– Господин Касаточкин? Мы по поводу вашего сына, – вежливо, но твердо сказала Алка.
– Васеньки? – заволновался Буратино.
– А у вас есть другие сыновья?
– Нет, только Васенька!
– Извините, ошиблись номером.
– Не тот папа, – резюмировала я. – Звони И.А.!
Трошкина послушно набрала нужный номер и повторила беспроигрышную фразу:
– Господин Касаточкин? Мы по поводу вашего сына.
– Что? Что еще?! – с полоборота завелся мужчина на другом конце телефонного провода. – Я же объяснил уже, что не имею к этому юному мерзавцу никакого отношения!
– У юного мерзавца есть имя, – заметила хитрая Трошкина в надежде, что собеседник не замедлит это имя озвучить.
Не тут-то было!
– Я его знать не хочу! – взъярился И.А. Касаточкин.
Алка же, наоборот, очень хотела его знать, поэтому проявила изобретательность и настойчивость.
– Напрасно, напрасно вы так! – с угрозой сказала она. – Вам ведь только хуже будет. Мы же так с ваших слов и напишем: отказался от родного сына, забыл даже его имя…
– Вы из газеты, что ли? – И.А. Касаточкин несколько сбавил тон, но не обрадовался. – Так я и знал, что без позорища не обойдется! Эх вы, пресса, четвертая власть! Нет чтобы выяснить правдивую историю, вам бы только очернить кого!
– А вы расскажите свою правдивую историю, тогда и чернить не будем, – согласилась Алка.
– Какая газета? – уже спокойнее спросил Касаточкин.
Алка поморгала мне, призывая помощь зала.
– Газета «Живем!», – подсказала я. – Желтый таблоид.
– Популярное издание «Живем на таблетках», – не расслышав, переврала Трошкина.
– Точно, это про меня, – согласился Касаточкин. – Двадцать лет валидол сосу, как конфеты!
– Из-за сына? – угадала Алка.
– Из-за Димочки, – подтвердил ее собеседник.
Трошкина победно улыбнулась и показала мне большой палец. Я в ответ вскинула над головой руки, свела их в замок и безмолвно потрясла. Итак, мы выяснили, что сына И.А. Касаточкина зовут Дмитрием, значит, он вполне может оказаться нужным нам Касаточкиным Д.И.
Алка, однако, не спешила прекращать разговор, наоборот, озаботилась продолжением и развитием беседы:
– Так что там с правдивой историей?
– Ой, да ничего хорошего! – с досадой ответил Касаточкин-папа. – И ничего необыкновенного. Я был молод, познакомился с симпатичной девушкой, мы встречались, были близки, но о женитьбе не заговаривали. Какая женитьба, если Ванька был нищим студентом, а Танька вообще десятиклассницей на мамочкином иждивении? Потом мы поссорились, пару месяцев не виделись, и вдруг Танька является и сообщает, что беременна. Я и спрашиваю: от кого? Резонный вопрос, по-моему, как вы считаете?
– Не лишенный интереса, – уклончиво ответила Трошкина.
– А Танька психанула, меня в три этажа обматерила, дверью хлопнула и ушла. – Касаточкин немного помолчал. – И почему я должен считать пацаненка своим сыном? Танька, между прочим, сама год спустя замуж выскочила и от Димки отказалась, оставила его бабке. Старая грымза меня к нему на пушечный выстрел не подпускала, хотя я пару раз приходил, даже игрушки приносил. Хотел все-таки посмотреть, похож на меня малец или соврала Танька, чужого отпрыска подсунуть мне хотела. Теперь-то уж ясно видно, что не мой это сын, в нашей семье никаких преступников, тем более – убийц от веку не бывало!
– Минутку! – попросила Трошкина, чем-то обеспокоившись.
Чем – стало ясно после ее вопроса:
– А фамилия у Димы разве не ваша? Он ведь тоже Касаточкин, или нет?
– Увы! – вздохнул папа Касаточкин.
– Ура! – шепотом вскричала я.
– После рождения ребенка старая грымза явилась к моим родителям, наплела им невесть что, так что папа с мамой даже уговаривали меня на Таньке жениться, но мне уже этого совершенно не хотелось, – объяснил Касаточкин. – Единственное, чего старуха добилась, – я согласился дать пацану свою фамилию. О чем теперь очень сожалею, так и напишите!
– Так и напишем, – пообещала Трошкина.
Удовлетворенный этим, И.А. Касаточкин положил трубку. Алка сделала то же самое и обернулась ко мне:
– Ты поняла? Иван Грозный-Касаточкин не желает знаться с сыном Дмитрием, потому как тот опозорил род свой, сделавшись преступником, а точнее – убийцей! Смекаешь, кого, по всей видимости, грохнул Касаточкин-младший?
– Не иначе Ашота Гамлетовича Полуянца! – закивала я. – Не то кинжалом его саданул, не то доской долбанул… А хорошо бы, в самом деле, прояснить это смутное обстоятельство!
Тут же, как по заказу, открылась дверь, и на пороге появилась мамуля. Она была аккуратно причесана, подкрашена и одета к выходу, даже шубу на плечи набросила.
– Девочки, вы готовы к походу? – весело спросила она.
– К какому еще походу? – мы с Трошкиной обменялись недоуменными взглядами.
Из-за мамулиного мехового плеча выглянул папуля.
– Басенька, по-моему, девочки не в восторге от твоей затеи, – заметил он. – Я говорил тебе, на ночь глядя отправляться по магазинам – не очень хорошая идея.
