Держи, – он протягивает мне зажигалку и облокачиваться рукой об стену. Теперь между нашими лицами ничтожное пространство. Фруктовый коктейль бьет в голову, но я не решаюсь проявить инициативу и поцеловать его.
Подкуриваю сигарету. Выдыхаю дым. Улыбаюсь.
– Что за взгляд? – спрашивает Руслан.
– Взгляд? Какой взгляд? – играю я.
– Этот. Такой хитрый, будто ты что-то задумала.
«Какой же он красивый», – признаюсь сама себе. Эти агатовые глаза, медные кудри, беспорядочно разбросанные по всей голове, мальчишеский взгляд – я готова влюбляться в него каждую минуту, каждое мгновение и с каждым разом все сильнее.
– Ты ведь такой умный, Рус. Может, сам прочитаешь мои мысли?
– Что за игры, Воронцова? Это подкат? Или ты пьяна, или…
– Или, – вставляю я и тянусь к его губам.
Всю романтику момента нарушает толпа ликующих подростков. Они делают селфи на фоне неоновых вывесок и висят на придорожном столбе, как на самом развлекательном аттракционе. Увидев нас, ребята предлагают составить им компанию и угощают выпивкой.
Мне жаль, что разговор с Русланом снова остался просто разговором, с тонкими нотками флирта. Но, несмотря на грусть, я с радостью принимаю предложение ребят и стараюсь вернуть прежнюю беспечность.
Мы знакомимся. Выпиваем. Выкрикиваем грязные ругательства и показываем средний палец проезжающим мимо машинам. Мы показываем средний палец этому миру, ибо сейчас он по колено. И снова выпиваем.
Так происходит до тех пор, пока я не почувствовала вибрацию в кармане. Звонила мама. Решив, что сейчас выслушаю массу негодования и упреков, я прячу телефон обратно в карман, но он не перестают трещать. Расслабится невозможно. Отхожу на небольшое расстояние, старательно возвращаю себе адекватность, прочищаю горло и принимаю вызов.
– Все в порядке, мам, – заучено проговариваю я. – Я у Руслана. Смотрим кино.
– Кира, где твой отец? – говорит обеспокоенным голосом, но вовсе не мама. Это наша соседка, я узнаю ее по дефекту речи – она картавит.
– Теть, Галь? Это вы?
– Да, милая. Как мне дозвониться до твоего отца? – тараторит она.
– Папа сейчас на вахте, в море, там не бывает связи. А что случилось? – хмельной туман постепенно рассеивается, я чувствую неладное. – Где мама?
В этот момент ко мне подходит разгоряченный Руслан. Кривыми жестами рук он призывает меня бросить трубку. Ему весело, он не чувствует моего напряжения.
– Теть, Галь, не молчите. Зачем вам мой отец?
– У меня плохая новость, Кирочка, – вздыхает соседка.
Все внутри мне сжимается от страха. Дыхание прерывается.
– У твоей мамы случился инфаркт. Ее увезли.
Пока я пытаюсь проанализировать ее слова, будто они были произнесены на незнакомом языке, пьяный Руслан пытается вырвать трубку из моих рук.
– Как? – хрипло спрашиваю я. – Куда увезли? В какаю больницу?
– В морг, девочка.
Меня парализует. Я не могу произнести ни слова, будто мне полоснули горло. Боль еще не коснулась сердца, но уже обдало дурной потерянностью.
– Прими мои соболезнования…
На мгновение я забыла обо всем, даже как дышать. Смотрела на асфальт, на стены арки, на мусорку и не помнила их названий. Потерялась. Потерялась и уже догадывалась, что это навсегда.
– Воронцова, что с твоим лицом? – смеется Руслан. – Ты приведение увидела?
Смех парня смешивался с протяжными гудками на том конце трубке. Я убрала телефон только тогда, когда из глаз хлынули бессознательные слезы. Боль еще не коснулась сердца. Еще нет.
– Кира, что с тобой? – говорит Руслан, заглядывая в мои мокрые глаза. – Перестань. Эй, ты чего?
#темпораморалес [3]
– Эй, ну ты чего, Кира? Открой дверь, – поступало из-за двери. – Виноват, знаю.
Когда ты пускаешь в себя сильнейшую боль, то больше не найдешь ей выхода. Ты выстроишь вечный храм, навешаешь замков, обмотаешься цепями и подселишь ее на долгие годы, а быть может – навсегда. Время не лечит. Нет. Есть только твердый факт и твое восприятие. Я из тех «инопланетян», которые держат в себе обиды, удары судьбы, потери, терпят боль с каменным лицом, в то время как внутри все рвется на куски. И каким бы чувственным не был мой Руслан, он никогда не коснется того жало, что застряло в моем сердце. Не прочувствует это внутреннее одиночество. Не вкусит ту кислоту, что ежесекундно капает на сердце.
– Извини меня. Я такой придурок.
Я еще долго смотрела в мутное от разводов ванное зеркало. Пыталась проглотить обиду. Включить режим бесчувственного камня, ибо в нем ощущала себя максимально комфортно. «Слезы тебе не к лицу, – повторяла про себя, когда-то сказанную отцом фразу. – Щербинка на зубах и солнечная улыбка – твое украшение».
