— Я не бродила зеленой.
— Да. — Он погладил меня по спине, и, подмигнув Еве, тихо заметил. — Она сидела зеленая и пыталась пустить корни. А затем попыталась приобщить к этому и меня.
— Вы тоже испугались?
— Я не хотела уезжать, пока операция не завершится. — Ответила, опередив колкую шутку супруга. — Чувствовала свою вину за содеянное, все-таки суп был мой. Если быть честной, то свою причастность к происшествию я испытывала первые пять минут.
— А разве я тебя не отвлек? — Спрашивая, он незаметно коснулся губами моего виска.
— Отвлек и еще как.
Наши взгляды встретились, и время замедлило свой бег. Вырвала нас из состояния прострации ведущая, она поправила волосы и улыбнулась моему благоверному.
— А можно узнать, как ему это удалось?
Мы переглянулись, и ответил Леша:
— Начал рассказывать о веселом прошлом младшего.
— И все угрызения совести остались на заднем плане? — этот вопрос Ева адресовала мне.
— Нет. Они отступили, потому что я была поражена его поведением. В тот вечер Леша предстал в ранее неизвестном мне амплуа. Он без умолка рассказывал о детстве и юности Сергея. — Я подалась чуть вперед и, понизив голос, добавила. — Если честно, то до той ситуации и после я ни разу его таким не видела.
— Потому что с тех пор я тебя не видел более напуганной, чем в поликлинике.
Наверное, день был тяжелый, потому что вместо того чтобы спокойно встретиться взглядом с говорившим, я вскочила со стула в попытке сбежать.
— Куда? — мужские руки мягко обхватили за плечи. — Оля, не уступай мне места, здесь его предостаточно.
— Алек? — я обернулась и удивленно воззрилась на старшего сына Богдана Петровича.
— Я. — Он сел слева рядом со мной. — Решила сбежать? Или ты за баллончиком с лаком кинулась?
— Нет.
Улыбка медленно растянула его губы: — Точно?
— Да. — Я прищурилась. — Как ты тут оказался? Сергей сказал никому не звонить, мы договаривались…
— Он сам меня вызвал, попросил отвезти тебя домой.
И вот надо было ему меня так изводить своими условиями. Прикусила губу и сцепила руки, а ведь я все это время просчитывала, как сообщу главе семейства о госпитализации Селози.
— Блин!
— Ты против? — удивился Алексей.
— Хочу остаться. — Я вымученно улыбнулась. Расстроило не то, что Сережа сам родным сообщил, а то, что все это время я была как сжатая пружина, и зажим до сих пор не отпустил.
— А может, передумаешь?
— Нет, хочу остаться. И вот еще…, если там что-то пойдет не так… потребуется близкий родственник с той же группой крови. Нам лучше остаться.
— Сколько времени займет операция?
— Часа два может меньше.
Он что-то прикинул и ответил:
— Могу сдать кровь сейчас, и следующие два часа…
— Будешь в состоянии амебы. — Уверенно заключила я, чем вызвала его смешок. — Это правда. Вы хуже переносите кровопотери и…
Голос осип, я не вовремя вспомнила о врачебных ошибках, совершаемых даже в очень простых операциях. О том, что анестезиолог может дать недостаточную дозу препарата, и окончание операции больной будет чувствовать вживую, всеми внутренностями. Представила, как Сережу режут, как допускают ошибку, как его глаза стекленеют, независимо от действий персонала…
А ведь они не сразу вычислили причину!
Вздрогнула.
— Оля, ты бледнеешь. — Он взял мою ладошку и мягко сжал. — Эй, скоро все завершится. Все хорошо.
Во всем виновата я, это был мой суп, что была моя идея с госпитализацией, и это я подставила его под ножи хирургов, а что если…?
— Оля, прекрати истерить. — Попросил Алек. — Мне не доставит удовольствия бить по щекам, такого специалиста как ты. Слышишь?
— Слышу. — Я проморгала слезы и, сипя, призналась, — никогда не думала, что мои профессиональные качества способны защитить от избиения.
— Так не наотмашь же!
— А вдруг увлечешься?
— Не увлекусь. — Карий взгляд стал обволакивающим и бархатистым. — Хотя, кто знает…
— А Сережа знает?
— С ним я не увлекался, мы в детстве если и дрались то вместе и против кого-то, а не друг с другом.
На мое шмыганье носом Алексей отозвался мгновенно и протянул салфетку: — Он будет как новенький.
— Мугу. — Беру салфетку, вытираю слезы и только сейчас замечаю, что моя левая кисть, захвачена его рукой. Столько времени рядом сидим, а я захват только сейчас заметила. Кошмар…
Попыталась вернуть свою руку.
— Не пущу. — Ответил на полном серьезе. — Можно я еще немного подержусь…
— Почему? — я подняла взгляд и вновь ощутила, как сердце вздрогнуло. Он не улыбался, а просто внимательно смотрел на меня, словно бы изучая, или же как это делают люди, когда они стараются запомнить лицо нового встречного.
— Мне страшно. — Доверительно сообщил Алек.
Ему не было страшно или же неуютно, о чем он предупредил при моей второй попытке вернуть руку. Заявил, что я обхожусь и одной правой, а левую — должна оставить ему для моральной поддержки. Вдруг потребуется кровь сдать, уколов он боится, к тому же давно не ел, значит, обморок ему обеспечен.
