— Милочка, считай сколько хочешь, а потом мне нужно подняться и сходить на нос.
Она не позволила мне этого сделать без разрешения Валери, которую немедленно привела в каюту. Я чувствовал себя неуклюжим и слабым. Когда я вернулся, хватаясь, чтобы удержаться на ногах, за всё подряд, Валери сидела на моей койке и внимательно изучала записи, а Джойс стояла рядом с ней. Они отодвинулись в сторону, чтобы пропустить меня, и я, тяжело вздохнув, забрался обратно в койку.
— Я думаю, теперь уже можно не считать пульс постоянно, — сказала Валери. — У тебя кружится голова? В ушах шумит?
— Нет.
— Будем считать каждые пятнадцать минут. Джойс, твое дежурство закончится через… десять минут. Побудь ещё час, ладно? В половине восьмого я пришлю Марго, а ты поможешь с завтраком.
— Ты хорошая медсестра, — сказал я Валери. — Разве на островах хватает медсестер?
На мгновение она застыла, и её милое лицо стало похожим на вырезанное из камня лицо божества.
— Медсестер не хватает, а пациентов чертовски много. Дети умирают, а старики приходят снова и снова, изо всех сил цепляясь за жизнь. — Она повернулась и быстро вышла.
Я попытался улыбнуться Джойс, может быть, у меня это даже получилось достаточно убедительно. Мне кажется, она улыбнулась мне в ответ, но её лицо как-то странно сдвинулось в сторону, превратившись в черно-серое расплывчатое пятно.
— Чем ты занималась на Барбадосе, милая? — Мой голос, казалось, доносился из медного кувшина.
— А какое это имеет значение? — спросила она, и я никак не мог понять, почему она ушла от меня в самый конец какого-то длинного коридора.
— Мне интересно. Я любопытен. Вот и всё.
Ее лицо начало проступать из гудящего тумана и наполненных металлическим звоном бесконечных коридоров, оно словно выплыло из-под воды.
— Ты в порядке? — нахмурившись, опросила она. Я почувствовал, как её пальцы коснулись моего запястья, она искала пульс.
— Я в порядке.
— Ты был какой-то странный. Глаза изменились. Я работаю в лавочке в Бриджтауне. Мой муж работал портье в хорошем отеле. Мы могли жить на то, что зарабатывали, если тратить деньги осмотрительно. Может быть, ему это надоело. Он уехал полтора года назад, и я не знаю, где он. Что ещё тебя интересует? Во мне есть английская, португальская и немного негритянской крови. Я зарабатываю от двухсот восьмидесяти пяти до трёхсот местных долларов в месяц в сезон, а когда туристов нет, намного меньше. Жить на это невозможно. Я продала то, что мы с Чарльзом купили. В последнюю очередь я рассталась с маленькой лодочкой, которую построил мой отец перед тем, как умер, мне тогда было двенадцать. — Она заговорила быстрее. Её тонкие пальцы лежали на моём распухшем запястье. — Только на этой лодочке я могла спастись от всего этого, поэтому я дождалась бури и вышла в море, я хотела утонуть, но лодка не захотела.
— Эй, милая, — сказал я.
— Я хочу сказать, что этому нет конца, Макги. — Глаза Джойс наполнились слезами. — Я была приличной женщиной.
У меня не осталось никакой родни. Один толстый старый политик хочет подарить мне домик в районе, который ему принадлежит. Насколько я понимаю, он каждые два года заводит новую любовницу. Каждая из них, в конце концов, получает собственный домик и небольшую пенсию. Знаешь, я представляю себе целую улицу таких домиков, на фасадах проставлен год, а мы сидим в маленьких садиках и мирно болтаем…
— Джойс, милая. Ну не надо, дорогая.
Ласковые слова привели к тому, что слезы ручьем хлынули из её глаз. Она положила голову на мою руку, сдавленные рыдания сотрясали её хрупкое тело. Я гладил её по голове, пытаясь успокоить. Мне было стыдно, потому что на самом деле я не хотел ничего знать ни о её жизни, ни о её проблемах. Я начал с ней разговаривать, чтобы меня снова не засосал гулкий туман. Но она открылась мне и никак не могла остановиться.
Потом Джойс поднялась с места и, отвернувшись от меня, высморкалась.
— Какое тебе до всего этого дело? — сдавленным голосом спросила она. — Разве кому-нибудь вообще есть дело?
— Этот круиз оказался таким, как тебе описывала Луиза?
Джойс повернулась ко мне, всхлипнула и устало опустилась на стул.
— О да. Луиза мне не врала. Она всё назвала своими именами. Можно сказать, что это десятидневное испытание. Я должна убирать палубу, помогать готовить еду и выпивку, стирать и тому подобное. До тех пор, пока я не приму решения, мне не нужно… Но сначала я должна сказать об этом капитану Ланьер. Мужчины действительно кажутся довольно симпатичными. Слава Богу, я не должна раздеваться. Луиза сказала, что прошло три дня, прежде чем она привыкла расхаживать по палубе и забираться на мачту голышом. Мне кажется, у меня на это уйдет целая вечность, но даже после этого я вряд ли привыкну. Да и девушки здесь гораздо симпатичнее, чем я предполагала. Но ведь совершенно обнаженная женщина, не так уж и эротична. Как ты считаешь?
Конечно, когда начинает дуть холодный ветер, или на корабль нападают насекомые, или когда мы входим в порт, одежда требуется всем. — Она задумчиво покусывала костяшки пальцев. — Мне очень трудно себе представить, что кто-то может быть готов к такому. Скажем, ты сидишь и чистишь рыбу, и тут кто-нибудь подходит к тебе, берет за руку и спускается с тобой в каюту. Она подняла голову, вид у неё был слегка удивленный. Видимо, только сейчас она поняла, что говорит вслух. Она выдавила из себя смущенную улыбку: — Я подумаю об этом потом. Валери сказала, что тебе нужно как можно больше спать. Ты можешь сейчас заснуть, дорогой?
Я мог. И я спал, и спал, и спал. Тупая боль в руках, ногах и голове не могла мне помешать. Мне снилась Лиза — её голову то накрывала тяжелая черная волна, то она улыбалась мне ослепительной улыбкой на залитом беспощадным солнцем пляже.
На следующее утро Микки Ланьер принесла здоровенную чашку кофе, разбудила меня и, пока я пытался открыть глаза, всунула чашку мне в руку.
— А ты, я вижу, любишь поспать, — заявила она.
— Долгое купание со связанными руками и ногами всякий раз надолго избавляет меня от бессонницы. Мы в море, да? Где мы сейчас находимся и какой сегодня день?
— Мы стоим на якоре с подветренной стороны острова Фригейт, сейчас восемь часов, утро, четверг, двадцать девятое апреля.
— Четверг! А ты никак не можешь связаться с…
— Он будет здесь ровно в два часа дня. За час до этого мы с ним выйдем на связь. Не волнуйся. Мы встретимся, и ты сможешь перебраться на борт «Дульсинеи».
— Вам пришлось повозиться со мной, Мик.
Её улыбка получилась кислой:
— Лучше немного лишней работы, чем то, что ты обещал нам устроить, если бы мы отвезли тебя на берег.
— Обиделась, капитан?
Она ухмыльнулась и ущипнула меня за бедро:
— Мои четверо пассажиров пока не жаловались. Может быть, потому что у меня нет конкурентов. А девочкам нравилось за тобой ухаживать. Сделав всё так, как ты просил, особенно если учесть, что ты проявил редкое благородство и не помер, мы ещё больше сдружились с Рупом. А я высоко ценю его дружбу. Нет, Макги. Если не считать того, что мне пришлось уступить тебе свою каюту, у меня нет на тебя обиды. Как ты себя чувствуешь? Уже пришел в себя?
Я проверил свои болячки:
— Лучше, чем можно было предположить.
— Выглядишь ты хорошо. Если ты ещё и чувствуешь себя вполне прилично, я могу ознакомить тебя с нашей оздоровительной программой, той, что мы проводим здесь, на борту «Адской красавицы». За счет заведения. Тебе остается только назвать имя твоей любимой сиделки.
— Джойс?
Ее игривая улыбка тут же исчезла:
— Я смотрю, ты и в самом деле умник. Мне ведь известно, что Джойс всё тебе рассказала.
— Я просто подумал, может, она приняла решение.
— А у тебя разыгралось любопытство? Нет, я, пожалуй, постараюсь от тебя поскорее избавиться, от тебя одни неприятности. Никто не заставляет девушку принимать подобные решения. Она должна это сделать сама.
— И какое же она примет решение?
Микки Ланьер встала, на её лице вдруг появилось усталое и циничное выражение.
— Она решит, что любой другой вариант для неё ещё хуже.
Завтрак мне принесла Тедди, крупная, пышная шведка из Миннесоты, которая научилась ходить под парусом на Великих Озерах. Она всё время хихикала. На солнце её волосы совсем выгорели, от макушки до кончиков пальцев ног она покрылась ровным загаром цвета миндаля. Она хихикала, поставив мне на колени поднос с приготовленным ею завтраком: два огромных бокала с ромовым коктейлем, целая гора тостов, большая тарелка жареной рыбы с аппетитной коричневой корочкой, большой фарфоровый кофейник и две чашки.
Тедди заперла дверь, и мы позавтракали. Потом она поставила поднос на стол и, хихикая, вернулась ко мне. Её тело пахло корицей и персиковым мылом.
Встреча состоялась в четверть третьего примерно в семи милях от острова Фригейт. Я сумел убедить Микки, что нет необходимости спускать на воду шлюпку. Ветер посвежел, и по морю бежали белые барашки волн. Я сказал, что, хотя у меня нет никакого желания нырять и испытывать на прочность свой череп, проплыть немного я вполне смогу. Руп заглушил мотор «Дульсинеи» и сбросил веревочный трап, а Микки встала к рулю и подвела «Красавицу» к корме «Дульсинеи»; я повис на леере, мои ноги недоставали до воды всего несколько дюймов.
Я выпустил леер и проплыл те пятьдесят или шестьдесят футов, что отделяли меня от «Дульсинеи», принеся с собой с «Красавицы» даже меньше того, что на мне было, когда меня подняли на её борт, — на мне остались только плавки, а обрывки нейлонового шнура плавали где-то в море.
Когда я поднимался на борт «Дульсинеи», никто не протянул мне руку, чтобы помочь перелезть через борт. Руп и Арти, вытаращив глаза, смотрели на «Красавицу», челюсти у них отвисли, а огромные обветренные лапы бессильно болтались вдоль тела. Микки посчитала, что нет необходимости заставлять свою команду менять форму одежды ради такого старого друга, как Руп. Микки, рисуясь, провела «Красавицу» в пятидесяти ярдах от нас, эффектно развернулась, энергично командуя своими девицами, а затем ещё раз прошла рядом с «Дульсинеей», взяв курс на северо-восток. Девушки