— Это все, — сказала она.
Турецкий удовлетворенно потер руки.
— Ну вот, — кивнул он. — Это уже что-то. Эта запись плюс показания Шлегеля и Старшины…
— Если они будут, — заметила Галя.
— Будут, — уверенно сказал Александр Борисович. — Я кое-что накопал на Старшину. Пришлось поднять на уши всю агентурную сеть генерала Грязнова. Но думаю, игра стоила свеч.
Глава тринадцатая
1
Лев Анатольевич Камакин вел машину уверенно и быстро. Он любил сам сидеть за рулем, хотя старался не афишировать это в среде коллег-чиновников. Среди них считалось хорошим тоном вообще не прикасаться к рулю. Зачем? Ведь для этого есть шофер!
Однако для Камакина вождение было истинным удовольствием, и он часто ловил себя на том, что поглядывает на своего шофера с ревностью. Но правила есть правила. Для вождения оставалось нерабочее время, и уж тут-то Лев Анатольевич давал своей душе развернуться по полной программе.
Скорость… Как можно не любить скорость? Когда-то, лет тридцать назад, один хороший человек сказал Камакину:
— Лев, ты добьешься всего, чего захочешь. Но только не подгоняй события. Все должно развиваться своим чередом. Торопись не спеша, иначе можно угодить в кювет.
Камакин очень уважал этого человека, однако терпеливое ожидание, к которому тот призывал, было не в характере Льва Анатольевича. Ему хотелось всего и сразу. Конечно, он понимал, что поспешные поступки часто приводят к ошибкам. Но ведь для того и нужны мозги, чтоб максимально защитить себя от непредвиденных последствий. Строгий расчет — вот что главное. Расчет и безжалостность! Иначе в этом жутком мире просто не выживешь. А то, что мир — жуткий, Лева Камакин убедился еще в юности.
Первым уроком стала смерть отца. Произошло все до крайности нелепо. Цех, в котором работал отец, отправлял сотрудников на картошку. День был холодный и ветреный. Отец должен был сесть пассажиром в грузовик, но уступил свое место молоденькому слесарю, который простуженно шмыгал носом, а сам забрался в кузов. Едва машина тронулась, как зарядил нудный, холодный дождь. Дорога до поля заняла полтора часа.
А вечером у отца поднялась температура. К врачу он, разумеется, не пошел, предпочитая лечиться народными средствами, главным из которых была водка с перцем. Однако на следующий день отцу не только не полегчало, но стало еще хуже. Температура поднялась до сорока градусов. Приехавший по вызову врач констатировал крупозное воспаление легких. Отца спешным порядком увезли в больницу, а через четыре дня он умер. Леве тогда было всего восемь лет.
Эта история глубоко запала в память юному Льву. Особенно тот момент, когда отец уступил место в кабине грузовика другому. Ведь если б этого не произошло, отец не умер бы. И вся жизнь Льва Камакина потекла бы иначе. Но отец оказался слишком легкомыслен, чтобы просчитать все риски от своего необдуманного поступка. И вот итог: они остались с матерью одни, в рабочей общаге, практически без средств к существованию…
Кто в этом был виноват? Жизнь? Нет. Тот сопливый паренек, который не захотел ехать в кузове? Опять нет. Виноват был один человек — Анатолий Камакин, отец Лёвы. И Лёва поклялся никогда не забывать об этом.
Оставшись без отца, он едва не угодил в дворовую банду, которая промышляла тем, что обирала алкашей у пивного ларька или стягивала с веревок белье, которое рассеянные домохозяйки забывали снять на ночь. Однако после первого же «скока» (так малолетние бандиты называли кражи) Лев решил уйти из банды. (Слишком уж все это было мелко, слишком уж «неблагородно».) И, как оказалось, весьма вовремя это сделал. Через несколько дней малолетних преступников поймали во время грабежа в детском саду, и банда, почти в полном составе, отправилась в колонию для несовершеннолетних.
Это был второй урок, который Лев Камакин извлек из жизни. Никогда не рискуй бульшим ради малого. Если уж ставить на карту собственную свободу, то только ради большой цели (читай — большого барыша).
В школе Камакин учился неважно. Геометрию он любил, особенно процесс доказательства теорем (стоя в очередной раз у доски и отвечая урок, он вдруг понял, что благодаря умению весомо излагать свои мысли можно доказать все что захочешь), а вот алгебра ему никак не давалась. То же было и с русским языком. Лёва терпеть не мог заучивать правила — все эти «жи-ши — пиши через „и“ и тому подобную чушь.
Время меж тем текло, и из маленького, растерянного мальчика Лев Камакин превратился в сильного, уверенного в себе молодого человека.
Мать Льва Камакина, Дарья Петровна, делала все, чтобы ее сын одевался и питался не хуже других. Образования у матери никакого не было. Днем она работала санитаркой в больнице, а на ночь уходила в нотариальную контору, куда ее устроили (между прочим, по большому блату) сторожем. По ночам она вязала на продажу носки, рукавички и шарфы, что тоже приносило определенный доход. Так ей кое-как удавалось свести концы с концами.
— Ничего, родители наши жили, и мы не помрем, — часто говаривала Дарья Петровна, когда ей приходилось работать сутки напролет не смыкая глаз.