А чтобы не отвлекалась на такие пустяки, как ладошка в захвате, не объяснив, чего же он боится больше: уколов или обморока, стал рассказывать о «тяжелом». Точнее, о ратном детстве младшего брата. Наверное, чтобы мне было с чем сравнивать эту ситуацию.
— В девять лет он сломал ключицу. Упал с дерева у бабушки в Днепропетровске.
Я недоуменно на него воззрилась, деревьев в моем детстве тоже было много, но так неудачно упасть уметь нужно.
— Это была пятнадцатиметровая плакучая ива, и упал он с верхних веток, какие-то даже сломал.
— Пятнадцать метров?
— Наверное, с десяти все же. Но это еще не самое страшное, — он ободряюще улыбнулся. — В двенадцать младший получил трещину в запястье левой руки.
— Как?
— Осталось неизвестным. Но благодаря этому я точно знаю, что его хук правой выводит в аут.
— Вы же не дрались…
— Между собой нет, но я был свидетелем этого удара. — Алек подмигнул. — Потом было одно сломанное ребро в драке.
— Что не поделили? ивушку?
— Дрались из-за девушки. Была ли она схожа с деревом, история умалчивает.
— А как это вышло? — вспомнились все его бывшие, одна специфичнее другой, и вопрос сам собой слетел с губ. — Он встречался с ней?
— Нет, но думал. Поэтому пригласил на танец.
— Девушка была против?
— Девушка — за, ее бывший — против. В результате парень в отставке оказался еще и в нокауте, а Сергей со сломанным ребром. Оперировать не пришлось, но он долгое время дышал через раз.
— А когда Сережа увлекся боксом?
— Ему не было шестнадцати. В тот год он неудачно «поскользнулся» и получил легкое сотрясение мозга. Вначале пошел в кикбоксинг.
— Кикбоксинг? — я недоверчиво прищурилась. — Правда?
— Да, Сергей тоже быстро понял, что длина его ног мешает стремительному передвижению по мату, и направил свои стопы в боксерский клуб.
— Более под его ногами скользкие лужи не растекались?
— Можно и так сказать. — Он покосился на часы. — А давай, переку..?
Телефонный звонок прервал его на полуслове. Алек, не думая отпустить мою руку, отогнув край куртки, попросил вытащить телефон, добавив: — У меня рука занята. Скорее вытаскивай.
Выудила телефон и вручила ему трубку со словами: — Так может, отпустишь?
— И ты сбежишь?
— Не сбегу.
— Потом проверим. — И ответил на звонок бодрым голосом: — Слушаю. Нет, все хорошо, я узнавал в приемной. Да его уже оперируют.
Он со смешком покосился в мою сторону: — Жить будет и не один год. А Оля…? Олю сейчас покормим, и тоже будет жить.
Так это он не с супругой разговаривает, догадалась я и медленно выдохнула. Хоть что-то хорошее за вечер. Его благоверная меня на дух не переваривала и при любой встрече поглядывала на меня из-под опущенных ресниц, как на экспонат Кунсткамеры. Сказать прямо что-либо мне у нее не хватало духа, поэтому временами Елена при общих знакомых семьи, делала пространные намеки. Вначале ничего незначащие, затем более конкретные: в отношении меня и Богдана Петровича, я затем меня и Сережи. Ее домыслы по первому случаю прекратились, как только к семье примкнула Раиса. А во втором, с ее слов, я была тем злом, которое не позволяет девушкам младшего Краснощека заарканить парня.
И я бы продолжала вести с ней себя дружески, если бы в один из прекрасных дней Людмила Васильевна не спросила напрямую, кто входит в мои матримониальные планы. В тот день я узнала, что они у меня есть, и более того я целенаправленно работаю над их осуществлением. Еще узнала, что даже люди, с которыми я не первый день живу и работаю, бок о бок, могут безотчетно верить Евгении, редко посещающей дом на Дагестанской.
Сомнений не было в том, что Евгения меня недолюбливает, просто не ведала за что и насколько. Теперь же все стало на свои места, и я успокоилась, окончательно сведя на нет общение с ней.
Алек сжал кисть, выводя меня из задумчивости и продолжая отвечать на телефонный звонок отца: — Нет нужды приезжать и сидеть под дверьми. Да, мы все еще здесь… Нет, хотим остаться.
Услышав следующую реплику главы семейства, рассмеялся: — Молчите рефери!
— Да именно так. Когда они завершат, я позвоню и отчитаюсь. — Подумал и добавил. — Поздно будет, могу сбросить sms. Договорились.
Дав отбой, опять сжал мою кисть: — О чем задумалась?
— О насущном. Куда пойдем перекусить?
— Ты уже согласна покинуть коридор поликлиники?
Ответила его словами: — Нет нужды сидеть под дверьми.
Улыбнулся, помог мне встать и, не отпуская руки, повел на выход.
— Не знала, что ты такой боязливый. — Я указала на его захват. — Что теперь пугает?
— Темноты боюсь, машины ненавижу, а шумные города меня раздражают.
— Но ты же, водишь.
— Издержки рабочего процесса, без авто я бы нигде не успевал. — Мы оказались на парковке возле здания поликлиники. Алек, с невинным видом попросил выудить из внутреннего кармана ключи, и, забрав их из моей ладони, прищурился. — Еще вопросы будут?