Турецкий дернул уголками губ.
— Весьма ценное наблюдение, — глухо проговорил он.
Маргарита Павловна манерно махнула на него платком:
— Ах, оставьте! Я вовсе не хочу вас задеть. Тем более вам с вашей внешностью жаловаться не на что. А Валера… Красавцем он никогда не был, даже в молодости. Да и решительностью характера не отличался. Возможно, для него эта любовная интрижка была… ну своего рода психотерапией, да? По крайней мере, я тогда так думала. А потом… потом я поняла, что мне абсолютно все равно, с кем он встречается. Потому что я поняла, что Боря… Ну, в общем, что он стал мне близким человеком. Гораздо более близким, чем муж. Тем более что связь Валеры с этой… женщиной оказалась совсем не мимолетной. Я решила, что у них там настоящий роман. Что он любит ее и все такое.
— И тогда вы решили все рассказать мужу?
Костюрина посмотрела Турецкому прямо в глаза.
— Да, решила. Это не могло так дальше продолжаться.
— Гм… — Турецкий машинально потянулся в карман пиджака за сигаретами.
— Здесь не курят, — тихо сказала Костюрина.
Александр Борисович кивнул и спрятал пачку обратно в карман.
— Что вы сказали мужу?
— Я сказала Валере, что знаю о его интрижке. Сказала, что ничего не имею против и что абсолютно не чувствую себя обиженной. Еще я сказала, что наш брак давно уже дал трещину и что нам незачем больше притворяться.
— Вы очень решительная женщина. И как он отреагировал на ваше признание?
Маргарита Павловна вздохнула:
— Плохо. Я-то думала, он обрадуется. Валера ведь был прямым человеком и абсолютно не умел врать и изворачиваться. Представляете, как он мучился? Я думала, он почувствует облегчение. Но вышло все совсем наоборот.
— Он не захотел разводиться?
— Да. Он кинулся на колени, стал кричать, что совершил ошибку и что не хочет меня терять… Закатил истерику. Я была поражена. Тогда я сказала Валере, что у меня есть любовник и что мы хотим быть вместе. Тут в Валеру как будто бес вселился. Он вскочил на ноги — весь растрепанный, красный… Хотел меня ударить и даже руку занес… но не смог. Он всегда был мягкотелым.
— Значит, вы его не любили?
Маргарита Павловна задумчиво посмотрела в окно. Едва заметно качнула головой.:
— К чему скрывать? Нет, не любила.
— Значит, все эти слезы…
Она перевела взгляд на Турецкого, и в глазах ее полыхнул огонек.
— Не смейте так говорить. Вы понятия не имеете, что я сейчас чувствую!
— Да, конечно, — признал Александр Борисович.
— После нашего объяснения Валера ушел из дома, — ледяным голосом продолжила Костюрина. — Вернулся только на следующий вечер. Сказал, что с любовницей покончено. А когда я попыталась возразить, заявил, что развода мне не даст. Потом ушел в свой кабинет и хлопнул дверью.
— А вы?
— Я? — Маргарита Павловна усмехнулась. — А что я? Я решила, что пусть все будет так, как есть. В конце концов, мы с ним семья… Почему сын должен страдать из-за того, что мы на какой-то момент потеряли головы?
Турецкий смотрел на женщину с сомнением.
— А как же ваши отношения с Борисом? — спросил он.
Маргарита Павловна нахмурила лоб.
— Эти отношения пришлось прервать. Я объяснила все Борису, и он со мной согласился. Вот и все.
Некоторое время Турецкий молчал, обдумывая услышанное. Костюрина расценила это молчание по-своему.
— Валеру убили из-за его работы, — резко сказала она. — Не примешивайте к этому делу его личную жизнь. Вы только еще больше запутаетесь.
— Как знать, — пробормотал Турецкий. — Как знать…
Глава седьмая
1
Борис Глебович Покровский оказался именно таким, каким его описывала старушка. Лицо у режиссера было усталое и слегка одутловатое, что могло свидетельствовать о том, что Покровский уделяет спиртным напиткам чуть больше внимания, чем следует. Мешки под глазами и початая бутылка «Баллантайнса» на подоконнике свидетельствовали о том же.
— Следователь из Генрокуратуры?
Борис Глебович растерянно пробежал взглядом по раскрытому удостоверению.
— Старший помощник генерального прокурора, — поправил его Турецкий, пряча удостоверение в карман.
— Что ж, как говорится, милости прошу. — Покровский сделал рукой широкий жест, приглашая Турецкого сесть на диван. — Только имейте в виду: у меня мало времени. Через двадцать минут начинается репетиция.
— Я это учту, — пообещал Александр Борисович.
Усевшись на диван, Турецкий обвел взглядом стены, увешанные фотографиями актеров, рекламными плакатами и афишами театра.
— Ого! Вы и «Гамлета» ставили?
— Ставили. — Покровский закурил коричневую сигарку с пластиковым мундштуком. Помахал рукой перед лицом, отгоняя дым, и спросил: — Так чем могу быть полезен, Александр Борисович?
— Сегодня утром был убит Валерий Аркадьевич Костюрин.
— Ва…лерий Аркадьевич? — Облачко дыма из раскрытого рта Покровского медленно поднялось к потолку. Он взял себя в руки и спросил как ни в чем не бывало: — Прискорбно. А, собственно, кто это?
— Это муж вашей подруги Маргариты Костюриной.
