Полицейский, тот, что стоял ближе к нам, взял протянутый ему блокнотный листок, провел по нему глазами и вернул Мейеру.
— У вас на него доверенность?
— Что? А, нет. Просто мы с другом поставили здесь машину. Зная, что миссис Бролл должна была улететь на три месяца, мы решили проверить, здесь ее машина или нет.
Полицейский-водитель снова сел за руль, взял переговорное устройство и что-то в него произнес. Через несколько секунд он вылез из машины.
— Эл, в списке не значится, — сообщил он своему напарнику. — А вы двое, предъявите документы. Только медленно. Так, хорошо. Теперь другой. Хорошо. А теперь покажите квитанцию на парковку автомобиля. Какой он у вас?
— Это очень старый «роллс-ройс»-пикап. Ярко-синего цвета. Он стоит здесь. На втором ярусе.
— Эл, я видел его. Помнишь? Еще проверял, есть ли на нем знак технического осмотра.
На этом допрос закончился и начались наставления.
— Такой антиквариат, каким является ваш автомобиль, оставлять в гараже рискованно. Уж слишком он привлекает к себе внимание. А зачем вам, собственно, нужно знать, оставила ли ваша знакомая свою машину в гараже?
— Скорее мы хотели проверить, не вернулась ли она. Если бы мы машину не нашли, то это означало бы, что она поставила ее где-то в другом месте или уже вернулась. Но мы машину обнаружили. Значит, она все еще в отъезде.
— Надолго же она уехала. Ей придется здорово раскошелиться за парковку.
Полицейские сели в седан и, не попрощавшись, уехали, даже не обернулись напоследок. Они, как я понял, время от времени объезжали гараж аэропорта и проверяли, нет ли в нем автомашин, которые числились в угоне. Ведь на украденных машинах часто совершаются разного рода преступления. Бандиты, как правило, оставляли угнанные машины в гараже, затем спускались на улицу, брали такси и прости-прощай… Или улетали самолетом. А то еще сматывались на заранее припаркованных лимузинах.
Мейер молча шел за мной. Пока мы спускались на второй ярус, он не проронил ни слова. Вдруг он остановился, я обернулся и спросил:
— Ты что, собираешься разреветься?
— Возможно. Если бы Гарри так же тревожился о Мэри, как ты, он уж давно бы обратился полицию и заявил об ее исчезновении. Описал бы, как она выглядит, и сообщил номер ее машины.
— Верно.
— И тогда машина Мэри обязательно числилась бы в розыске.
— Правильно.
— А посему, Макги, почему бы нам, раз уж мы оказались с тобой в аэропорту, не ознакомиться с рейсами самолетов?
— Хочешь, чтобы мы полетели?
— Нет, я не могу. Я обещал подготовить письменный доклад по евровалюте, и мне его нужно срочно закончить.
Глава 9
Изучив расписание вылетов, я понял, что во вторник, вскоре после полудня, мне предстоит сесть на самолет авиакомпании БВИА,[3] вылетающий на Барбадос с посадками в Кингстауне и Сан-Хуане. Ранее же предполагалось, что как раз в этот день на Гренаду я отправлюсь не самолетом, а поплыву на яхте, и не один, а вместе с Джиллиан.
Нерешительность губит человека. Проявив ее, часто получаешь удар как раз в тот момент, когда его совсем не ждешь. Вместо того чтобы сказать заранее приготовленные слова, я, подойдя к Джиллиан, выпалил:
— Джилли, дорогая, дело в том, что ситуация с моей старой знакомой резко изменилась. Я бы не хотел плыть с тобой в Сан-Китц и постоянно о ней думать. Я лечу самолетом. Так что меня не будет всего несколько дней.
— Милый, я не хочу отвлекать тебя от работы, — был мне ответ. — Кроме того, ознакомившись с прогнозом погоды, я узнала, что шторма на море в ближайшие пять дней не предвидится. Так что можешь спокойно лететь.
— А ты не обидишься?
— Дорогой, за кого ты меня принимаешь? Думая так обо мне, ты мне не льстишь. Все как раз наоборот. Я не та стерва, которая, услышав подобную новость, сразу же начнет вопить и стучать каблуками. Я уже повзрослела, дорогой, поумнела и набралась такого терпения, о котором ты даже и не подозреваешь. Я буду спокойно ждать твоего возвращения. Ведь когда ты вернешься, то всецело будешь принадлежать только мне.
— Я не задержусь.
— Тревис, милый, я отсюда никуда не уеду. Буду ждать тебя. Летишь на Гренаду?
Моя привычка всегда проявлять максимальную осторожность сработала и на этот раз.
— Нет, в Сан-Хуан.
— Ну конечно. В это время на Гренаде должно быть совсем безлюдно. Так что в Сан-Хуане твоей подруге гораздо веселее. Тревис, ты, как и прежде, будешь ее развлекать?
— Этого я не планирую. Но кто знает, в чем она нуждается.
— О да! Тревис, ты…
— Джилли, ты задаешь совсем не те вопросы. Это плохая привычка.
— Такая же плохая, как неправильно на них отвечать.
Я уже приготовился к тому, что сейчас в мой адрес посыплются упреки, но, как ни странно, Джилли, подавив гнев, на прощанье страстно меня поцеловала.
