По правде говоря, он был не слишком разговорчив.
– Нам пригодятся твоя сила и твои способности, Урф. А сейчас иди к Квинту Эргастеру, и он даст тебе какую-нибудь работу.
На Эргастера подобные силачи никакого впечатления не производили. Он велел Урфу двигаться быстрее и подгонял его своим посохом, словно быка, запряженного в повозку. Но на быка этот мужчина совсем не походил; между ног у него висел член размером с конский, даже сейчас, в спокойном состоянии. Женщины, которых тренировала Ситир, посмеивались, и только она сама оставалась, по обыкновению, серьезной.
– Твой приятель Урф, наверное, поступил в монастырь Геи еще до рождения, правда? – насмешливо сказал я. – Мышцы у него всюду, даже в глазах.
Однако Ситир никогда не отвечала на субурские шутки, потому что жила в ином мире. Перед тем как отвернуться от меня и направиться обратно к женщинам, она ответила мне:
– Знаешь, почему тебя обуревают такие чувства, птенчик? Потому что ты еще птенчик.
И ушла, оставив меня одного.
Но ее место быстро занял Сервус.
– Ты, наверное, рад, господин. У нас вдвое больше ахий.
– Конечно, это хорошая новость, – согласился я. – Но и этого недостаточно.
– Ты прав. Будь у нас больше солдат, мы смогли бы убить больше тектонов или даже спасти наши несчастные жизни.
– Солдат? – рассмеялся я. – Откуда их здесь взять, в этой пустыне? Говоря «пустыня», мы в первую очередь думаем не об отсутствии воды, а об отсутствии людей.
– Это так, но все же люди в пустыне есть. Неподалеку отсюда живет небольшая группа сильных мужчин, которые, возможно, согласятся сражаться, если кто-нибудь объяснит им, в чем дело.
Я нахмурил брови и потребовал, чтобы он выразился точнее. Сервус поклонился, понимая, что его ответ мне не понравится:
– Серебряный рудник.
До этого момента я не отдавал себе отчета в том, насколько этот человек способен на всякие уловки. Он уже в третий раз настаивал на том, чтобы мы сходили на рудник. Неизвестно, зачем ему это понадобилось, но на сей раз я не мог ему отказать: любой вооруженный мужчина будет нам необходим. В первый раз в жизни мне приходилось с ним согласиться; я собирался исполнить желание раба, и это меня страшно раздражало.
Перед тем как отправиться на рудник, я передал Квинту Эргастеру бразды правления на время моего отсутствия, которое не должно было затянуться.
– Не строй людей для боя и ничего не предпринимай, пока я не вернусь, – попросил его я.
Он ответил мне, как примипил перед легионом солдат.
Со мной отправились Сервус, Ситир и Куал, который знал точное расположение этого распроклятого рудника. Мы отошли совсем недалеко от лагеря, когда на нас напали.
Ты, наверное, помнишь, Прозерпина, что еще в Утике нас предупреждали, что на отдаленных пустошах провинции промышляет шайка знаменитых бандитов. О них шла слава как о людях отчаянных и грозных, встреча с которыми грозила верной гибелью. Так вот, последующие события больше всего напоминали ателлану, то есть комедию, которую разыгрывали в городе Ателла[56], – эти фарсы считались самыми гротескными и язвительными проявлениями драматического искусства.
Мне вспоминается, что справа от меня шел Сервус, а слева Куал. Ситир, по неизвестной мне причине, шагала немного позади. И вдруг перед нами на небольшой возвышенности появились четыре фигуры. Их главарь, вероятно для устрашения, надел на голову голый череп, раскрашенный яркими красками. Этот трюк делал его выше, но в целом четверо бандитов являли собой довольно жалкое зрелище и не внушали страха. Все они страшно отощали, их рваная и потертая одежда с трудом держалась на костлявых телах, и только один из них – с короной из черепа на голове – был обут. Они угрожали нам зазубренными ножами и короткими копьями, сделанными из простых палок с обожженными на огне концами.
Мы не столько испугались, столько удивились, но все замерли на месте. Тебе нетрудно догадаться, Прозерпина, что люди, которые сразились с тектониками, не робеют при виде четырех бандитов. А как только разбойники, собиравшиеся напасть на нас, увидели, что с нами ахия, они сами в страхе бросились наутек. Однако комедия на этом не кончилась, потому что я воскликнул:
– Вы что, не видели?! Это же мужчины с оружием в руках!
Именно такие люди были целью нашего похода, поэтому я бросился за ними, требуя, чтобы они немедленно остановились, и угрожая им казнью на кресте в случае неповиновения. За мной устремились Сервус, Куал и Ситир. Если бы это была ателлана, ее можно было бы назвать «Нападение на нападавших» или как-нибудь еще в этом роде.
Разумеется, эти бедолаги не могли далеко уйти, тем более что их преследовала ахия. В один миг Ситир повалила их всех на землю с той же легкостью, с которой действует рысь, когда охотится на косулю. Когда четверо разбойников подползли друг к другу и оказались рядом, словно четыре пальца одной руки, они стали умолять нас сохранить им их жалкие жизни и клясться, что они ошиблись и ничего против нас не имеют.
