А царевна и не знает, каким его дорогим подарком наградить; льет она слезы кровавые и говорит ему:
— Выбери себе в моем доме все, что твоей душе захочется, выбрать-то есть из чего.
И верно, выбрать было из чего: на сундуках да на лавках столько понаставлено всяких золотых вещей да камней-самоцветов — глаза разбегаются.
Но Некулай подошел к печному карнизу и говорит:
— Я человек бедный, золотых вещей мне не надо. А дай мне, коли не жалко, вот эту шкатулку, отнесу домой, жену обрадую.
Только царевна ни в какую не соглашается шкатулку ему отдать. Видит Некулай — ничего у него не выходит, попрощался с царевной и ушел ни с чем. Только за ворота вышел, а орел его встречает словами:
— Эх, милый мой, худо очень, что не дала она тебе шкатулки. Одна надежда нам осталась — на старшую сестру. А ежели и та не даст, то я уже не знаю, как нам быть.
— Ну так полетим к ней, — говорит Некулай. — И чему бывать, не миновать. Не стану же я из-за каких-то жадных баб волосы на себе рвать.
Летели они снова, летели над морями-океанами, и вот показался вдали черный лес, а посреди леса — дворец весь из чистого золота с башнями из самоцветов.
Постучал Некулай в ворота, открыла ему старшая царевна. Как увидела она земляка — от радости тут же свалилась без памяти. А как очнулась, стала его обнимать и целовать, века долгого желать да приговаривать:
— Эге-гей, добрый человек, живо, знать, еще мое счастье, раз ты добрался до меня. Я ведь здесь не то что человека, а птичьего пера еще не видела.
Позвала она его в дом, чтоб был гостем за столом, во все глаза на него глядела, наглядеться не могла. Наконец Некулай поднялся из-за стола и стал готовиться в путь-дорогу.
— Ну, будь здорова, добрая душа, а мне домой пора поспешать. Дальняя отсюда дороженька, ох и устанут мои ноженьки.
Старшая царевна и так и этак старается ему угодить, только бы посидел хоть еще чуточку. А как увидела, что больше ей его не удержать, стала слезы лить, причитать:
— Ох, горе мне, далеко же я от света заброшена, и кто знает, когда еще доведется увидеть здесь живого человека. Так уж, видно, на роду мне написано — всю жизнь тосковать, до самой смерти.
Затем велела она Некулаю, чтоб выбрал себе в подарок какую-нибудь из ее вещей.
Подошел Некулай к печному карнизу и говорит:
— Не нужны мне, царевна, ни золото, ни самоцветы. А дай-ка ты эту шкатулочку в дар мне, отнесу я ее жене, и будет она тебе всю жизнь благодарна.
Не захотела царевна ни в какую отдавать ему шкатулку.
— Она мне, — говорит, — досталась от матери, да будет ей земля пухом.
Но затем, как увидела, что Некулай ей в ноги повалился, пожалела его и молвит:
— Ну, ладно, возьми себе шкатулку, я-то все равно стара, не много осталось моего веку. Только знай, шкатулка эта не простая, а волшебная. Стоит тебе сказать: "Шкатулочка, отворись!" — и она тут же откроется и даст тебе все, что душа твоя пожелает.
Едва Некулай взял в руки шкатулку, как раздался страшный грохот и рухнул золотой дворец, и предстал пред ним прекрасный могучий царевич, говоря:
— Спасибо тебе, баде Некулай, за то, что помог мне рассеять чары злые, причинившие нам столько горя. Узнай же, что и мои сестры были опутаны колдовством лютой ведьмы — матери драконов, а теперь и они свободны.
Вывел царевич из конюшни белого арабского скакуна, посадил на него сестру, сам вскочил в седло и умчался. Видать, от радости великой забыл он сказать Некулаю, какой дорогой домой добираться.
Куда ни глянет Некулай, окрест — все лес да лес густой, и кто его знает, в какую сторону податься. Наконец, заметил он тропинку и пошел по ней. Шел, шел, а как дошел до какого-то ручейка, почуял, что голод сосет под ложечкой. Достал он свою шкатулку и только успел промолвить: "Шкатулочка, отворись!", как она тут же отворилась и полезли из нее крытые столы со всякими яствами, так что у бедного даже слюнки потекли, а рядом где-то раздались звуки прекрасной, баюкающей музыки. Наелся Некулай до отвалу, напился водицы ключевой, а как стал шкатулку закрывать — не тут-то было. Мучался, мучался, никак не догадается, какими словами закрыть ее.
Сидит он, призадумался, пригорюнился; вдруг перед ним, словно из-под земли, баба-яга вырастает и говорит:
— Я скажу тебе, как закрыть шкатулку, но ты мне за то отдашь то, что у тебя есть дома, а ты о нем не знаешь.
А баба-яга была матерью драконов и леса. И замыслила она отомстить Некулаю за то, что тот помог царевичу от чар ее избавиться.
Посмотрел Некулай на ведьму, подумал: что бы такое у него могло быть дома, о чем бы он не ведал? "Какое у меня дома богатство? — спросил он себя. — Человек я бедный и, кроме жены, вроде ничего у меня и нету".
— Ладно, мегера, согласен, — говорит Некулай. — Научи меня, как закрыть шкатулку.
А баба-яга в ответ:
— Скажи: "Шкатулочка, затворись!"
Сказал Некулай: "Шкатулочка, затворись!" — и тут же все столы исчезли, а шкатулка закрылась. Взял Некулай свою шкатулку и пошел своей дорогой, а ведьма кричит ему вослед:
— Как пройдет семь лет, приду я к тебе за расчетом.