Пролетая над Кубой на высоте пяти миль, я все время думал, а не лучше было бы перед тем, как проститься с Джилли, сказать ей, что роль «штатного» любовника меня не устраивает. Чего я боюсь? Ее гнева? Или я как последний негодяй держу ее в качестве запасного варианта?
Командир экипажа любезно предложил пассажирам посмотреть на простирающуюся под ними Кубу. Я, следуя давно установившейся традиции летать на международных рейсах только первым классом, сидел в правом ряду у перегородки и периодически поглядывал в иллюминатор. В «Боинге-727», принадлежавшем БВИА, места, куда вытянуть ноги, было предостаточно.
День выдался чудесный, а Куба, над которой я летел, своими очертаниями мало чем отличалась от других островов. Наш самолет шел вдоль ее южного побережья. Море на мелководье было окрашено в разные цвета: от бежевого у песчаного берега до темно-синего на глубине.
— Сэр? — раздался рядом со мной чистый девичий голос.
Оторвавшись от иллюминатора, я повернул голову и увидел в проходе крохотную стюардессу-брюнетку с высоким лбом и кожей чуть посветлее молочного шоколада. Еще поднимаясь в самолет, я обратил внимание на ее потрясающе стройные ноги.
— Вы летите…
— На Барбадос.
— Ах да. Спасибо, сэр. Вам что-нибудь принести?
— Прошлый раз на БВИА подавали очень вкусный апельсиновый сок. У вас он еще…
— Да, сэр, есть.
— Тогда, пожалуйста, сделайте мне его с водкой.
— Да, сэр. Сейчас принесу.
Стюардесса просияла, повернулась и, крутанув подолом короткой юбки, пошла по проходу.
Да, и в островных государствах происходят перемены, подумал я. Их консервативные политики и бизнесмены из белых постоянно твердят, что с расовыми предрассудками давно покончено, что черные и белые имеют одинаковые права и живут в любви и согласии. Но если внимательно присмотреться, можно заметить, что на наиболее престижную работу все же охотнее принимают мулатов. Особенно это заметно на женских профессиях: негритянка в должности стюардессы, кассирши в банке, продавщицы дорогого магазина или официантки приличного ресторана — большая редкость. И это несмотря на то, что на островах живет огромное количество чернокожих. Зато почти каждая уборщица, рабочий на тростниковых плантациях или в прачечной — представители черной расы. Черных на Багамских, Антильских, Подветренных и Наветренных островах процентов семьдесят пять-восемьдесят. Остальные же двадцать процентов — это население с более светлой кожей. Так что чем ты белее, тем лучше тебе там живется. А о блондинах и говорить нечего — они пользуются особым почетом и уважением. А как обстоят дела на Кубе, где сразу после революции было провозглашено равенство рас? Так же как и во всем регионе Карибского бассейна — процветает скрытая дискриминация. Чернокожие кубинцы, процент которых меньше, чем на других островах, согласны на все, что обещает им равные права в области образования, медицинского обслуживания и при устройстве на работу. А чтобы обещать равноправие своим гражданам, не обязательно быть ни Кастро, ни Хрущевым, ни Мао. За обещания чернокожие на Кубе готовы воздвигнуть монумент даже зеленому марсианину.
Наглядным свидетельством расовых предрассудков, сохранившихся на островах, являлась и эта стюардесса. Когда она разговаривала со мной, белым человеком, ее неправдоподобно голубые глаза смотрели на меня заискивающе.
Возьмем для сравнения американскую стюардессу. Того же цвета кожи и летающую, скажем, на местных авиалиниях. У нее на голове замысловатая африканская прическа, на создание которой требуется и время, и невероятные усилия парикмахера. Она улыбнется мне, как того требует инструкция, но не более. При этом глаза у нее останутся холодными как лед. И все это из-за того, что американская стюардесса видит во мне не двуногое существо, живущее на той же планете, что и она, а символ угнетения.
И это очень плохо, поскольку моя единственная вина перед ней только в том, что в отличие от нее я белый. Как ни прискорбно, но расовые предрассудки по-прежнему дают о себе знать. Даже волки, и те более снисходительны к сородичам и с большей добротой относятся к своим детям.
Вернувшись с напитком, стюардесса вжала свое очаровательное колено в свободное кресло, наклонилась и, положив на узкий сервировочный столик салфетку, поставила на него стакан. «Миа Круикшанк», — прочитал я на приколотом к ее груди значке.
— Миа? — произнес я.
— Да, сэр?
— У вас очень красивое имя.
Стюардесса забавно скривила губы:
— Оно лучше, чем мое настоящее — Мириам.
— Да, действительно лучше.
Мы летели над голубыми водами Карибского моря со скоростью почти девятьсот футов в секунду. Это начальная скорость пули, вылетающей из кольта 45-го калибра. Об этом нам бодрым голосом сообщил командир экипажа. Совершив посадку сначала в Кингстауне, а затем в Сан-Хуане, самолет взял курс строго на юг. Пассажиров на его борту заметно поубавилось. Из-за бюрократизма, проявленного сотрудниками обоих промежуточных аэропортов, вылеты нашего самолета каждый раз задерживались.