– Так надо, Боря! – капризно заявила мамуля и даже топнула ножкой.
Я заметила, что она уже в сапогах.
– Аллочка, дорогая, это ведь твоя инициатива! – огорошив Трошкину этим заявлением, мамуля с намеком заморгала правым глазом. – Ты же хотела, чтобы мы с Дюшей помогли тебе с покупкой подарка твоему знакомому. Как его зовут? Такое необычное имя… Армен Отеллович, да?
– Ашот Гамлетович! – воскликнула я.
До меня дошло, в какой поход зовет нас мамуля. Я вскочила с дивана и затормошила Трошкину:
– Вставай, Алка, поедем определяться с подарком!
– Кузнецова, ты спятила? – вяло сопротивлялась Трошкина, проявляя необычную для нее тупость. – Вечер уже, темно, мороз на улице! Куда тебя несет?
– В ювелирный магазин! – рявкнула я, тоже начиная моргать – отчасти конспиративно, отчасти нервно. – Возможно, мы найдем для Ашота Гамлетовича какую-нибудь настоящую мужскую игрушку из серебра с янтарем!
– Ты имеешь в виду? – Трошкина вопросительно поморгала, получила от меня в ответ глубокий утвердительный кивок и зашевелилась.
– Басенька, может, девочки останутся дома? – предложил заботливый папуля. – А в ювелирный магазин я с тобой съезжу.
– Ах нет, Боря! Отставной полковник в ювелирном салоне – это то же самое, что слон в посудной лавке! – мамуля покачала головой и смягчила свои суровые слова нежной улыбкой. – Ты непременно будешь меня торопить, не дашь толком осмотреться и в результате заставишь купить первую попавшуюся безвкусную безделушку.
Обиженный папуля отступил и пропустил нас в прихожую. Мамуля уже была полностью готова, я собралась очень быстро, а Трошкиной пришлось бежать к себе домой за сапогами и пальто. Мы зашли за ней через несколько минут, по пути с седьмого этажа на пятый успев переброситься парой фраз.
– Куда мы едем на самом деле? – спросила я, предвидя ответ.
– В морг, – легко ответила мамуля. – Куда же еще?
– Действительно! – пробормотала я себе под нос, покосившись на мамулю – причесанную, подкрашенную, в модельных сапогах и бобровой шубе. – Куда еще, в таком-то виде…
Должно быть, у создателей ужастиков более высокий, чем у простых смертных, порог чувствительности. Мамуля явно рассматривала вечерний поход в морг как развлекательное мероприятие. Она оживленно улыбалась и первым делом спросила присоединившуюся к нам Трошкину светским тоном:
– А ты бывала в морге, Аллочка?
Трошкина поставила ногу мимо ступеньки и едва не загремела вниз по лестнице, но вовремя вцепилась в перила.
– Чур меня! – криво перекрестилась она свободной левой рукой. – Не бывала и надеюсь, что не придется!
– Напрасно! – заявила мамуля. – Это очень познавательно! И вообще, все там будем!
– Чувствую, чудный будет вечер! – тихо пробормотала я.
– Жаль, Зяма не с нами! – вздохнула мамуля, которой, похоже, хотелось организовать чудный вечер для возможно большего числа родных и близких.
– Мы ему все расскажем, – пообещала я. – Правда, Трошкина?
Алка невнятно высказалась в том смысле, что она очень надеется на отсутствие у нее особенно ярких впечатлений. Мамуля возразила, процитировав в доказательство пару подходящих к случаю отрывков из своих романов. Трошкина убедилась, что наша писательница неплохо знает жизнь и быт предпоследнего приюта усопших, и загрустила. А наша писательница вошла во вкус и в такси по пути к нужному нам учреждению так вдохновенно развивала тему, что гладкая прическа водителя вздыбилась шваброй, а глаза его увеличились настолько, что перестали помещаться в зеркальце заднего вида. Высадив нас у морга, таксист умчался прочь с такой скоростью, что его не догнала бы и ведьма на помеле – а ведь ведьму, в отличие от автомобиля, не стесняла бы сложная дорожно-транспортная ситуация!
– Вперед! – сориентировавшись, мамуля кивнула на приземистое здание. – Нас с вами там уже ждут.
– Чур меня! – повторила впечатлительная Трошкина и снова перекрестилась.
– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – съязвила я.
– Сама Дездемона! – огрызнулась подружка.
– Типун тебе на язык! Избави меня боже от такой роли! – теперь уже я осенила себя крестным знамением. – Я в Дездемоны не гожусь, у нас с ней нет ничего общего.
– У тебя тоже редкое имя, – Алка тут же нашла общее.
– Много от него проку! – фыркнула я. – Мне бы лучше редкий ум!
Теперь фыркнула Трошкина.
– Ладно, можешь подождать нас тут, – великодушно предложила я, сжалившись над трусихой.
Она окинула затравленным взглядом пустой и темный переулок и побрела на занесенное снегом крыльцо морга, как на эшафот.
– Выше голову, Трошкина! – шепнула я.
– Точно, запрокину голову и глаза закрою! – Алка слабо обрадовалась и действительно вздернула голову и зажмурилась, так что мне пришлось вести ее под руку.
Мамуля постучала и вошла первой. Коридорчик, в котором мы оказались, был тесным, и за мамулиными красиво волнующимися бобрами мне ничего не было видно.