Когда Леве исполнилось семнадцать лет и необходимость выглядеть «не хуже других мальчиков» стала для него еще насущней, Дарья Петровна нашла себе еще одну подработку. Она стала приходящей домработницей в семье профессора Брудерера. Это была интеллигентная и приличная семья. Единственная сложность состояла в том, чтобы убрать кабинет профессора, не передвинув при этом ни одной из тетрадок или книжек, которыми были завалены стол и шкаф Брудерера.
Со временем Брудереры так привыкли к постоянному присутствию Дарьи Петровны, что стали считать ее чуть ли не членом семьи. Иногда она оставалась у них после уборки, чтобы поужинать вместе со всеми или посмотреть телевизор.
Во время одной из таких посиделок у Дарьи Петровны возникла мысль: а что, если познакомить с Брудерерами сына Леву? Как знать, вдруг он им понравится? Профессор Брудерер — человек влиятельный, он поможет сыну поступить в институт, а там, глядишь, и в аспирантуру. Дарья Петровна поговорила об этом с сыном. Лев внимательно выслушал ее, а потом сказал:
— Извини, мам, но, пока ты работаешь в этом доме, я туда ни ногой.
— Почему? — удивилась мать.
— Потому что мы для них — слуги. А я не хочу, чтобы на меня смотрели как на слугу.
Дарья Петровна вздохнула, но ничего не ответила.
Годы шли… Лев Камакин пытался сделать карьеру. Он уже успел поработать мясником на рынке (в ту пору холодильник Камакиных ломился от свежего мяса, а у Льва появился первый автомобиль — подержанный 412-й «Москвич»). Потом Лева работал снабженцем в овощном магазине. А спустя еще какое-то время Дарья Петровна с удивлением узнала, что сын ее — важный человек. Однажды к нему приезжал советоваться сам заместитель директора ЦУМа!
Примерно тогда же Лева обзавелся собственной небольшой квартирой на Чистых прудах. Не забывал Камакин и об образовании. В двадцать два года он поступил заочно в политехнический институт.
2
Шли годы. Дарья Петровна старела. Лева был заботливым сыном, и ей давно уже не нужно было работать, чтобы прокормить себя. Однако она все еще ходила к Брудерерам. Когда сын спрашивал зачем, она просто отвечала:
— Сынок, я к ним привыкла. Я скучаю без них, да и они без меня.
— Но ты для них всего лишь служанка! — горячился Лев.
— А какая разница? — пожимала плечами Дарья Петровна. — Мне там хорошо, а это главное.
Однажды Брудереры пригласили Дарью Петровну на маленький семейный праздник по случаю присвоения главе семьи звания академика.
— А что, если мне сходить с тобой? — спросил вдруг Лев.
— Пойдем! — обрадовалась Дарья Петровна. — Брудереры — замечательные люди. Вот увидишь, они тебе понравятся!
Так Лев Камакин впервые оказался в доме Брудереров.
Профессор к их приходу успел выпить пару рюмок водки и, едва завидев на пороге молодого Льва, воскликнул:
— Так вот он, наш таинственный Монте-Кристо, о котором мы столько лет слышали, но не имели счастья лицезреть! Ну проходите, проходите!
За столом было весело. Водку в семье никто, кроме профессора, не пил, поэтому Брудерер страшно обрадовался, найдя в лице Камакина верного «собутыльника». Вдвоем они легко уговорили бутылку водки, после чего профессора потянуло на разговоры.
— Наука, молодой человек, это великая сила! — проповедовал Брудерер, размахивая в воздухе вилкой с насаженным на нее соленым корнишоном. — Она не просто открывает законы природы, она ими уп-рав-ля-ет!
— А может быть, ей это только кажется? — выразил сомнение Камакин. — Маркс вон тоже думал, что открыл законы общества, но само общество, как выясняется в последние годы, не…
— Я имею дело с законами физики, — горячо возразил профессор. — А они вещь объективная и непреклонная!
— Саша, ты, конечно, прав, но зачем же так кричать? — осадила профессора жена.
— Да ну вас! — обиженно махнул на нее вилкой Брудерер. И снова повернулся к Камакину. — Молодой человек, а как вы относитесь к кубинским сигарам?
Тот пожал плечами и скромно улыбнулся:
— Не знаю. Никогда не курил. Но, судя по тому, что в пору моей юности сигары продавались в советских киосках, курить их — удовольствие ниже среднего.
— Не стоит так уж сильно не доверять советскому вкусу. Просто кубинцы благодарили нас сигарами за помощь, которую мы им оказываем. Между прочим, за границей хорошие кубинские сигары стоят от двадцати долларов!
— За одну коробку? — удивленно поднял брови Камакин.
— Профан! За одну штуку! Так как, хотите попробовать?
— В юности я курил сигареты «Партагос», — сказал Камакин. — А они делались из обрезков табачного листа.
— Хорошие сигареты, — похвалил Брудерер. — Однако…
— Только не вздумайте вонять здесь своими сигарами, — грозно сказала жена Брудерера. — Идите в кабинет, там и дымите!
— Ну что? — посмотрел профессор на Леву.
— Я — за, — весело ответил Камакин.