Сервус отчитал того, который казался их предводителем:
– Ах, ничего против не имеете? И ты украсил свою голову этим раскрашенным черепом и угрожал нам ножом, просто чтобы показать нам свои мирные намерения? Вы негодяи – и к тому же не умеете врать!
– Как тебя зовут? – спросил предводителя я.
– Торкас, великий доминус.
Значит, это и был тот самый знаменитый Торкас, которым меня так пугали!
Неужели и вправду эти крысы пустыни внушали ужас всей провинции? Поверить в это было трудно. Вероятно, сказал я себе, губернатору было выгодно раздуть славу этих бедолаг, чтобы потом, уничтожив их, потребовать от Рима заслуженной награды. Видишь ли, Прозерпина, так обычно и действовали наши магистраты: следуя своим корыстным интересам, они представляли этого жалкого Торкаса как угрозу власти в провинции и одновременно не имели ни малейшего понятия о настоящей угрозе.
Я потребовал, чтобы разбойники показали нам свой лагерь, и им ничего другого не оставалось, как подчиниться. Идти нам пришлось совсем недолго.
Их лагерь, если только можно назвать этим словом увиденное, представлял собой картину нищеты, страданий и тягот. Банда пряталась в низине, чтобы их нельзя было заметить издалека. Их поселение состояло всего из нескольких навесов, сделанных из рваных и жалких кусков ткани, привязанных к изогнутым веткам. Мы увидели исхудавших женщин и плачущих детей с раздутыми животами. А сколько язв и струпьев, Прозерпина, было на их маленьких телах! Повсюду роились тучи мух, а посреди поселка разгуливали две тощие козы: ребра у них так торчали, что животы казались кузнечными мехами.
Торкас и трое его товарищей попытались нас разжалобить видом своих жен и детей. По их словам, они нападали на караваны, направлявшиеся к руднику или возвращавшиеся оттуда, только чтобы раздобыть немного еды. Я спросил их, не были ли они беглыми рабами с этого самого рудника, и негодяи сознались в этом, но пожаловались на дурное обращение хозяев.
– Возможно, они правы, – вмешался в наш разговор Сервус.
– Мне еще никогда не приходилось видеть раба, который бы не жаловался на своего хозяина! – воскликнул я.
Я видел, что во взгляде Ситир, обозревавшей эту картину, сквозило все больше сострадания, и сказал:
– Тебе этого не понять, но каждому рабу известно, что существует два страшных и непростительных преступления, которые они не должны совершать никогда: убийство доминуса и побег. Эти люди признались во втором из них, и неизвестно, не виноваты ли они и в первом тоже.
– Ты прав, – заметила ахия, – мне этого не понять.
Как мне следовало поступить? Эти люди были слишком немощны, чтобы толковать им о Конце Света. К счастью, Ситир взяла переговоры на себя и обратилась к несчастным:
– Идите на восток. Недалеко отсюда вы увидите огромную акацию, в тени которой расположен лагерь. Там вам дадут еду и еще кое-что хорошее. Скажите только, что вы пришли от Ситир Тра.
Мне показалось, что она нашла хороший выход из положения. Когда женщины и дети окажутся в лагере, нам будет проще завербовать Торкаса и его бандитов. Если они не захотят сражаться ради спасения мира, то, вероятно, возьмут в руки оружие, чтобы защитить свои семьи. Я только немного поправил Ситир:
– Сделайте, как она вам велела, но скажите, что пришли по распоряжению Марка Туллия.
Мы продолжили свой путь к руднику, а Куал служил нам проводником. Расстояние было не слишком большим, но дорога шла через овраги, которые чередовались с подъемами. Скоро мы увидели хижины из пальмовых ветвей и глины. Их стены, испещренные трещинами, казались очень старыми и непрочными. По словам Куала, здесь жили шахтеры и остальные рабочие. В первой хижине нашим глазам открылась весьма неприглядная картина.
Внутри, в сумраке, мы увидели груды тел, бессильно простертых и бездвижных; большинство этих людей уже потеряли сознание. В воздухе маленькой хижины стояла вонь от рвоты и харканья, а над зловонной, разлагающейся и покрытой язвами плотью несчастных роились тучи насекомых. Это были больные или, вернее, умирающие рабы. Всех нас поразила эта картина страдания и запущенности, потому что нигде не было видно ни следа лекарств или ухода за больными: ни одного жалкого бинта, ни таза со свежей водой, ни отвара трав, ни амулета Эскулапа[57] или иного местного бога врачевания, как бы он ни прозывался. Ничего – их просто сложили в хижине, как сломанные доски.
Кто-то за нашей спиной спросил весьма грубым тоном:
– Эй, вы! Кто вы такие?
Судя по всему, это был надсмотрщик; на нем была соломенная шляпа, а в руках он нес длинную палку. Когда я назвал свое имя, он растерялся, не зная, как ему следует себя вести, потому что, с одной стороны, был человеком недалеким, а с другой (и тут я вполне его понимал) – никак не мог взять в толк, что делает аристократ моего звания в этой глуши. Я подтолкнул его: