Внук Мужичка-с-ноготок послал эту весть в змеиное царство, и сшили там из золота и самоцветов такое платье, какого ни до того, ни после белый свет не видывал.
Вернулся дракон с платьем, с поклоном отдал его девушке. Когда она его надела, то платье сидело на ней, как вылитое. И как ни славилась девица красотой, а в платье том в семь раз красивее стала. На груди, на плечах, на подоле три солнца блестели; восходящее, полуденное и заходящее.
Дракон ликует, а девушка чахнет и горюет. Лицо ее из золотистого стало землистым, по щекам ручьем слезы льются; увидала она, что свадьба готовится, и побежала тайком на могилу своей матушки, да так горько заплакала и запричитала, что сердце разрывалось:
Ой, земля ты черная,
Ой, могила темная,
Ты разверзнись подо мной,
Лягу, матушка, с тобой,
Твоей шалью поутру
Слезы я свои утру.
А коль нет, из-под земли
Добрый мне совет пошли:
Что мне делать, как мне быть,
Умереть мне или жить?
И снова донесся из-под земли глухой голос:
Дочь моя печальная,
Отчего ты слезы льешь,
Мне покою не даешь?
— Матушка, матушка, — молвила девица, — змей мне платье пошил, теперь со свадьбой торопит.
— А ты скажи жениху, пусть сошьет еще одно, и чтоб было оно прекрасно, как утро ясное, и пронизано лучами и усыпано цветами во всей их красе при утренней росе, цвет их взоры чтоб манил, запах душу бы пьянил. И коль пошьет он тебе такое платье, выходи за него, а коль нет, вели ему и близко к дому не подходить.
Воротилась девушка домой и говорит дракону:
— Коль люба я тебе, дракон, и хочешь, чтобы я твоей невестой стала, одень меня прежде в платье прекрасное, как утро ясное, пронизанное лучами, усыпанное цветами во всей их красе при утренней росе, цвет их чтоб взоры манил, запах душу пьянил, а коль нет…
Не успела она договорить, как внук Мужичка-с-ноготок уже умчался в царство драконов и поднял на ноги золотарей да портных — лучших мастеров своих. Три дня они цветы собирали, три дня нить шелковую пряли, три дня самоцветы да крупинки золота подбирали и пошили такое платье, что не сыщешь второго на свете; глядя на него, птицы щебетали, люди трепетали, глаз оторвать не могли, на лицах улыбки цвели. Как надела его девушка… ух… братец ты мой!.. Ни прекрасный май, ни цветущий край, ни любимый взгляд, ни солнечный сад, ни кодры на горе на утренней заре — ничто с ней сравниться не могло. Только с песней, только с мечтой сравнить ее можно было. Кто на нее глядел, от любви к ней млел, а девушка ходит хмурою тучею да плачет слезами горькими. Опустили все вокруг головы и стоят, точно каменные, никто не знает, чем ее утешить, как горю помочь, никто не смеет ее приголубить.
Пошла девушка опять тайком на могилу матушки и плачет, рыдает, горе в слезах выливает:
Ой, земля ты черная,
Ой, могила темная,
Давишь маме ты на плечи,
Но печаль моя не легче,
Черным-черна ночь твоя,
Черней долюшка моя.
Ты, могила, расступись,
Матушка, ко мне явись.
В третий раз хочу спросить:
Умереть мне или жить?
— Что случилось, доченька родная?
— Пошил дракон платье и ждет, чтобы я ему руку подала, под венец с ним шла.
— Красавица ты моя, вели дракону сшить тебе третье платье, прекрасное, как ночь-кудесница, со звездным небом и полным месяцем, и коль и с этим он справится и платье всем понравится, сделай вид, что покоряешься, начинай свадьбу веселую; а как выйдешь во двор танцевать, приложи руку к цветку на груди и молви: "Лейся свет впереди, тьма стелись позади", — и ступай, куда глаза глядят. Станешь ты вольной, как птичка небесная, как ветер весенний, никто не найдет ни следов твоих, ни тени.
Передала девушка дракону свой наказ, а чудище ничего не ответил, он решил и эту задачу выполнить во славу рода драконова. "Ладно, — думает, — не сегодня, так завтра, а будешь ты моих драконов забавлять". Отправился он и сшил ей третье платье, да такое прекрасное, что целого дня не хватило бы на его описание да и времени на это у нас нету. Пришел внук Мужичка-с-ноготок к девице, она убралась в новый наряд и стала писаной красавицей; на ее плечах два драгоценных камня сверкали, как две утренние звезды, на кушаке рубиновые и изумрудные гроздья, на груди полный месяц светел и велик, но все же прекрасней девичий лик.
Не много времени прошло, и завели они свадьбу. Гостей съехалось видимо-невидимо, пошел пир да веселье. Музыка заиграла, пляс разгорелся, а никому невдомек было, что на том и свадьбе конец.
Вот пришло время выводить невесту из дома, по древнему обычаю. Во дворе музыка играла, ноги сами в пляс рвались. Только стали гости место для хоры очищать, невеста руку к цветку на груди приложила и молвила:
— Лейся свет впереди, тьма стелись позади!
Сказала, и след ее простыл. Остался змей с носом, только глаза вытаращил. А народ над ним насмехается да дивится волшебству прекрасной невесты. Всем хотелось знать, куда она делась, да так никто ничего и не разведал.
Невеста же, отойдя от дома, пошла по краю неба, по звездным лучам и дошла до старого леса дремучего; дело было к вечеру, и решила она подыскать себе в чаще местечко для ночевки.
Солнце вечером заходит, всходит утром рано, а гроза и дождь, когда им вздумается, могут нагрянуть.
Добрался внук Мужичка-с-ноготок в царство драконов, те не дали ему на печи засиживаться, а снарядили быстро еще одного дракона с двумя злыми-презлыми собаками и послали девушку искать. Собаки — нос в землю, хвост трубой — повели их по свету, повели по свежему следу. Бегут псы впереди, а драконы со свирепыми рожами позади, оба машут кулаками, скрежещут зубами, воют вурдалаками, несутся они во весь опор и наяву мечтают и во сне им снится, как бы скорее получить красу-девицу.
Вскоре добежали собаки до леса, залаяли и бросились в заросли, где девушка спряталась. Бедняжка со страху обомлела, хотелось ей сквозь землю провалиться.
Схватил ее свирепый внук Мужичка-с-ноготок за руку, хотел из кустов выволочь, тянет-потянет, а она и шелохнуться не хочет. А второй дракон, недолго думая, хвать! девушку саблей по рукам и обрубил их но самые локти. Упала девушка наземь, заплакала, а внук Мужичка-с-ноготок бросил одну руку одной собаке, вторую — другой, кивнул своему спутнику, повернул восвояси и был таков.
Осталась красна девица одна со своим горем, со своей печалью. Побрела она по лесу, а кровь так и хлещет, и силы слабеют; вдруг, откуда ни возьмись, разразилась гроза, поднялась буря страшная, ветер лютует, деревья корчует. Укрылась девушка от ненастья, как смогла, а тут — трах! — обломилась вершина дерева, а на ней было гнездо с птенцами. Ветер гнездо распотрошил, и посыпались птенцы, кто куда. Лежат, бедные, такой писк поднимают, что и камню впору от жалости к ним заплакать.
Тронул девушку крик птенцов, стала она по лесу метаться, собрала их обрубками рук, присела над ними и укрыла, пока гроза и дождь не стихли. Только она оставить их вздумала, как вдруг слышит — птица какая-то над головой крыльями шелестит. Пи-пи, пи-пи! Запищали птенцы и потянулись к матери.
— Ох, милые мои пташечки, родные мои деточки, что с вами случилось? — запричитала птица.
— Ветер дерево сломал, гнездо разрушил, и пришлось бы нам утонуть под ливнем, не будь этой девушки, что укрыла нас, — защебетали хором птенцы.
Глянула птица на девушку, увидала ее без рук — сердце скорбью налилось, а глаза — слезами.
— Чем же тебе отплатить за сделанное добро?
— Чем тебе не жалко.
— Ой, родненькая моя, рада бы тебе руки отрастить, да нет у меня воды чистой, как слеза, из родника родников, что бьет из-под драконовой скалы, и добыть ее не в силах: до родника того птице не долететь, человеку не дойти, зверю не добежать. Одарила бы я тебя богатством богатств, благом земным, но ни к чему оно тебе: владеть им ты не сумеешь, прокормиться не сможешь. Лучше позабочусь я о тебе, как забочусь о птенцах своих: как их холю, и тебя холить буду.
— Какое бы ты мне добро ни сделала, мне от него все добро.
Расправила птица крыло, повела им над девушкой и обернула ее в птенца, как две капли воды похожего на остальных.
Выкормила она их, выходила, а как подросли птенцы, песней веселой солнце встречали, над привольными полями порхали. Держались они стайкой, сами пищу добывали, сами на ночлег летали.
А неподалеку от леса, в котором жили птенцы, рос большой прекрасный сад Зелен-царя.
Повадились пташки в тот сад летать, червяков, жучков клевать, пока в один прекрасный день не приметили яблоньку ветвистую, красавицу-раскрасавицу. А яблонька та была не простая: утром листья распускались, в полдень ветви цветом покрывались, через день плоды наливались, да такими они были сладкими, вкусными и сочными — язык проглотишь. Как приметили они то дерево, так только на нем яблоки и клевали.
Зелен-царь терпел день, терпел два, но, видя, что так ему не собрать урожая, созвал трех сыновей своих и молвил:
— Сыны мои, коль яблоки есть хотите, покараульте дерево от птиц небесных.
— Покараулим, батюшка, — ответили в один голос сыновья.
В первый вечер отправился караулить старший сын, да только недолго он бодрствовал: сковал его сон, да такой крепкий, что с трудом солнце красное утром разбудило.
Со стыда не знал он, куда и деться: смеялись над ним и царь, и братья, и весь двор.
На второй вечер отправился караулить средний сын. Боролся он со сном, боролся, а когда сумерки совсем спустились, заснул еще крепче брата. На следующий день опять было над кем посмеяться.
На третий вечер отправился караулить младший сын. Взял он с собою оружие молодецкое, подобрал местечко укромное и сел в засаду. Просидел он недолго — над землею ночь опустилась. Вдруг, в воздухе крылышки зашелестели, пташки всей стайкой на яблоню сели и ну плоды клевать! Поднял царевич лук, прицелился, да только заметила это девушка, в птицу превращенная, и закричала: