а сей раз он ехал верхом. О ужас!
Мое описание должно быть понятно людям, Прозерпина, поэтому я скажу тебе, что существо, на котором восседал тектон, было похоже на ящерицу размером с небольшую лошадку. Всем своим видом оно напоминало пресмыкающихся, но на его длинной шее росла щетина, как у диких вепрей. Вся упряжь и вожжи были сделаны из тонких цепочек, которые звенели на ходу. От этого животного здорово воняло, и этот запах напомнил моему носу слонов в цирке. Всадник потрясал очень длинным гарпуном, призывая нас напасть на него. Неожиданно наши люди начали говорить что-то по-пунийски.
– Что они говорят? – спросил я Куала.
– Они говорят «тритон, тритон», потому что маленькая лошадь тектоника похожа на тритона.
Римляне называли этим словом некое подобие морского божества, а пунийцы дали это имя озерной ящерице, которую отдаленно напоминал скакун тектона. Сервус стер ладонью пот со лба.
– О милостивая богиня Гея! – заныл он тоскливо. – Они седлают тритонов размером с пони. Какие еще ужасы заготовили они для нас?
Теперь стало понятно, почему внутри Логовища Мантикоры все время раздавался шум: тектоники расширили туннель и построили пандусы или еще какие-то сооружения, чтобы их кавалерия могла подняться на поверхность. В предусмотрительности им нельзя было отказать! Как тщательно и обстоятельно продумывали они захват чужих земель! Сначала тектоны отправили одного следопыта, Нестедума, потом сравнительно большую и хорошо вооруженную группу, а теперь вывели на землю первое верховое животное, чтобы посмотреть, сможет ли оно привыкнуть к новым условиям.
Не ожидая моего приказа, из нашего войска выступила Ситир. Вероятно, она решила, что Урф уже сразился с врагом и теперь наступила ее очередь. Ахия спокойно двинулась вперед и остановилась в двадцати шагах от всадника. Эргастер, которому еще не доводилось видеть ее в действии, предрек:
– Они ее сожрут с потрохами. Амазонки существуют лишь в сказках каких-то сумасшедших греков.
– Тектоники тоже кажутся чудищами из сказки, но существуют на самом деле, – возразил ему Сервус.
– О боги! – воскликнул Бальтазар, который впервые разделял мнение Эргастера. – Ты не можешь позволить, чтобы одна безоружная женщина сражалась с всадниками из подземного мира, какой бы там ахией она ни была. Прикажи ей отступить!
Я только пожал плечами:
– У ахий самый тонкий слух в мире, но они глухи к приказам, которые не хотят выполнять. Вам это уже должно быть известно.
Однако казалось, что это новое четвероногое существо с длинной шеей не произвело совершенно никакого впечатления на Ситир, которая стояла столбом, устремив взгляд на животное, а не на всадника.
Тектоник начал атаку и направил острие своего копья прямо в грудь Ситир. Но самое ужасное было не это: когда страшная ящерица разбежалась, на ее боках открылись приросшие к ним створки, похожие на раковины устриц (не могу найти более подходящего сравнения): четыре, пять, шесть. Они пришли в движение с резким, пронзительным и непрерывным ревом.
Наши ряды дрогнули, ибо этот звук, Прозерпина, был действительно устрашающим. Несколько человек бросили свои жалкие копья и пустились наутек.
– Остановите их! – закричал я.
Тем временем всадник набирал скорость, крепко держа копье, которое неминуемо должно было поразить Ситир в самую середину креста на груди. Ахия замерла, точно каменная статуя, и мы все думали, что она погибнет. Но в последний момент она сделала вот что.
Она подпрыгнула. Тектон нес копье по правую сторону животного, а Ситир, подпрыгнув, оказалась слева от него, схватила длинную шею ящерицы обеими руками и стала крутить ее, точно веревку. Зверь рухнул на землю.
Самую трудную задачу ахия превращала в легкую. Шея у этого чудовища, Прозерпина, по форме и размерам была похожа на акулью, а Ситир расправилась с ним невероятно быстро и словно играючи.
Мертвая ящерица придавила ноги всадника, поэтому Ситир вытащила из вьючного мешка на боку тритона некое подобие топорика и отрубила голову тектона с таким же спокойствием, с каким могла бы подстричь себе ногти. Потом она отвела руку назад и бросила голову врага в ряды его соплеменников, словно мяч.
Как вопили наши воины, Прозерпина! Они визжали так, будто сошли с ума. А как поступила Ситир? Она просто вернулась на нашу позицию спокойным шагом, подобно нашим благородным дамам, которые, прогуливаясь по Форуму, равнодушно взирают на выставленные на продажу драгоценности.
Я посмотрел на солнце и удостоверился, что оно поднялось уже достаточно высоко. И действительно, все тектоны начали жмурить свои круглые, как яблоки, глаза. Они явились из мира, где солнца не было, и им оно было незнакомо, равно как и причиняемые им неудобства. В тот день светило превратилось в нашего союзника: ему следовало мешать им видеть нас, а если повезет, то и ослепить их совсем, хотя бы на время.
Теперь оставалось только выполнить еще один ритуал перед началом битвы. Накануне вечером старый Квинт Эргастер попросил меня исполнить его последнее желание: он хотел погибнуть первым.
Подобные жертвы перед сражениями, Прозерпина, тоже были воинской традицией наших предков. Согласно обычаю, некоторые воины умышленно шли на гибель: они бросались на врагов, не обращая внимания на раны, перед тем как начиналась настоящая битва, доказывая таким образом свою решимость и презрение к боли и смерти. Подобный поступок вызывал восхищение среди солдат врага и вдохновлял на бой армию героя. Этой полузабытой традиции уже никто не следовал, но некоторые римляне-консерваторы, к которым принадлежал и Эргастер, обожали старинные порядки, и у меня не хватило духу отказать ему. С другой стороны, почему я должен был ему перечить? Квинту было уже за девяносто, и гибель на поле боя казалась мне достойным финалом жизни, полностью посвященной ратному искусству.
Итак, этот почтенный старец двинулся вперед медленным, но уверенным и твердым шагом. Одной рукой он опирался на посох, который помогал ему идти, не спотыкаясь, а в другой нес свой старый меч легионера, тот самый, что когда-то еще подростком взял впервые при осаде Карфагена. Мне кажется, что сначала тектоники решили, что мы направили к ним третьего богатыря, но потом увидели, что он не остановился на поле в ожидание противника, а двинулся вперед, прошел мимо мертвого великана, дохлого тритона и его обезглавленного всадника и направился к рядам врага, не замедляя шага. Тут мы впервые смогли наблюдать реакцию всей армии тектоников: солдаты не верили своим глазам, их ряды пришли в движение. Мы видели, как они волновались, слышали, как стрекотали их доспехи из насекомых. Удивлению тектонов не было предела: что задумал противник, посылая нам одного хромого старика? В чем заключался подвох? Квинт Эргастер непоколебимо шел к ним своим размеренным шагом, а его посох ритмично ударял по земле. На ногах у него были старые сандалии легионера, он высоко поднял подбородок и смотрел вперед суровым взглядом.
Оказавшись в трех или даже в двух шагах от стены живых щитов, которые гоготали, словно растревоженные гусыни, Эргастер остановился. Стоило ему приблизиться к врагам еще чуть-чуть, и они расправятся с ним, а ему хотелось перед этим произнести последние слова.
К сожалению, дорогая Прозерпина, нередко какое-нибудь прозаическое событие портит самый героический момент. Так и случилось, когда Эргастер поднял свой меч и закричал:
– Так идет на смерть римлянин!
Это был наивысший момент его существования, зенит славы всей жизни, отданной Риму и Марсу. Но тут, как раз когда Эргастер вытянулся во весь рост с мечом в руке и встал на цыпочки, он вдруг перднул, и этот долгий и громкий звук напомнил рев телящейся коровы. Подобный казус нетрудно понять: девяностолетнему старцу, идущему на верную смерть, некогда было думать про контроль за сфинктером. Но следует все же заметить, что его кишечник выбрал весьма неподходящий момент, чтобы выпустить газы.
Наши солдаты, которые перед этим подбадривали его своими криками, сразу смолкли. Даже тектоны вдруг притихли в замешательстве. Бедняга Эргастер в смятении замер, держа в вытянутой руке свой меч. Его отчаянию не было предела, и он обернулся к нам, словно моля о помощи. Я шагнул вперед и закричал, сложив ладони рупором, чтобы старик меня услышал:
– Так идет на смерть римлянин!
Он посмотрел на меня, утвердительно кивнул и шагнул вперед. Лезвие его меча упало на один из щитов и отрезало от него кусок. От боли щит завизжал, и тут же полдюжины гарпунов пронзили дряхлое и иссохшее тело.
Его смерть послужила нам сигналом: я поднял свой меч и произнес несколько слов, которые, несомненно, не войдут в историю как образец речи полководца перед битвой.
– Смотрите, что сделали эти людоеды из преисподней с несчастным стариком! – заорал я. – Отмстим же за Квинта Эргастера, отомстите за вашего отца!
Ты, наверное, спрашиваешь себя, Прозерпина, как я, будучи отъявленным трусом, который всегда испытывал животный ужас при мысли о ранах и падениях в пропасть, мог идти в наступление против вооруженной армии, защищавшей как раз бездонный колодец. Ответ на самом деле очень прост: я двигался вперед, потому что меня подталкивали. С тех пор как я покинул наш дом в Субуре, я все время испытывал давление: сначала отца, потом Сервуса и Ситир, затем Бальтазара и всех прочих. И теперь настало время действовать.
Мы заорали, чтобы подбодрить себя, и пошли в наступление, но не бросились на врага, а двинулись медленно и слаженно, сохраняя силы для столкновения. Да, мы шли в атаку – теперь действительно начиналась битва.
Наше боевое построение было таким: сотня рабов, мужчин и женщин, двигались плотной линией, держа в руках плетеные щиты и примитивные копья. Чуть впереди шли ахии: Ситир на левом фланге, а Урф на правом. Куал тоже не отставал – он настоял на том, чтобы сражаться рядом с Сервусом, которого по-прежнему любил. Мне вспоминается, что в моей голове мелькнула мысль, не отвечавшая важности момента. «Куалу удалось узнать, кого любит Сервус? – спросил я себя. – Или он умрет в неведении?»