомиться с вами поближе.
– Может быть, я позвоню вам, когда освобожусь.
– Обязательно позвоните! Обязательно! Я буду ждать!
Дверь лифта захлопнулась, и Старлинг с Пилчером вышли из здания. В зале, посвященном истории человека, царила тишина. Неподвижно стояли многочисленные экспонаты – татуированные, мумифицированные, со спеленутыми ногами…
А в инсектарии горели только красные огоньки пожарной сигнализации, отражаясь в тысячах глаз древнейших обитателей Земли. Тихо шипел увлажнитель воздуха. Под чехлом своей клетки бабочка «мертвая голова» спустилась на пол и прошествовала в угол, волоча за собой крылья. Она нашла в кормушке соты с медом и, схватив кусок мощными лапками, раскрутила хоботок и вонзила его острый конец в воск. Проколов оболочку, она принялась высасывать мед. А вокруг нее другие насекомые гонялись друг за другом и убивали, порхали и ползали, жужжали и скрипели на все лады.
41
Кэтрин Бейкер Мартин сидит в ненавистной тьме на дне этого ужасного колодца. Тьма окружает ее со всех сторон, даже внутри ее сплошная тьма. Тьма в глазах и даже за глазными яблоками, в черепной коробке. Тьма снится ей в те недолгие минуты, когда она забывается судорожным сном. Тьма проникает в нее, коварная и неудержимая, – проникает через ноздри и уши, ощупывает влажными пальцами все ее тело. Кэтрин зажимает рот и нос одной рукой, а другой закрывает влагалище, судорожно стискивает ягодицы, утыкается одним ухом в матрас, принося в жертву другое, в которое тьма может проникнуть… И тут возникает звук, от которого она вздрагивает и просыпается. Знакомый деловой звук, звук работающей швейной машины. Вот строчит медленно, а теперь быстрее…
Вверху, в подвальном помещении, горели лампочки – Кэтрин видела круг желтоватого света там, высоко над головой, где в деревянной крышке, прикрывающей колодец, сейчас был открыт небольшой люк. Вот залаял пудель, а затем возник этот странный, потусторонний голос, глухой, неясный. Что-то говорит собаке…
Швейная машина… Очень странно слышать здесь этот звук. Его здесь не должно быть – он принадлежит другому миру, где всегда светло… Освещенная солнцем комната ее детства, там всегда стояла швейная машина… Как давно это было… И их экономка, милая, добрая Беа… Сидит у машины и шьет… А кошка прыгает на развевающуюся от ветра занавеску…
И снова этот гнусный голос разметал все, и воспоминания пропали. Он ворчал на собаку:
– Прелесть, сейчас же положи обратно! Ты уколешься булавкой, что тогда делать будем? Я уже почти все закончил. Да-да, золотко. И сейчас тебя покормлю. Вот закончу и покормлю. Ц-ц-ц-ц…