— Все на двор, все на двор, там еще один в котел к нам просится.
Драконы все вскочили и бросились к выходу. Но Базилик обнажил палаш и только кто из них выйдет за порог, он его — тюк! — и голова с плеч долой. Покатились головы по полу, точно срубленная капуста. Так он одного за другим обезглавил шестерых драконов. А как вышел седьмой, не взял его палаш.
Бил его Базилик и острием по шее, и плашмя по черепу, колол в самое сердце — ни в какую. Тогда Базилик Фэт-Фрумос, недолго думая, схватил палицу, развернулся и как ударит дракона в висок — у того в глазах потемнело. Завертелся дракон и стал отступать, то и дело головой на стены натыкаясь. Так он добрался до самой крайней комнаты, открыл люк в полу и по лестнице, покрытой мхом и паутиной, стал спускаться все ниже и ниже. А Базилик за ним следом идет, спуску не дает. Прошли они двенадцать дверей железных, пока до самого дна добрались. Здесь дракон прижался к стене, глаза вытаращил, зубы оскалил — вот-вот сердце в нем лопнет со страху. Оставил его Базилик в покое, захлопнул дверь, тяжелый засов задвинул и вернулся наверх. По пути задвинул он засовы на всех двенадцати дверях. На последней двери замок висел. Запер его Базилик, положил ключ за пазуху и, довольный тем, что доброе дело сделал, ушел восвояси.
Вернулся он с радостью великой в пещеру и говорит матери:
— Отныне, мать, будем жить в другом месте, оставим пещеру. Нашел я большой и прекрасный дворец.
Обрадовалась мать, пошла с Базиликом во дворец, из золота и жемчуга сделанный, и зажили они там хозяевами.
— Вот, — молвит Базилик Фэт-Фрумос, — все это наше. Но гляди, ни в коем случае не открывай дверь в последней комнате; там еще один дракон остался.
— Надейся на меня! Уж коли хотел он съесть тебя, то я сумею держать дверь на замке.
Взяла мать ключ, завязала в платок десятью узлами и так упрятала, чтоб его во веки веков никто найти не смог.
Стала теперь жизнь осыпать их добром да благом, словно из рога изобилия. И дом у них был великолепный, и охота богатая, и красота невиданная окрест.
Пожили они так не год и не два. Да вот, так же как весна порой негаданно-нежданно ласковое тепло приносит, так, бывает, и бури вдруг на землю обрушиваются, готовые разорвать ее в клочья.
Семь-то драконов родом были из другого царства. Вырастила их там старая ведьма Клоанца, черная, как смола, и такая злющая, что от одного ее взгляда земля выгорала. Ждала она сколько ждала драконов в гости, а как увидела, что их нет дольше обычного, злое предчувствие обожгло ей сердце. Заметалась Клоанца, точно змея на костре, и в страшном бешенстве помчалась к их дворцу, посмотреть, в чем дело.
Тут ведьма узнала, какая участь постигла драконов — за голову схватилась.
Вне себя от ярости бросилась она на мать Базилика, вырвала у нее ключ, схватила за руку и что было силы швырнула в подвал; а затем вызволила дракона и одну за другой заперла все двенадцать дверей.
Сели теперь ведьма с драконом совет держать: как Базилику отомстить, жизни его решить.
— Вызови его на битву.
— Боюсь, — говорит дракон. — Удар у него куда тяжелее моего. Я бы так рассудил: лучше нам уйти отсюда подобру-поздорову, на глаза ему не попадаться, а то не сдобровать и мне и тебе.
— Коли так, положись на меня. Доведу я его до того, что он в нору змеиную полезет, сам смерти искать будет.
Сказав это, спрятала она дракона, а сама закружилась волчком и приняла облик матери Базилика Фэт-Фрумоса. Потом притворилась, будто страдает и мучается болезнью тяжкой, и стала его ждать.
Прошел день, прошли два, и вернулся Базилик Фэт-Фрумос с охоты. Едва он порог переступил, ведьма принялась стонать и причитать:
— Горе мне, мальчик мой, ушел ты — точно в воду канул, не подумал поскорее домой вернуться. А я захворала тяжко, и некому было мне на помощь прийти. Вот была бы у меня хоть капля птичьего молока, я бы сразу хворь прогнала и на ноги встала.
С печалью великой выслушал Базилик Фэт-Фрумос весть о тяжком недуге матери, взял крынку и, обнадежив мать, что скоро вернется, ушел искать птичье молоко.
Шел он, шел по горам, по долам и дошел наконец до какого-то дворца. Постучался в ворота, а из-за них голос девичий раздается:
— Коли добрый ты человек — заходи, коли худой — проходи, а то мои собаки тебя в клочки растерзают.
— Добрый, добрый человек стучится в ворота вашей милости, — ответил Базилик Фэт-Фрумос.
Отворились перед ним ворота, увидел он дом с открытыми настежь дверьми и окнами и вошел.
— Добрый вечер.
— Добрый вечер, — в ответ ему девица. Да что за девица! Солнце, луна, зори ясные тускнели перед ее красотой.
Поклонился ей Фэт-Фрумос и просит:
— Не позволишь ли мне переночевать здесь? Много я пути прошел и много еще пройти должен.
— С дорогой душой, — ответила ему девица, усадила на ковер парчовый и стала потчевать всякими яствами, как добрая и гостеприимная хозяйка.
За столом слово за слово завязалась беседа, рассказал Базилик Фэт-Фрумос, какая нужда его в путь погнала да и спрашивает:
— А не знаешь ли ты, случаем, где мне добыть молока птичьего?
— Сколь живу на свете, не слыхала я ни о еде такой, ни о таком снадобье. Но так как ты добрый человек, сделаю и я тебе добро — узнаю. Чуть попозже отправлюсь к моему брату — Красну-Солнышку, он-то знает где что находится на свете.
Вот оно как, попал Базилик Фэт-Фрумос к Иляне Косынзяне, сестре Солнца.
Попозднее, когда свалила путника усталость, пошла Иляна Косынзяна к брату и стала его расспрашивать:
— Не знаешь ли, братец, где можно найти на свете молока птичьего?
— Далеко, сестричка, далеко отсюда молоко птичье. Много недель надо идти туда — все на восток, за Медной горой. Но добыть его все равно нельзя, потому что птица эта — чудище невиданное, каждое крыло у нее, точно облако, а как поймает кого вблизи, так и тащит к себе в гнездо и отдает птенцам на растерзание.
Жалость и страх охватили сестру Солнца при мысли о судьбе путника, который шел на верную гибель, и решила она помочь ему. Наутро вывела она из конюшни коня двенадцатикрылого и отдала Базилику.
— Возьми, добрый человек, коня, сослужит он тебе службу добрую, из беды выручит. Да выпадет ли тебе удача, нет ли, а на обратном пути к нам заверни.
Хотелось Базилику Фэт-Фрумосу сердце свое положить к ногам этой приветливой и прекрасной девицы. Отблагодарил он ее горячо, вскочил на коня и двинулся в путь-дорогу.
Ехал он, ехал
через горы,
через долы,
по тропинкам тайным,
по лесам бескрайним,
пока увидел вдали что-то вроде медного вала. Стал приближаться, а вал все рос да рос, в горку перерос, а из горки — в огромную гору. Когда очутился Базилик у подножья Медной горы, то увидел, что она вершиной небо подпирает. Такую гору не часто увидишь! Оглядел Базилик Фэт-Фрумос гору, смерил ее взглядом от подножья до вершины и только тогда заметил высоко в небе огромную птицу с крыльями, что тучи. Птица покружилась, покружилась, свернула в сторону и исчезла с глаз.
Тогда Базилик Фэт-Фрумос натянул поводья и погнал коня вверх. Рап, тарап! Поскакал конь, прыгая с карниза на карниз, и довез его до самой вершины. Глянул он и такое диво увидел: сидят в медных гнездах еще не оперившиеся птенцы, каждый величиной с буйвола, и от голода воют наперебой. Огляделся Базилик Фэт-Фрумос вокруг и, найдя расщелину в медной скале, спрятался в ней вместе с конем. Немного времени прошло, прилетела птица, стала облетать гнезда, птенцов птичьим молоком поить. Подлетела птица к гнезду, вблизи которого спрятался Базилик Фэт-Фрумос, а тот, набравшись смелости, протянул крынку, и птица налила в нее молока. Тут он вскочил на коня и погнал — давай бог ноги. Птенец опять завыл от голода, а птица оглянулась и увидела Базилика. Бросилась она за ним следом, точно дух нечистый, но догнать не смогла. У нее-то была только одна пара крыльев, а у коня Базилика шесть пар, вот он и летел куда быстрее.
На обратном пути поехал он снова
через горы,
через долы,
по тропинкам тайным,
по лесам бескрайним,
пока добрался до Иляны Косынзяны. Та его радушно встретила и пригласила остаться передохнуть. Поел, попил Базилик Фэт-Фрумос и спать улегся, а Косынзяна, зная, как обстоят дела, спрятала птичье молоко и вместо него налила в крынку коровьего.
Проснулся Базилик Фэт-Фрумос и, взяв свою крынку, молвит:
— Добра ты ко мне, сестрица, хорошо мне почивать у тебя в доме, да лучше будет в пути-дороге. Меня ведь матушка хворая ждет не дождется.
А Косынзяна ему в ответ:
— Что ж, витязь, доброго тебе пути, да и к нам иной раз не забудь зайти.
Поклонился ей Базилик Фэт-Фрумос, распрощался и уехал. Подъехал ко дворцу, ведьма волчком завертелась, будто кто огненными стрелами ее пронзил — учуяла. Бросилась в постель, застонала, заохала, будто и впрямь при смерти:
— Ох, охти мне! Ох, охти мне!
Только Базилик порог переступил, а она его встречает:
— Хорошо, что ты вернулся, сыночек милый. Ох и долго же я тебя ждала! Принес ли мне лекарство?
— Принес, — ответил ей Базилик Фэт-Фрумос и протянул крынку.
Ведьма приложила крынку к устам и все молоко вылакала.
— Спасибо, милый сынок, теперь вроде легче стало.
Затем улеглась она спать, да только глаз не сомкнула, все думу думала: куда бы его услать так, чтоб и помину не осталось. Подумала сколько подумала, да вдруг прикинулась, будто просыпается еще более страждущей, заворочалась, застонала:
— Ох, сыночек мой милый, опять меня болезнь скрутила. И снилось мне, будто выздоровею, коли покушаю мяса дикого кабанчика.
— Что ж, пойду я, мама, раздобуду такого мяса, только бы ты выздоровела.
Вскочил он на коня и пустился в путь-дорогу. Ехал, ехал, пока опять приехал к Иляне Косынзяне.
— Рады гостям?
— Рада, с дорогой душой принимаю.