– Отец, – сказал я ему серьезно, – я должен сообщить тебе нечто срочное, не терпящее отлагательств.
Цицерон кивнул, приглашая меня продолжать.
– Они придут, – заявил я. – На самом деле они уже пустились в путь.
– Но кто – они? Кто придет? – спросил он меня с нежностью.
– Кто? Они! Тектоны, или тектоники!
Отец смотрел на меня, и на лице его было написано непонимание.
– Значит… вы ничего о них не слышали? – настаивал я.
– Решительно ничего. Я не знаю, о чем или о ком ты говоришь.
На несколько минут я погрузился в раздумья. Меня поглотило Логовище Мантикоры, и мне так и не удалось узнать, чем закончилась наша стычка с передовым отрядом тектонов.
– Ты просто исчез. Я отправил пятерых надежных рабов в Африку, чтобы они нашли тебя или, по крайней мере, узнали о подробностях твоей гибели. Только один из них вернулся, но его рассказ был неполон и совершенно непонятен, а сведения он добыл через третьи руки. Мы его, естественно, пытали, но выяснили только одно: тебя поглотила яма в пустыне. Поэтому я и спрашивал, что там, у нас под ногами.
– А остальные четверо?
– Марк, за последние семь лет случилось много разных событий. Вскоре после твоего исчезновения в Проконсульской Африке началось кровавое восстание рабов. Именно поэтому я посылал искать тебя только рабов: восставшие распинали на крестах всех свободных римлян. Кстати, четверо остальных рабов присоединились к восставшим, которых возглавляет некий Либертус.
Мой отец продолжил:
– Поначалу мятежников было мало, и они орудовали только в пустыне и на прилегающих к ней землях, но постепенно их отряд увеличился, и наконец, собрав достаточно бойцов, они решились напасть на саму столицу провинции – Утику.
– Не может быть.
– Стоящий во главе этой орды нищих Либертус красноречив, и ему удалось повлиять на рабов провинции. Тысячи рабов, трудившихся на полях, в рудниках и в домах знати, присоединились к нему. И они не церемонились: когда Утика пала, они распяли на крестах губернатора Сила Нурсия и всех его родственников.
– Я был знаком с Нурсием, – вспомнил я.
– Его смерть никого не опечалила, – продолжил свой рассказ Цицерон. – Но восстание рабов такого масштаба нельзя было оставить безнаказанным. К сожалению, как это случается обычно в Сенате, вместо того чтобы решать, как дать отпор угрозе, дебаты велись о поиске виновных. Всегда они так поступают!
– А что случилось дальше?
– Нечто непредвиденное: захватив Утику, они не удовлетворились разбоем и попойками, как следовало ожидать от этого сборища негодяев. Никак нет. В порт Утики заходило много кораблей: они завладели всеми судами, переплыли через море и напали на Сицилию!
– Невероятно.
– Оказавшись на острове, они прошли по нему, словно туча саранчи. И им сопутствовал успех: они разбили все размещенные там немногочисленные отряды, верные Республике.
Я не мог поверить его словам.
– Как могла орда оборванцев разбить войско легионеров?
– Видишь ли, Марк, этот мятеж особенный. Восстания рабов случались и раньше, но на сей раз войско этих негодяев не такое, как обычно: оказывается, этот Либертус убедил несколько дюжин ахий присоединиться к своей армии. Ахий! Ты не ослышался! Именно они тренируют мужчин и женщин Либертуса. А кроме того, ты можешь себе представить, что означает для толпы рабов быть товарищами по оружию с ахиями. Чернь всегда их обожала, и вид этих воинов в своих рядах вдохновляет их и ободряет.
Мне не надо было ничего себе представлять: я своими глазами видел не одну, а двух ахий в действии. Если бы не Ситир с ее сверхчеловеческими способностями и доброй славой на земле, рабы, сопровождавшие меня в пустыне, никогда бы не стали сражаться с тектонами. Воспоминание о Ситир жалом вонзилось в мой мозг. Она, единственная. Ты, дорогая Прозерпина, указала мне путь на поверхность земли из глубин, но только ей, Ситир, ее памяти я обязан тому, что смог пережить семь лет адских мучений. Это только ее заслуга.
– Марк?
Отец окликнул меня, потому что я погрузился в свои мысли, и мне пришлось попросить у него прощения.
– Я вижу, что мир сильно изменился за время моего отсутствия, – заметил я. – Теперь ахиям не чужды заботы земные! Рассказывай дальше, отец, прошу тебя.
– Как я уже говорил, на Сицилии никто не смог остановить этого безумца Либертуса с его ахиями и его армией недовольных. Они добрались до Мессины. Если они смогли переправиться по морю от Африки до Сицилии, то Мессинский пролив[66] показался им просто лужицей, и они высадились на полуострове.
– Как Спартак[67].
– Совсем наоборот, – поправил меня Цицерон. – Либертус действует скорее как Ганнибал и атакует с юга! Спартак всегда хотел покинуть Италию, а Либертус, напротив, хочет решить стратегическую и одновременно сакральную задачу – разрушить Рим. Ты не ослышался! Он заявил, что Рим является Корнем Зла – с большой буквы, и что Человечество – тоже с большой буквы – не сможет достичь великого Братства до тех пор, пока самый великий из пожаров не очистит от скверны этот город с его патрициями и его вечными законами. – Отец завершил свою речь с сарказмом, столь для него характерным: – Он – Человек с большой буквы, этот Либертус.
– Ну и что? Что случилось дальше?
– Нетрудно себе представить, что все эти события заставили нас не раз направлять войска против армии рабов. Несколько месяцев тому назад, видя, что повстанцы подошли слишком близко и могут напасть неожиданно, Сенат наконец принял правильное, хотя и не вполне удачное решение: приказал Юлию Цезарю возглавить консульскую армию и разгромить войско Либертуса.
Я знал Цезаря до того, как исчез в Африке, но тогда он был лишь подающим надежды политиком. Мне доводилось встречать его на Форуме в окружении друзей и почитателей. Он всегда носил одежды из дорогого шелка и никогда не затягивал пояс. (Да будет тебе известно, Прозерпина, что в то время ходить в просторных туниках было модно среди содомитов.) Однако Цезарь хотел не столько подчеркнуть этим свои вкусы, сколько эпатировать общество и подчеркнуть свое свободомыслие. Да, в то время он казался человеком привлекательным и необычным: никогда нельзя было с точностью сказать, кто перед тобой – гений или просто демагог. Скорее всего, в его натуре сочетались обе черты. Но я никогда не слышал о его воинском таланте и попросил Цицерона продолжить рассказ.
– Хитроумный Цезарь включил в свое войско ахий, чтобы лишить Либертуса этого преимущества. Тебе следует знать, Марк, что восстание Либертуса спровоцировало некое подобие войны среди последователей религии Геи. Около половины ахий поддерживают Либертуса и его бредовую затею, а остальные верны законным институтам своей религии, Республике и общественному порядку.
– Я полагаю, что разыгралось жестокое сражение, и в первый раз, наверное, ахиям пришлось бороться между собой.
– Совершенно верно. К югу от Рима состоялась страшная битва. Легионеры и ахии против рабов и ахий. Жуткое зрелище.
– А кто победил?
– Цезарь. Ты его не знаешь, но он блестящий полководец, ему нет равных.
– Как бы то ни было, – заметил я, – наверное, теперь с Либертусом покончено.
– Нет. Я сказал тебе, что победил Цезарь, а не Республика.
Его ответ показался мне туманным.
– Цезарь победил Либертуса и его войско рабов, – уточнил Цицерон, – но не разбил его окончательно и к тому же не стал преследовать. Либертус и остатки его отребья спрятались в горах, неподалеку от Везувия, где остаются до сих пор. И, естественно, пытаются из своего укрытия вызвать недовольство рабов и подготовить новое восстание. Либертусу нельзя отказать в красноречии, поэтому, несмотря на их поражение, поток недовольных, которые хотят к нему присоединиться, не иссякает. Они прячутся в горах, словно звери, и не представляют собой серьезной опасности ни для города, ни тем более для Республики. Но верно и то, что с каждым днем их становится все больше.
– А почему Цезарь не стал преследовать Либертуса и не уничтожил всех его последователей, чтобы окончательно отпраздновать победу?
– Потому что Республика превратилась в выгребную яму, где царит упадок и разложение! – воскликнул мой отец раздраженно. – Да будет тебе известно, что Римом правит теневой триумвират, три могущественных человека: Помпей, Цезарь и Красс. Сторонники всех троих вместе контролируют Сенат. Именно поэтому я и отошел от политики: сенаторы теперь думают не о Республике, а только о своей группировке. Мы живем в условиях лицемерного и нестабильного равновесия, потому что триумвиры ненавидят друг друга и между ними нет доверия. Они думают в первую очередь не о судьбе Республики, а о том, как уничтожить соперников. В прежние времена генерал думал бы только об общем благе и не остановился, пока ему не удалось бы распять этого Либертуса на кресте. Но триумвират все извратил. Цезарю нужны деньги, и он желает только обогатиться. Зачем ему тратить время, убивая всяких оборванцев? В свое оправдание он заявил, что Сенат доверил ему войско и поручил важную задачу охраны границы с Галлией, и отправился на север! Именно там, грабя богатые земли галлов, он сможет разбогатеть, а не здесь, сражаясь с отрядами полоумных нищих. Кроме того, уезжая на север, пока восстание Либертуса еще не совсем подавлено, Цезарь таким образом подложил свинью Помпею и Крассу.
– А эти двое мужей? Помпей и Красс?
Цицерон провел ладонью по лицу, словно желая отогнать ночной кошмар.
– Они оба являют собой жалкие примеры безумия, охватившего наше общество. Тебе известно, что много лет назад Красс разбил другое войско рабов, которое возглавлял Спартак. И какую награду он получил за это? Никакую. Победа над рабами, существами низшими, не может принести славы. Однако, если по какой-либо роковой случайности полководец терпит поражение, ему грозит страшный позор. Так вот: Красс не забыл, с каким трудом далась ему победа над Спартаком, и боялся, что история повторится с Либертусом. Поэтому, не дожидаясь приказа Сената отправиться на борьбу с рабами, он уехал в Азию!