В корзинке лежала отрубленная голова одного из тектонов и лапа с длинными ужасными пальцами. Куал взял посылку и закивал, дрожа от волнения.
– Поспеши! Беги, скачи! Садись на корабль и в путь! И пусть любой ветер не кажется тебе достаточно сильным, а любой гребец – достаточно проворным!
Так я попрощался с Куалом, и он, вскочив на коня, умчался с корзиной во вьючном мешке.
– Твой отец здорово удивится, когда откроет корзину, – заметил Палузи. – Даже живые тектоны уродливы, а представь себе, что будет с этими останками через неделю: они сгниют от жары в пустыне и от соленой морской влаги.
Ситир не одобряла моего решения и заметила:
– Ты теряешь время. Отец может помочь только в делах отцовских, а тектоники ничего общего с ними не имеют, – заключила она.
Сервус, в свою очередь, не доверял Куалу:
– Этот паренек – настоящий пройдоха. Он не вернется.
– Вернется, – ответил ему я, – и гораздо быстрее, чем ты думаешь.
Сервус покачал головой:
– Он о тебе не слишком хорошего мнения, доминус, и ничем тебе не обязан. Так почему бы ему не прикарманить всю эту огромную сумму денег, которую ты дал ему, чтобы заплатить за проезд и подкупить кого следует, и не смыться?
– Ты ничего не понимаешь, – уверил его я. – Куал вернется не ради меня, а ради тебя. Ему хочется возвыситься в твоих глазах и доказать тебе, что он достоин твоей любви.
Мы очень быстро разобрали нашу Подкову, которая находилась слишком близко от Логовища Мантикоры. В тех местах бродило слишком много тектоников, не говоря уже об опасности, которую таила в себе нора под остатками моего паланкина, ведущая из их мира в наш. Мы устроили новый лагерь немного подальше под прикрытием небольшого холма, который заслонял нас от врагов и одновременно позволял нам наблюдать за приготовлениями тектоников. Они все еще продолжали носить камни к маленькой круглой стене, которая с каждым часом все больше щетинилась кольями, острыми, точно пики. Прежде чем окончательно покинуть Подкову, мы освободили Голована.
Да, Прозерпина, ты правильно все услышала: я его отпустил.
Мне пришлось воспользоваться всей своей властью над Палузи и его охотниками, которые страшно ругались и не соглашались на этот шаг. Если ты помнишь, Прозерпина, Голован убил двух их товарищей, и, пока мы спорили, стоит освобождать его или нет, один из пунийцев чуть не перерезал монстру глотку. Мне пришлось заслонить его своим телом, чтобы этому помешать. В тот момент Голован был похож на грязный мешок: он сидел со связанными за спиной руками, избитый и однорукий.
– Когда он вернется к своим, – пытался убедить меня Палузи, – он расскажет им, что нас всего восемь мужчин и одна женщина.
(Бальтазар совершенно справедливо не считал моих носильщиков мужчинами, Прозерпина, потому что они были рабами.)
– Именно этого я и хочу! – ответил я. – Голован видел, как один из нас в одиночку убил пятерых тектонов. И он расскажет об этом своим соплеменникам, которые не знают, что мы не все такие, как Ситир. Неужели ты не понимаешь? Они будут осторожнее, и это даст нам драгоценное время до того момента, пока мой отец не начнет действовать.
Но я ничего не мог добиться, они меня не слушали. В конце концов я понял, что пунийцы жаждали не доводов или объяснений, а мести. Ничего лучшего я придумать не смог, а потому одним рывком стащил с тектоника плотно облегавшие его штаны, упругие, точно змеиная кожа. У него не было члена, зато был задний проход. Я сказал Палузи:
– Он в твоем распоряжении, действуй!
Мое предложение показалось ему таким неожиданным, что немного усмирило его ярость.
– Ты хочешь убить его или причинить ему боль? – объяснил я ему свое предложение. – Что ранит его сильнее? Моментальная смерть или необходимость вернуться к соплеменникам обесславленным и униженным?
И они его изнасиловали. Сначала Палузи, а потом по очереди все четыре охотника, которые выжили после встреч с врагом.
Видела бы ты, Прозерпина, как он смотрел на меня, пока охотники трахали его один за другим. Да, он не сводил с меня своих круглых глаз, которые постепенно наполнялись ненавистью, как мешки на мельнице – мукой. Это было отвратительно, низко и гнусно, не буду с этим спорить. Но стратегия руководствуется не этикой, а поставленными целями. К тому же лучшего обращения Голован не заслуживал.
Когда мы развязали его и показали жестами, что он может отправляться восвояси, тектон сначала не верил, что мы даруем ему жизнь и свободу, а потом пошел в сторону Логовища Мантикоры. Его раны причиняли ему такую боль, что Голован шагал медленно и сильно хромал. По внутренней стороне его бедер текли ручейки синей крови. Сделав несколько шагов, он остановился, обернулся, поднял левую руку вверх и, указав на меня своей культей, бинты на которой были испачканы запекшейся кровью, произнес нечто похожее на мое имя, как той ночью в пустыне:
– Мааарррк.
Потом он ударил себя культей в грудь и сказал:
– Нестедум.
