– Не с Кимберли Эмберг, не с той, которую вы видели?
– Он начинал не с нее.
Сказать о Лектере? Нет. Он и сам прочтет у себя на компьютере.
– Да, если бы вы выбрали Эмберг, это, вероятно, было бы продиктовано только эмоциями… Хорошо, поезжайте. Расходы вам возместят. Деньги есть? А то банки открываются только через час.
– У меня еще кое-что осталось на кредитной карточке.
Крофорд порылся в карманах и протянул ей триста долларов наличными и свой личный чек.
– Поезжайте, Старлинг. Именно к первой. Если что, ловите меня по экспресс-связи.
Она подняла было руку, но не дотронулась до него. Ни до лица, ни до плеча. Ей показалось, что сейчас его не следует касаться. Она повернулась и побежала к своему «пинто».
Когда ее машина уехала, Крофорд похлопал себя по карманам. Он отдал ей всю наличность, у него не осталось ни цента.
– Девочке нужны новые туфли, – произнес он. – А моей девочке никакие туфли уже не нужны.
Он стоял посреди тротуара и плакал. Слезы застилали ему глаза. «Очень глупое зрелище. Тоже мне начальник отдела ФБР!»
Джефф увидел слезы на лице шефа и сдал машину задом в переулок, где Крофорд не мог его увидеть. Он закурил и яростно задымил сигаретой. Он ничем не мог сейчас помочь Крофорду – только сидеть вот так, чтоб его не было видно, курить и ждать, пока тот не выплачется, не начнет его искать и в конце концов не устроит ему порядочный нагоняй.
49
К утру четвертого дня мистер Гам был готов снимать кожу.
Он вернулся из похода по магазинам, купив все, что ему было нужно, и теперь с трудом удерживался, чтобы не броситься бегом вниз по лестнице. Зайдя в студию, он распаковал свои покупки – моток новенькой бейки для обработки швов, лайкра, пачка рафинированной соли тонкого помола. Он ничего не забыл.
В мастерской он достал свои рабочие ножи и разложил их на чистом полотенце рядом с глубокими ваннами. У него было четыре ножа: скорняжный – для снятия кожи, узкий и тонкий, в точности повторяющий изгиб указательного пальца, скальпель – для обработки трудных мест, самой филигранной работы, и еще длинный ножевой штык времен Первой мировой войны. Закругленное лезвие штыка – лучшее орудие для сдирания шкуры, им почти невозможно ее повредить.
В дополнение к этому у него была еще хирургическая пила, которой он, правда, пользовался крайне редко и вообще жалел, что приобрел ее.
Затем он смазал слоем жира болван для париков, густо посыпал солью и поставил в неглубокий таз для сбора крови. Он игриво подергал болван за нос и послал ему воздушный поцелуй.
Он с трудом держал себя в руках – так и хотелось летать, порхать, как Дэнни Кей…[49] Он рассмеялся и сдул с лица усевшуюся было там бабочку.
Так, теперь самое время наполнить аквариумы заранее приготовленными растворами для дубления. «Ой, а где же эта прелестная куколка, она же была закопана в гумус вот в этой клетке…» Он сунул в клетку палец. «Ага, вот она!»
Теперь револьвер. Проблема, как лучше убить эту особь, что в колодце, занимала мистера Гама все последнее время. Повесить? Нет, можно растянуть, а то и повредить кожу, особенно узлом веревки.
Мистер Гам набирался опыта постоянно, каждое новое предприятие чем-то обогащало его. Правда, не обходилось и без досадных ошибок. И сейчас он был твердо намерен избежать всех тех кошмаров, которые так мешали ему прежде. Основной принцип оставался неизменным: все они, какими бы слабыми от голода и страха ни были, завидев его приготовления и снаряжение, начинали драться и сопротивляться.
В прошлом, давным-давно, он любил загонять женщин в неосвещенные подвалы и там преследовать их в полной темноте. У него был прибор ночного видения и мощный инфракрасный фонарь. Это было просто замечательно – наблюдать, как они ощупью ищут дорогу в полном мраке, а потом забиваются куда-нибудь в угол… Он любил охотиться за ними с револьвером. Ему нравилось ощущать револьвер в руке. Они обычно быстро переставали ориентироваться, налетали на разные предметы, теряли равновесие, падали… А он стоял в полной темноте, надев инфракрасные очки, и ждал, пока они отнимут руки от лица, чтобы стрелять прямо в голову. Или сначала по ногам, ниже колена, чтобы полюбоваться, как они ползают…
Да, все это были детские забавы. Несерьезные. После этого от них не было никакого проку, так что он с этим покончил.
Осуществляя свой план, первым трем он сказал, что поведет их в душ на второй этаж. Они верили, слушались, взбирались вверх по лестнице, а на обратном пути получали сапогом под зад и летели вниз с петлей на шее. Но с четвертой все пошло шиворот-навыворот. Ему пришлось пустить в ход револьвер еще в ванной, и потом он не меньше часа возился, убирая следы крови и приводя все в порядок. Он вспомнил эту девушку, мокрую и всю покрытую гусиной кожей. Как она задрожала, когда он взвел курок! Он любил этот звук – щелчок взводимого курка… А потом – бах! – и больше никаких проблем!
