— Я посижу с тобой, брат, только не распускай больше руки, ладно?
— Конечно, сестра, больше не буду. Я просто перепутал, думал, что попал в… другую компанию.
— Они тоже паломники?
— В некотором смысле.
— Смысл всегда один, брат: ты отдаешь сердце, и душу, и все мирские радости, и каждый день своей жизни служению великому Господу.
— А что, ваш целитель обработал мои ожоги уксусом?
— Это от меня пахнет уксусом, брат, — сообщила она. — Благословенное провидение послало к нам тебя и твоего друга сегодня днем, когда я уже была готова содрать с себя кожу. Надеюсь, не будет святотатством, если я скажу, что на меня и моих сестер с той самой минуты, как мы намазались уксусом, снизошли мир и покой.
Я снова попытался сесть и понял, что у меня уже не кружится голова. Одна из сестер принесла мне чашку горячего бульона. Она была одета в какую-то грубую шерстяную хламиду. От неё тоже пахло уксусом. На шее я заметил грубый крестик, украшенный какими-то зелеными камешками.
Покончив с бульоном, я попытался встать, и это получилось у меня довольно удачно. Никто не обращал особого внимания ни на меня, ни на Мейера. Мы могли сколько угодно находиться среди них, слушать их мелодичное пение, пить бульон и восхвалять Господа.
Я нашел уксусную девушку и с благодарностью вернул ей чашку. Мы с Мейером отошли в сторонку от костра.
— Я запаниковал, — сказал Мейер. — Содрал с себя остатки проволоки, засунул тебя в машину и помчался обратно, как сумасшедший.
— А где наша машина?
— Там, за холмом. Она застряла, её удалось вытащить только с помощью лимузина. Мы с Джошуа поехали обратно на его стареньком мопеде. Ключи от лимузина мы нашли на столе в конторе. Мопед погрузили в багажник. Я постарался закрыть там всё, что мог, и ещё до половины восьмого мы оттуда убрались. Я поехал кружным путем, и мы оставили лимузин в аэропорту Вест-Палм; ключи я сунул в пепельницу. Я бы назвал это решением проблемы в стиле Диссата. Кстати, я сделал взнос в кассу паломников от нашего с тобой имени.
— Очень мило с твоей стороны.
— Одну из запечатанных пачек из «Южного национального банка». Я нашел четыре такие пачки в коричневом бумажном пакете, оставленном Диссатом на письменном столе в офисе склада.
— Что сказал Джошуа?
— Сказал, что, прежде чем принял имя Джошуа, грабил машины, чтобы удовлетворить свои вредные привычки. Он хотел знать только одно: если мы совершили грех, то раскаиваемся ли мы? Я ответил, что, хотя и не считаю, что мы совершили грех, всё равно буду молиться о прощении. Он кивнул, сказал «спасибо», небрежно пробежал большим пальцем по купюрам и сунул их в седельную сумку своего старенького мопеда.
— Мейер, отвези меня домой. Отвези меня на мою «Флешь». Пожалуйста.
Я много спал. Я мог подняться в полдень, принять душ, проглотить плотный завтрак, а к трем снова завалиться в постель.
Серый туман начал отступать в самые дальние уголки моего сознания. Люди на время оставили меня в покое, об этом позаботился Мейер. Он пустил слух: Макги забился в нору, и он кусается.
Сам Мейер заходил каждый день, стараясь попадать в такое время, когда я определенно не спал.
Мы гуляли и плавали. Потом возвращались и играли в шахматы. Я не хотел появляться среди людей. Пока. Чем дольше мы откладывали решение, тем легче его было принять. Отдельные части соединились в общую картину, не вызывавшую никаких сомнений. Гарри Бролл забрал свои триста тысяч наличными и сбежал с Лизой, своей подружкой, на которую он уже давно положил глаз. Если не считать нескольких раздраженных кредиторов, никто его особенно не искал. Считалось, что жена Гарри пропала где-то на Подветренных островах, вероятно, утонула. Пол Диссат тоже пропал, но, скорее всего, совершил самоубийство, вызванное депрессией в связи с какой-то болезнью крови. Он уже просил отпуск по состоянию здоровья.
Джиллиан была удивительно мила и даже умудрилась сдержать свое обещание не задавать никаких вопросов. Она слетала на Гренаду, провела там несколько дней и с помощью знакомого адвоката сумела подучить пакет, оставленный мною в сейфе отеля, и мои вещи, которые были переправлены администрацией в специальное хранилище.
Таким образом Джилли принесла мне свои извинения — с Гренады она вернулась с новым дружком. Они пришли меня навестить. Мы выпили, и они не стали долго задерживаться. Перед их уходом появился Мейер.
— Всё забываю, как его зовут, — сказал мне позднее Мейер.
— Фостер Кремонд. Он по-прежнему в дружеских отношениях с двумя своими бывшими женами.
— Богатыми бывшими женами.
— Естественно.
— Симпатичный, — ядовито заметил Мейер. — Хорошие, манеры. Наверняка хорошо играет в теннис и поло, ну и, разумеется, парусный спорт. Отличные рефлексы.
Ты заметил, с какой быстротой он достает свою золотую зажигалку? Трэвис, что ты почувствовал, когда увидел её нового дружка?
— Облегчение. И некоторое возмущение, наверное. Да, если быть честным до конца, меня это возмутило.
— И ты бы хотел всё вернуть обратно?
Мы успели сделать по три хода, причем один раз я надолго задумался, пытаясь найти удовлетворительную защиту от его белого слона. Я нашел удачный ход, который поставил перед Мейером новые проблемы. Пока он размышлял над ними, я откинулся назад в своем кресле:
— Насчет того, чтобы всё вернуть назад… Нет. С моими инстинктами всё было в порядке, когда ко мне пришел Гарри. Он не намеревался убивать меня. Предположим, я стал чуть медлительнее. Однако вполне возможно, что я стал достаточно старым и мудрым, чтобы не попадать в такие ситуации, когда необходима быстрота реакции. И я твердо знаю, что в будущем, как уже не раз случалось, удача может отвернуться от меня. И когда удача покинет меня, я собираюсь сделать всё, чтобы вернуть её. Я хорошо знаю, что в конечном счете главное — то ощущение, которое возникает, когда сам творишь свою удачу. Тогда-то я и чувствую себя по-настоящему живым. Во всех смыслах. Это совсем не обязательно должна была быть Джиллиан. Я могу выбрать по-настоящему богатую леди и уйти на покой. И до конца жизни выступать в качестве жеребца. Но есть влечение, от которого я не могу избавиться: острое, ни с чем не сравнимое ощущение близости смерти, её вкуса и запаха. Если бы я точно знал, что всегда выйду из схватки победителем, в этом не было бы никакого интереса.
Мейер долго обдумывал мои слова, а потом почти так же долго обдумывал свой следующий ход. Наконец он сказал:
— Когда возникают сомнения, нужно укрыться в замке. — И он передвинул своего короля в угол. — Трэвис, я очень рад, что тебе удалось выцарапать для нас обоих удачу. Но…
— Но?
— С тобой что-то ещё не в порядке.
— Мне снятся отвратительные вещи. Я почти полностью сумел восстановить память. Собрал почти все рассыпавшиеся по полу карты и сложил их в нужном порядке. Но мне всё ещё снятся сны. Прошлой ночью я пошел покупать рубашку. Продавщица сказала, что она сшита на островах, а размеры там не соответствуют нашим, поэтому надо примерить. Я её надел, у неё была точно такая же расцветка, как у рубашки Лизы. Я сказал, что не хочу покупать эту рубашку, и тогда продавщица протянула руку и что-то прицепила мне на грудь. Раздался клацающий звук. Это была большая, круглая, белая штука, слишком тяжелая, чтобы удержаться на рубашке: тщательно отполированный череп. Поначалу мне показалось, что это череп какого-то хищника, такой зловещей была его усмешка. Но потом я понял, что это череп Лизы. Я стал уговаривать девушку снять череп, но она утверждала, что он продается в придачу к этой рубашке. И ни к какой другой. Только к этой. А потом я проснулся.
— Боже мой, — прошептал Мейер.
— Но обычно мне ничего не снится.
— Скажи спасибо.
— Ты собираешься дать мне шах слоном? Давай. Посмотрим, что из этого получится.
Как-то ближе к концу мая, в воскресенье, мы с Мейером сидели на пляже. Когда ветер стих, на солнце стало слишком жарко, и мы перешли на скамеечку в тени. Я наблюдал за двумя прелестными девушками, которые, смеясь и болтая, проходили мимо нас. Элегантные красотки. Незнакомки. Они прошли, едва затронув мою жизнь, они уходили из неё навсегда, и я никогда не узнаю их и не коснусь ни их, ни двух, ни десяти миллионов их грациозных сестер.
— Мейер, ты сможешь проявить терпение?
— Я что, часто бываю нетерпеливым?
— Всё началось со слов Рупа Дарби. Они определили некое состояние, что-то вроде перенасыщения женщинами. В чисто физиологическом смысле. Полное сексуальное истощение — до такого состояния, что кажется, будто никогда больше не захочешь видеть женщин.
Все мои любовные приключения были до Гренады — целую жизнь назад.
— Так. Значит, у тебя произошло перенасыщение женщинами.
— О Господи, нет. Эти две девушки, которые только что прошли мимо, вызвали у меня нормальную реакцию. С моими физическими кондициями всё в порядке. Нет Мейер, я чувствую усталость и неуверенность в себе на каком-то ином уровне. Перспектива оказаться в постели с женщиной не вызывает у меня никакого энтузиазма.
— В каком смысле?
— Все, во что я верил, когда речь шла о физической любви, кажется мне сейчас каким-то затхлым и устаревшим. Я слышу себя разговаривающим со слишком многими из них. Тут должна быть привязанность, дорогая. Взаимное уважение, милая. Мы не должны причинять друг другу боль, и никому другому, тоже, моя хорошая. И каждый из нас должен уметь отдавать и брать, моя радость. Я обманывал их и себя. Я сочинил некое соглашение. И в самом конце этого соглашения, мелким шрифтом, были напечатаны слова чертовых гарантий. Мэри Диллон приняла это соглашение. Я не заставлял её. Я просто оставил его на видном месте. И она взяла его, насладилась содержимым, а потом вышла замуж за Гарри Бролла; теперь она похоронена где-то возле полосы прибоя под залитой бетоном дорожкой. Значит, что-то не так с этим мелким шрифтом или с выполнением гарантий, Мейер. Я просто не могу… не могу смириться с мыслью, что когда-нибудь снова услышу свой собственный искренний, мужественный, ласковый голос, повторяющий замшелые слова. Я никогда не причиню тебе боли, малышка, а просто хочу как следует трахнуть тебя и сделать более искренней и эмоционально здоровой женщиной.