Наконец-то он назвал мне свое имя. Но это было не просто имя, а еще и клятва в вечной ненависти, и жестокая угроза. Я не сообразил, что ему ответить, чувствуя лишь, как страх пронзает мою грудь, точно копье. Палузи нашелся первым.
– Вали вон отсюда, вонючая бобовая голова! – закричал он.
Бальтазар бросил в него камень, охотники последовали его примеру, а Голован, которого теперь, наверное, следовало называть его настоящим именем – Нестедум, двинулся вперед под градом камней.
– Любопытно, – заметил Палузи, когда тектоник оказался достаточно далеко. – В пуническом языке сочетание «несте дум» имеет смысл.
– Неужели? – спросил я, хотя этот фонетический казус меня не слишком интересовал. – И что же оно означает?
– Кровопийца.
8
На следующий день тектоники сменили тактику. Из Логовища Мантикоры появилась сначала первая группа из восьми солдат, а через некоторое время – вторая. Оба маленьких отряда двигались на небольшом расстоянии, чтобы иметь возможность прийти на выручку друг другу. Если бы одна группа подверглась нападению, вторая пришла бы ей на помощь, а сражаться с шестнадцатью вооруженными тектониками было не под силу даже нашей Ситир.
Обе группы двигались по спирали, тщательно и дотошно прочесывая все пространство вокруг Логовища Мантикоры. Как и следовало ожидать, очень скоро они обнаружили пятерых своих соплеменников – мертвых, обнаженных и безоружных. Они забрали пять трупов и вернулись к своему лагерю. То, что они сделали потом, Прозерпина, вообразить заранее было невозможно.
Мои учителя заставляли меня читать произведения Геродота[50] и прочих авторов, которые описывали необычные традиции заморских стран, в том числе погребальные обряды. Но какими бы ни были верования и происхождение разных людей, все они по-своему воздавали почести умершим. Даже самые убежденные атеисты в Греции следовали определенным ритуалам. Так вот, тектоники поступали иначе.
Они утащили своих мертвых сородичей к Логовищу Мантикоры, подвесили их на деревянные распорки, словно туши телят, и стали срезать с трупов куски мяса. А потом они стали есть плоть своих товарищей, сырьем! При этом тектоники не казались слишком голодными, они просто грызли и жевали это мясо, как любую другую пищу.
Мне вспоминается, Прозерпина, что при виде этой картины я испытал некий первобытный ужас. Кем были эти существа, способные есть себе подобных без всякой необходимости? Как можно было ожидать сострадания от подобных тварей? В тот день, Прозерпина, я осознал, что настоящая дикость заключается не в следовании более или менее странному обряду, а в его отсутствии.
Да, с вершины нашего холма мы увидели всё, потому что с этой возвышенности нам открывался прекрасный обзор на каменную стену их крепости, которая широким кольцом окружала и защищала Логовище Мантикоры. Внутри этого заграждения они разбили свой лагерь. Треножники, на которые они подвесили трупы своих соплеменников, были сделаны из длинных жердей. Тектоники оказались чрезвычайно дисциплинированными существами: они выстраивались в очередь и терпеливо ждали, когда мясник выдаст им большой кусок мяса. Потом они хватали полученную порцию обеими руками, усаживались на землю, скрестив ноги, и начинали жевать ее тремя рядами своих зубов. Они любили грызть кости, больше всего им нравились мозги, а вот кишки и прочие потроха их не слишком привлекали.
– Это нарушает мои планы, – сказал я Бальтазару. – Я рассчитывал, что они будут искать пропитание за пределами Логовища Манти…
Сервус не дал мне договорить:
– Если они будут продолжать в том же духе, их мертвых друзей им хватит ненадолго. Жрать они горазды!
– О мокрая задница Нептуна! Неужели они так ненасытны?! – воскликнул Палузи.
Количество пищи, которое поглощал каждый тектон, было невероятно большим. Казалось, они съедали в три или четыре раза больше, чем люди. На протяжении следующих дней монстры строго следовали установленному распорядку дня. Каждое утро на рассвете две группы по восемь солдат выходили за пределы крепости и обследовали окрестности. Трудно сказать, какую цель они преследовали: поиски еды, подготовку к обороне или просто изучение местности. Я внимательно следил за ними, пытаясь обнаружить любую деталь, которая помогла бы нам в борьбе с ними. И хочешь знать, Прозерпина, что меня больше всего поразило? Как раз то, что тектоники ни к чему не проявляли особого интереса и ничему не удивлялись. Именно так. Например, они не уделили ни малейшего внимания солнцу. Эти существа, пришедшие из подземного мира, над чьими головами раньше всегда нависали каменные своды, ни одного, ни единого раза не взглянули с изумлением, испугом или восхищением на небо и на солнце. Ни одного.
Тектоники, которые не участвовали в этих вылазках, выполняли другую работу. Одни поднимались на стену из грубых камней и следили за окрестностями, а другие спускались в Логовище Мантикоры и трудились там. Мы не знали, что именно они делали, но до нашего слуха доносились удары и гул, словно там была кузница, а фоном для этих звуков служило чудовищное пыхтение странных, уже знакомых нам тварей, с виду похожих на кальмаров. Время от времени из норы вырывались голубые облачка странного вонючего пара. Смрад, распространяемый ими, напоминал запах тухлых яиц и долетал до нашего холма, несмотря на значительное расстояние.