— Вот оно что! — Борис Глебович притворно покивал головой. — Тогда прискорбно вдвойне. А позвольте поинтересоваться: я-то здесь при чем?
— До недавних пор вы были любовником Костюриной?
— Я? Любовником? — Губы Покровского презрительно изогнулись. — Какого черта? Кем вы себя возомнили, а?
Взгляд Турецкого стал холодным и острым, как замороженное стекло.
— Бросьте! — резко сказал, почти выкрикнул он. — От неожиданности режиссер подпрыгнул в кресле. — У нас с вами двадцать минут. И если вы будете продолжать в подобном духе, остаток вечера вам придется провести в следственном изоляторе. Это я вам обещаю.
— Но позвольте…
— Не позволю. Будете отвечать только на мои вопросы, и никакой пустой болтовни. У меня еще много дел.
— Ну хорошо, хорошо. — Встретив жесткий отпор, Борис Глебович (как это часто бывает с подобными людьми) смягчился и подобрел. — Да, если угодно, я был другом Маргариты Павловны. Но это не значит, что я…
— Вы опять? — прищурился Турецкий.
— Нет-нет, вы меня не так поняли. Я, собственно, в том смысле, что настоящие джентльмены никогда не рассказывают посторонним людям о своих…
— О ваших подвигах я и так все знаю, — бесцеремонно перебил его Турецкий. Он несколько секунд помолчал, затем спросил тем же холодноватым тоном: — Борис Александрович, Костюрина помогала вам деньгами?
— Что-о?
Турецкий поморщился, как от зубной боли:
— Пожалуйста, отвечайте на вопрос. Я задаю его не для собственного удовольствия. Да или нет?
Лицо Покровского исказила судорога.
— Ах вот вы о чем, — хрипло проговорил он. — Значит, она и об этом вам рассказала. Женщины решительно не умеют держать язык за зубами. Что ж, не скрою, однажды я обратился к ней за помощью. Мне нужны были деньги на постановку спектакля, и Маргарита помогла мне найти спонсоров.
— Каким образом?
На губах Покровского зазмеилась тонкая усмешка.
— Поверьте: если у женщины муж — вице-мэр Москвы, это не так уж сложно сделать. Постойте… А к чему этот вопрос? Вы что, думаете, что я… Бред какой-то!
— Маргарита решила порвать с вами. Вряд ли вы были довольны этим.
— Нет… То есть да. То есть… Я не понимаю, к чему вы клоните.
— Ведь в случае развода с мужем она могла получить неплохие деньги. А в случае, если Костюрин уйдет в мир иной (что, впрочем, и случилось), сумма автоматически увеличивалась вдвое.
Покровский тряхнул волосами.
— Подождите, вы меня совсем запутали. Вы что же, в самом деле думаете, что я убил ее мужа? Но ведь это же смешно!
— Где вы были сегодня с одиннадцати утра до полудня?
— Я? Э-э… Я был дома… спал. Я поздно встаю, ясно вам?!
— Это кто-нибудь может подтвердить?
— Нет. Я живу один.
— Сочувствую.
— Не надо мне сочувствовать! Я себя неплохо чувствую в одиночестве.
— Я не об этом.
— А, понимаю. Намекаете на алиби.
Александр Борисович холодно блеснул глазами.
— Плохи ваши дела, господин Покровский. Очень плохи.
— Подождите… Да что же это такое? Клянусь вам, я не имею никакого отношения к убийству этого Костюрина.
Турецкий молчал, сверля режиссера колючим взглядом. Тот занервничал еще больше.
— Хорошо, если на то пошло, я скажу правду! — выпалил он. — Сегодня с одиннадцати до двенадцати я был у одной своей знакомой. Я провел у нее всю ночь. Ушел около часу.
— Она может это подтвердить?
— Думаю, да. То есть… конечно! Я сейчас же ей позвоню!
Покровский схватился за телефон.
— Подождите, еще один момент, — жестом остановил его Александр Борисович. — У вас есть машина?
— Да, есть.
— Это на ней вы приезжали к Маргарите Павловне?
— Да.
Турецкий прищурился:
— Черная «Волга»?
— Черная, но не «Волга». У меня старенький «мерседес».
Александр Борисович вздохнул.
— А в чем дело? — заволновался режиссер. — Что с ней не так? Она что, в розыске?
«Похоже, что след неверный, — разочарованно подумал Александр Борисович. — Впрочем, как знать?»
Режиссер истолковал молчание Турецкого по-своему. Он нервно заерзал в кресле и заговорил — быстро, проглатывая окончания слов:
— По… послушайте, Александр Борисович, я не знаю, кто убил вашего Костюрина, но…
— Что? — поднял на него тяжелый взгляд Турецкий.
— Я говорю — кое-какие предположения у меня есть. Не то чтобы я знал наверняка, но… Одним словом, подозрения.
— Вот как? — сухо проговорил Турецкий. — Ну так поделитесь ими со мной.
Покровский задумчиво закатил глаза:
— Э-э… Не знаю даже, с чего начать… В общем, как-то раз… уж не помню когда точно это было, но не больше, чем два месяца назад… я встретил Костюрина во французском ресторанчике «Новелла». Мы с ним не знакомы, поэтому он меня не узнал. Зато я его узнал сразу.
— Ближе к делу, пожалуйста, — попросил Турецкий, которого начало утомлять манерничанье Покровского.