Заставив себя улыбнуться, я почувствовала боль в челюсти. Несколько слезинок скатилось по щекам. Все выглядело настолько неестественно, что невольно отпугивало. «Ты ошибался, папа», – хотелось сказать, да больше некому.
Похороны – всегда печальная церемония. Когда ты потерял близкого, самого близкого, то считаешь, что хуже быть не может и тоже ошибаешься. Я смутно помню тот момент, когда на похоронах матери ко мне подбежала перепуганная тетя Галя и ошарашила очередной новостью. Сердце папы не выдержало. Он не доехал каких-то тридцать километров. С тех поря я называю свою соседку «Посланником смерти» и никогда не отвечаю на ее звонки.
– Кира, пожалуйста.
Время не лечит. Все придуманные «лекарства» в виде утешительных слов и других отвлечений – плацебо. Ты только закаляешься, становишься сильнее, даже черствея, но не выздоравливаешь. Единственный плот, на который я бесцеремонно уселась – это Руслан. Спасибо ему. Мне очень комфортно. И пусть что конструкция дала течь, я не перестану испытывать глубокую благодарность. Он спас меня.
– Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила?
Открыв дверь, я увидела растерянное лицо Терехина. Еще бы, ведь я продолжала по-идиотски улыбаться. Клянусь своей щербинкой, он не ожидал застать меня «счастливой». Пугающе счастливой.
– Если ты перестанешь гамать в танки по выходным, прекратишь вслух комментировать сериалы и научишься петь, как Элтон Джон, думаю, я смогу тебя простить.
Минута недоумения – любимое время Руслана.
– Дуреха, – выдохнул кудрявый и прижал меня к себе. Стало легче. Тепло. – Прости, я сказал глупость. Мне очень стыдно.
Вытерев влажный нос об его футболку, я хотела раствориться в нежных объятьях, но расслабиться так и не получилось. Старуха Изергиль снова подала голос:
– Что вы там щебечете?! У меня давление поднялось! Все так и ждете, когда я сдохну! Мне нужны таблетки! Сейчас же!
Закрыв глаза, я перебрала несколько матерных слов.
– Переезд, говоришь? Я согласна. На все согласна.
#шершеляфам
______________________________________________________
[1] Фо рилзис? – ( на сленге Действительно ли? Правда ли?)
[2] Калич – тот, кто выдумывает себе болячки. Симулирует болезни.
[3] Темпора моралес – заклинание трансгрессии (телепортации), из к/фильмов о Гарри По
#МОВЕТОН
Ранее утро. Суббота. После длительных недельных сборов мы покинули пределы злачной квартиры и, махнув на прощанье заносчивым родителям Руслана, выдохнули с облегчением. На улице около подъезда нас встретил парень с предельно серьезным лицом. Весь такой в деловом костюме, гладенький, как наливное яблочко, но больно угрюмый. На его черном наполированном авто отражались наши, раскрытые от удивления, рты, и плевали мы на манеры. Иномарка была шикарна, располагала своей красотой, что не скажешь про ее хозяина.
Подтащив чемоданы к незнакомцу, я протянула ему руку.
– Привет, Ян. Рада знакомству, – мне хотелось быть максимально дружелюбной и не испортить первое впечатление, но парень был непробиваем. Он даже не посмотрел в мою сторону, все продолжал гипнотизировать пустоту. Типичный мэм.
#pokerface
– Это водитель, Кира, – пояснил Руслан, будто все водители в априори социопаты и молчуны. – Он доставит нас в «Еловую падь» [1].
За всё то время, что нам оставалось провести дома, я неоднократно штудировала интернет в поисках информации о будущем пристанище. Коттеджный поселок, что так восторженно описывал Руслан, находился в трехстах километров от пыльного города и был расположен ни с чем не рядом. Только лес, равнины и бесконечные дороги окружали поселок, но сам он был богат инфраструктурой. Российские Рокфеллеры, состояние которых соизмеримо с космическими масштабами, создали свой собственный мир, построили свои порядки, наладили систему, но в первую очередь огородились от мелких ничтожеств, вроде нас, ибо якшаться с такими – не комильфо.
Мой парень продолжал оставаться на связи с Яном – породистым птенцом, который выбрался из гнезда, но упал с иного сооружения. Даже представить сложно, чем привлек его наш Норвинск [2]. Здешние клубы, бары и прочие развлекательные заведения на уровне временных бюджетных декораций и едва ли могли увлечь зажиточного отпрыска, но факты говорили об обратном. Или он свихнулся от смертельной скуки, или просто свихнулся – другого объяснения я не нашла. Мне до сих пор не верилось в происходящее, отчего я мучила себя догадками.
Все два часа дороги в салоне царила оглушающая тишина, даже радио не играло. Руслан молчал, но по его прыгающей улыбке было ясно – он сгорал от восторга. Парень выдумал себе красивую сказку, где обязательно восторжествует справедливость и уличный босяк заполучит целое царство, с прислугой и всевозможными почестями. Я была более скептична на этот счет и даже в мыслях не примеряла на себя корону. Скорее всего нам покажут кусочек красивой жизни, богатой и недосягаемой, позволят провести летние каникулы среди высшего общества, вручат по дешевой конфете и без сожаления вернут на смертную землю. Если кому и перепадет счастливый билет, но только не нам – такой вот прагматизм.