Однако Татьяна взяла его за руку, и он послушно поднялся со стула.
— Левую руку дайте сюда… — давала указания Татьяна. — Вот так. А правую положите мне на талию… Да смелее же, я вас не укушу! Вот, умница…
Они стали танцевать. Лысина Сергея Ивановича тускло поблескивала в ярком свете люстры. Рука у него вспотела от волнения, и, похоже, он страшно этого смущался.
— У вас хорошее чувство ритма, — прошептала Татьяна на ухо ученому.
— Вы преувеличиваете, — пробормотал он.
— Да нет, правда. Вы хорошо танцуете. Скажите, а ваша фамилия случайно не Барышников?
— Увы.
— Тогда как?
— Павлюков. Всего-навсего Павлюков.
«Я была права!» — пронеслось в голове у Татьяны. Она еще теснее прижалась к своему смущенному и взволнованному кавалеру. Дыхание Сергея Ивановича стало тяжелым и прерывистым.
— Никогда не слышала, но уверена, что еще услышу, — прошептала Татьяна, легонько скользнув губами по горячему, красному уху Павлюкова.
Он поежился и на этот раз сам прижал к себе Татьяну.
«Ого! — насмешливо подумала она. — А у нас явный прогресс!»
— Ты забавный, — ласково проговорила Татьяна в это красное ухо. — Мне кажется, ты и раньше нравился женщинам, только сам на замечал этого.
— Вряд ли, — с горькой усмешкой проговорил Павлюков. — Я бы сразу это заметил.
И от тех европеянок нежных
Сколько я принял смущенья, надсады и горя!
— Мандельштам? — удивилась Татьяна. — А ты, я вижу, не только физик, но и лирик.
— Куда мне, старому…
«Пора!» — сказала себе Татьяна и, задержав дыхание, нежно поцеловала физика в губы. Профессор задрожал и рывком прижал ее к себе — да так яростно и страстно, что Татьяна чуть не ойкнула от неожиданности и боли.
— Полегче, — мягко сказала она. — И понежнее.
— Извини.
Они продолжили танцевать. Помолчав немного, Павлюков вдруг спросил:
— Кто он тебе?
— Ты это о ком? — не поняла Татьяна.
— Лев Анатольевич. Я видел, как вы с ним беседовали.
Татьяна небрежно хмыкнула.
— Он считает, что я его девушка, — сказала она холодновато.
— А ты? Ты тоже так считаешь?
Татьяна качнула головой:
— Нет.
— Тогда почему ты с ним?
Она вздохнула, тщательно проследив за тем, чтобы вздох был грустным и безнадежным. Потом сказала:
— Я вынуждена. Камакин страшный человек, и я его боюсь.
Павлюков на мгновение остановился, словно это известие ошарашило его, затем продолжил вести. Собравшись с мыслями, он сказал:
— Чепуха. Лев Анатольевич — хороший человек. Он помогает мне в моих исследованиях.
Татьяна снова вздохнула.
— Эх, Серж, Серж… — мягко произнесла она. — У тебя мозги Эйнштейна, а душа маленького ребенка. Нельзя же быть таким доверчивым и инфантильным.
— Значит, я доверчивый?
— Конечно. Камакин всегда делает только то, что ему выгодно. Если ты думаешь, что симпатичен ему, ты ошибаешься. Просто он тебя немножечко… использует. Вот и все. Не скажу, что это так уж плохо, просто…
Она оставила фразу незаконченной.
— Я знаю, — сказал Павлюков. — Знаю, что он меня использует. Но ведь и я его использую. Он оборудовал для меня лабораторию. Без него я бы никогда не смог этого сделать.
— Значит, у вас деловое сотрудничество. Вопрос только в том, не захочет ли он от тебя избавиться, когда дело будет сделано.
На это профессор ничего не ответил. Но по тому, как угрюмо он засопел, Татьяна поняла, что задела профессора за живое. Возможно, он и сам об этом не раз думал.
Мелодия закончилась, но тут же началась другая.
— Ты не устал? — спросила Татьяна.
— Нет.
— Тогда потанцуем еще?
— Хорошо.
И они продолжили танцевать. Павлюков вел себя без прежнего стеснения. Он, не смущаясь, прижимал Татьяну к себе, прикасался губами к ее щеке, короче говоря, вел себя как абсолютно нормальный мужик. С минуту они танцевали молча. Физик заговорил первым.
— Ты сказала, что Камакин страшный человек, — зашептал на ухо Татьяне Павлюков. — Он что, угрожал тебе?
Татьяна поморщилась:
— Давай не будем об этом.
— Тебе неприятно о нем говорить?
— Да.
Физик произнес что-то невразумительное. Потом вдруг сказал:
— А хочешь, я расскажу тебе, над чем мы работаем?
— Расскажи.
— Если коротко, то дело вот в чем…
Глава одиннадцатая
1
Вера Петровна была сорокапятилетней женщиной, стройной и симпатичной, но какой-то поникшей и потухшей, как сломанный цветок. Глаза ее смотрели устало, по краям рта залегли две глубокие морщинки.
Они сидели на кухне и пили заваренный Верой Петровной чай из сушеного шиповника.
— Как же, как же… Сережа Павлюков… Он уже двадцать лет мой сосед. А что случилось?
— Мы разыскиваем его по важному делу, — сказал Турецкий. — И никак не можем найти.
— Ну разумеется. Он ведь уже месяц как не живет в квартире.
— Месяц?
Вера Петровна кивнула:
— Ну да. Месяц или около того. Вручил мне ключ от своей комнаты, чтобы поливала цветы, взял сумку и ушел. С тех пор даже не звонил ни разу.
Турецкий задумчиво потер пальцем подбородок:
— Он сказал, куда уходит?
— Сказал, что едет к другу в Питер. Уточнять я не стала. Он ведь не слишком разговорчив.
— Расскажите, пожалуйста, о Павлюкове, — попросил Турецкий.
— Боюсь, я мало что о нем знаю, — пожала плечами Вера Петровна. — Мы ведь всего лишь соседи по коммуналке, а не родственники и не друзья. Хотя… думаю, что Сергей считает меня своим другом. Он ведь человек одинокий и практически ни с кем, кроме коллег, не общается. По-моему, Сергей Иванович — ученый от Бога. Но, насколько я знаю, по академической линии ему было двигаться сложновато.
— Почему? — поинтересовался Александр Борисович.
Женщина улыбнулась тусклой, слабой улыбкой:
— Видите ли, он очень инфантилен. Не понимает, что иногда выгоднее промолчать, чем высказать свое мнение. Не понимает, что иногда нужно проявлять лояльность по отношению к менее удачливым коллегам и хвалить их достижения. Даже если достижения эти сомнительны. Одним словом, нужно уметь… — Вера Петровна запнулась, подыскивая нужное слово.
— Прогибаться под обстоятельствами? — подсказал ей Турецкий.
Она кивнула:
— Именно так. Вы все верно поняли. По его рассказам я поняла, что Сережу не любили на кафедре, и он ничего не делал, чтобы изменить ситуацию.
— Как он объяснял свой уход с кафедры? — поинтересовался Александр Борисович.
— Дайте-ка подумать. — Женщина задумчиво нахмурила сухой, бледный лоб. — Сережа что-то там готовил в лаборатории… Не помню точно что. В общем, его обвинили в том, что он занимается сомнительными экспериментами, использует лабораторию в своих личных интересах и так далее. Это, конечно, бред. Сергей Иванович не из тех, кого волнуют шкурные интересы. Он вообще не думает ни о чем, кроме науки. Кстати, вы уже были на кафедре?
Турецкий кивнул:
— Был.
— И что вам там сказали?
— То же, что и вы. И про сомнительные эксперименты, и про личные цели. Сотрудникам кафедры не доставляет удовольствия говорить о Павлюкове. Некоторые даже называют его шарлатаном. По этой причине мне мало что удалось узнать.
— Я так и думала, — со вздохом кивнула Вера Петровна, помешивая чай ложечкой. Она подняла взгляд на Турецкого и спокойно спросила: — Может, вы хотите взглянуть на его комнату?
— Если можно, — вежливо ответил Александр Борисович.
— Думаю, что да. Хотя смотреть там особенно не на что. Только книги да пара тетрадок. Пойдемте, покажу.
Осмотр комнаты занял не больше десяти минут. Здесь и в самом деле смотреть было не на что. Обстановка была абсолютно спартанской: диван, стул, письменный стол и книжный шкаф, под завязку набитый книгами по физике, химии и биологии. На столе лежало несколько тетрадей, исписанных формулами. Турецкий полистал их, но, как и следовало ожидать, ничего не понял.
— Могу я забрать эти тетради? — поинтересовался Александр Борисович. — С возвратом, разумеется.
Вера Петровна покачала головой:
— Нет. Здесь смотрите сколько угодно, но позволить вам унести их я не могу. Это будет неблагородно и даже преступно с моей стороны.
Александр Борисович кивнул:
— Вы правы. Скажите, с кем еще я могу поговорить о Сергее Ивановиче? Может быть, у него есть близкие друзья или… девушка?
Вера Петровна улыбнулась сухими, увядшими губами:
— Сергей Иванович слишком нелюдимый, чтобы иметь друзей, и слишком стеснительный, чтобы иметь девушку. К тому же он очень сильно комплексует по поводу своей внешности.
— Неужели все так серьезно? — удивился Турецкий.
Улыбка женщины перешла в едва заметную усмешку.
— Ну он точно не красавец, — сказала она. — К тому же неловок. Но главное — Сережа рано облысел. Я думаю, это из-за его экспериментов. Впрочем… Вы знаете, у него есть… или, вернее, был один приятель. «Был», потому что я давно его не видела. Они вместе учились с Сергеем Ивановичем в аспирантуре. Постойте, как же его зовут?.. Петя. Антихович. Вам нужно поговорить с ним.
— Как мне его найти?
— Это уж я не знаю. В последний раз он заходил к Сергею Ивановичу лет восемь назад. Тогда, если не ошибаюсь, Петя жил где-то в Дегунино.
— Что ж, попробую. — Турецкий еще раз пролистнул одну из тетрадок, вздохнул и положил на стол.
2
Начальник первого отдела Департамента экономической безопасности МВД полковник Олег Иванович Шишкунов общался с Турецким холодновато. По всей вероятности, видел в нем соперника и конкурента, желающего погреть руки на деле, которое он раскрыл. Его пухлое, розовощекое лицо выражало крайнюю степень недовольства.
— Не понимаю, Александр Борисович, с чего вы решили, что вам удастся расколоть генерала Безродного?
— Попытка не пытка.
— Ну допустим. Допустим, что вы действительно классный переговорщик. Но зачем вам представитель ФСБ? Неужели без него нельзя было обойтись? Между прочим, мы раскрыли преступную сеть силами собственного департамента. Без всякого вмешательства ФСБ!