Он очень любил свой револьвер – и было за что, – роскошный «кольт-питон» с корпусом из нержавеющей стали и длинным шестидюймовым стволом. Специалисты фирмы «Кольт» отлаживают спусковые механизмы системы «питон» вручную. Держать его в руке – одно удовольствие. Он взвел курок и нажал на спуск, придерживая ударник большим пальцем. Затем зарядил револьвер и положил его на стол в мастерской.
Мистер Гам очень хотел предложить этой особи вымыть голову шампунем. Он хотел понаблюдать, как оно расчесывает волосы, – это было ему нужно для его собственных будущих операций. Однако особь попалась высокая и, наверное, сильная. Это был достаточно редкий экземпляр, чтобы рисковать; он не хотел дырявить шкуру лишними выстрелами.
Нет, надо взять лебедку из ванной и предложить ей принять ванну. А когда она усядется в петлю на конце троса, он вытащит ее из колодца, но только до половины, а потом несколько раз выстрелит ей в нижнюю часть спины. И она потеряет сознание. А остальное можно делать под хлороформом.
Да, именно так. Сейчас он пойдет наверх и разденется. Потом разбудит Прелесть, и они посмотрят свой видеофильм. А потом – за работу, в теплом подвале – полностью обнаженным, голым, как в тот день, когда родился.
У него было прекрасное настроение и необыкновенная легкость во всем теле. Он поднялся наверх и быстро разделся. Накинул халат и включил видеомагнитофон.
– Прелесть, иди сюда! Прелесть! У нас очень-очень-очень трудный день! Иди скорей, золотко!
Придется запереть ее здесь, наверху, пока он управится внизу и самая шумная часть предприятия будет позади. Собачка ненавидит шум, она от него прямо заболевает. А чтобы она не скучала, он даст ей поесть – целую коробку собачьих бисквитов. Он и это не забыл купить, ходя по магазинам.
– Прелесть!
Но собака не появлялась. Он заглянул в холл и еще раз позвал ее, потом в кухню, в подвал. И там наконец получил ответ.
– Она здесь, у меня внизу, ты, сукин сын! – крикнула ему Кэтрин Мартин.
У мистера Гама от страха за Прелесть все замерло внутри. Потом его охватила ярость. Сжав виски кулаками, он прижался лбом к дверной раме и попытался успокоиться. Из горла у него вырвался странный звук, нечто среднее между стоном и хрипом. Собачка ответила ему визгом.
Он пошел в мастерскую и взял револьвер.
Веревка, с помощью которой он вытаскивал и опускал в колодец ведро, была оборвана. Он так и не понял, как оно умудрилось ее порвать. В прошлый раз, когда веревка порвалась, он решил, что оно порвало ее в безумной попытке выбраться наверх с ее помощью. Все они пытались выбраться наверх, они вообще совершали любые глупости, какие только можно себе представить.
Он наклонился над колодцем:
– Прелесть, с тобой все в порядке?
Кэтрин ущипнула собаку за толстый задик. Собака взвизгнула и куснула ее в предплечье.
– Ну как, нравится? – спросила Кэтрин.
Мистеру Гаму показалось совершенно неестественным разговаривать с этой тварью. Но он переборол отвращение.
– Я сейчас спущу тебе ведро. И ты посадишь в него собачку.
– Ты сейчас спустишь сюда телефон! Или я сверну твоей сучонке шею! Мне бы не хотелось это делать, я не хочу причинять боль ни тебе, ни собаке, но я это сделаю! Лучше дай мне телефон!
Мистер Гам поднял револьвер. Она сжалась в комок, подняв собаку и выставив ее перед собой как щит. Услышала, как он взвел курок.
– Ну, стреляй, сучий выблядок! Стреляй! Только целься получше! Если не убьешь меня сразу, я сверну этой сучонке шею! Богом клянусь, сверну!
Она взяла собаку под мышку, зажав ей ладонью пасть, и подняла ей голову.
– Что, слабо? Тогда отвали, скотина!
Собака опять завизжала. Револьвер исчез. Кэтрин свободной рукой откинула волосы с влажного лба.
– Я не хотела вас оскорбить, – произнесла она. – Дайте мне телефон – это все, о чем я прошу. А сами можете уходить. Мне все равно. Я вас не видела и не знаю. А о Прелести я позабочусь.
– Нет!
– У нее будет все, что нужно! Подумайте о ней, а не о себе одном! Если вы выстрелите в меня, она все равно как минимум оглохнет. Все, что мне нужно, – это телефон. Вы можете нарастить провод и спустить его сюда. А я потом перешлю вам вашу Прелесть – хоть самолетом. У меня в семье есть собаки, моя мать обожает собак. А вы можете уехать, мне все равно.
– Я не дам тебе больше воды!
– Тогда и она не получит ни капли! У меня-то еще есть вода, а ей я ничего не дам. Мне очень жаль, но у нее, кажется, сломана лапка. – Это была ложь. Собака вместе с ведром упала прямо на Кэтрин, оцарапав ей лицо своими коготками. Поэтому Кэтрин и не отпускала ее на пол, чтобы он не увидел, что она не хромает. – Ей больно! Она все время поджимает лапку и лижет ее! Мне самой от этого не по себе! Ее надо показать ветеринару!
Мистер Гам даже зарычал от ярости и муки. Собака в ответ завизжала.
– Ты еще не знаешь, что такое боль! – заорал он. – Если ты сделаешь ей больно, я тебя кипятком ошпарю!