Пришел Некулай домой, а дома у него пир горой. Родила ему жена сына златокудрого. Некулай-то, уходя из дому, не знал, что жена тяжела была. От горя своего горького стал он биться, что рыба на песке. Только теперь понял, какую цену взяла с него ведьма. Хочешь-не хочешь, хлебай, Григорий, горе!
А парень рос не по дням, а по часам, и был он красив и умен на диво. И чем старше становился Штефэнел-Фэт-Фрумос, тем больше мрачнел его отец. Как пошел ему седьмой год, Некулай стал за ним ходить по пятам, глаз с него не спускал, все боясь, как бы не похитила его баба-яга. Осунулся Некулай, пожелтел, как воск, не пил, не ел ничего…
В день, когда мальчику исполнилось семь лет, вышел он поиграть на крылечке. Вдруг, откуда ни возьмись, налетел черный смерч, подхватил его и мигом унес.
Очнулся Штефэнел-Фэт-Фрумос в черном лесу, в избушке бабы-яги. Ведьма подозвала его к себе и говорит:
— Должна я тебя, парень, в дракона обратить, и будешь ты мне всю свою жизнь службу служить. Вот задам я тебе три задания. Выполнишь их — твое счастье, бери свою торбу и убирайся домой. А не сможешь выполнить — пеняй на себя. Искупаю в этом котле со смолой и обращу в дракона.
И мегера показала ему котел со смолой.
— Теперь, — говорит баба-яга, — ступай в лес и чтоб к утру приволок мне десять тысяч возов дров, я смолу вскипятить хочу.
Взял Штефэнел топорик и побрел в лес. Идет и горькую думу думает: "Не умер Данило, так болячка задавила. Вот и кончился, Штефэнел, счет твоим дням".
Как ему за одну ночь такую тьму-тьмущую дров нарубить?
Вдруг пересекла ему дорогу девушка, красивая, как цветок, и говорит:
— Не горюй, Штефэнел-Фэт-Фрумос, я помогу тебе. Баба-яга — моя мачеха, ей бы и меня хотелось заживо в землю вогнать: задумала она выдать меня за дракона. Ты ложись и спи спокойным сном, до утра весь лес будет порублен.
Не поверил ей Штефэнел, да терять-то ему было нечего: хоть так, хоть этак, сам-то все равно не сможет выполнить задание ведьмы. Улегся он и уснул. А девушка достала флуер, заиграла на нем, и сразу собралось вокруг нее множество драконов. — Что прикажешь, хозяйка? — спросили они. Девушка-то была феей. И говорит она драконам: — Чтобы вы до утра весь лес порубили, пусть баба-яга насытится, подавиться бы ей этими дровами!
Наутро баба-яга проснулась, глянула на двор, а там дров — что листьев в лесу и травы на лугу. Проснулся и Штефэнел и удивился еще больше. "А гляди-ка, — подумал он про себя, — чудеса-то какие! Видать, эта девушка и в самом деле мне друг". И пошел он благодарить ее. Тут увидела его ведьма и говорит:
— Как ты дело это сделал — ума не приложу, но посмотрим, выполнишь ли второе мое задание. Вот здесь десять тысяч мешков муки. Замеси-ка ты до утра тесто и хлеб испеки. А коль не выполнишь, придется тебе свести знакомство со смолой горячей.
Вечером ведьма улеглась на печь и захрапела беззаботно, а Штефэнел кручинится, места себе не находит.
И опять пришла к нему фея и говорит:
— Не горюй, Штефэнел-Фэт-Фрумос, выручу я тебя и с хлебом, как выручила с дровами.
Заиграла она на флуере, слетелись драконы и до утра испекли весь хлеб на диво.
Увидела мегера и это чудо, чуть не лопнула со злости. Позвала она к себе Штефэнела и говорит:
— Не знаю я, парень, помог ли тебе кто или нет. Только дам я тебе еще одно задание и коль выполнишь — твое счастье! Посажу я тебя в бочонок, закупорю хорошенько дно, и если удастся тебе до утра из него выбраться — ступай, куда глаза глядят.
Притащила ведьма большущий бочонок, посадила в него Штефэнела, закупорила, сверху еще и просмолила и бросила в море.
"Вот тут-то мне и крышка, — подумал Штефэнел, сидя в бочонке. — Придется мне узнать, где раки зимуют".
Но фея, увидев, что Штефэнела нет нигде, созвала всех драконов и приказала:
— Хоть землю всю переверните, а без Штефэнела не возвращайтесь.
Обшарили драконы всю землю, вернулись и говорят, что нигде его не нашли.
— Ищите его под землей! — велела фея.
Искали его драконы под землей, искали — ни слуху ни духу.
— Ищите его по всем морям, по всем океанам! — приказала тогда Фея.
Полетели драконы искать и в полночь вытащили бочонок на берег. Фея дно выбила и выпустила Штефэнела на волю.
— Как мне отблагодарить тебя, прекрасная фея, за добро, которое ты мне сделала?
А фея ему в ответ:
— Не благодари, Штефэнел-Фэт-Фрумос, нет у нас на это времени. Давай-ка лучше поскорее удирать отсюда, а то мегера гонится за нами по пятам, и горе нам, коль поймает.
Побежали они, что есть духу, но вскоре стало их настигать пламя жгучее. Когда пламя было совсем уж близко, фея остановилась и говорит:
— Погоди, Штефэнел, пропустим проклятую ведьму вперед.
Фея коснулась флуером земли, и Штефэнел обратился в ветряную мельницу, а она сама — в старого, столетнего деда. Долетела баба-яга до мельницы и спрашивает мельника: