– Я чувствую свою вину еще по одной причине, – признался мне Бальтазар Палузи. – Знаешь почему? Я, конечно, очень любил мою жену и наших детей, но только Адада я никак не могу забыть. И выходит, будто моя любовь к нему заслонила все остальные чувства.
Когда он произнес имя брата, мне пришлось сглотнуть слюну, но я сказал ему только:
– Это естественно. Не бывало на свете двоих людей, так похожих друг на друга и столь во всем согласных.
Однако мы теряли время. Нет, Прозерпина, я поднялся на Везувий вовсе не для того, чтобы умереть. Я поднял Бальтазара с земли и заговорил:
– Я должен сказать тебе одну вещь и надеюсь, что ты в ней не усомнишься, ибо времени на подробные разъяснения у меня нет. В странствиях по подземному миру мне довелось увидеть бесконечное множество народов, таких разных и удивительных, что я не смог бы описать их тебе и за целую жизнь. Но самое важное событие связано не с ними, а с миром божеств: оказывается, мой друг Палузи, есть один высший Бог, который создал все в мире, и я его видел.
– Ты видел Баала?
– Нет, никакого Баала не существует. Есть лишь одно-единственное божество, один Бог, который живет в пещере, в самой глубине земных недр.
Любой мудрец Рима посмеялся бы надо мною, но Бальтазару Палузи была дана другая мудрость, более примитивная и более терпимая, и он ни на миг не усомнился в моих словах, а только спросил:
– А почему ты мне об этом рассказываешь?
– Потому что теперь, когда Либертус отказался присоединиться к армии Сената, наша единственная надежда – Бог. В тот первый и последний раз, когда мне довелось говорить с ним, я попросил его указать мне дорогу назад, на поверхность земли. А сейчас я попрошу у него помощи в борьбе с тектонами.
– Я все равно никак не могу уразуметь, на кой прах я тебе понадобился, Марк Туллий.
– Ты единственный человек во всем мире, который в силах мне помочь, по двум причинам.
Он недоверчиво скривился:
– По каким еще двум причинам?
Я просто указал ему на жерло вулкана и попросил его посмотреть вниз:
– Гляди, Бальтазар. Ты явился сюда из Африки и потому, наверное, не знаешь того, что известно любому жителю Италии. Тебе когда-нибудь говорили о чудесных цветах лавы в глубинах Везувия?
И действительно, лава вулкана переливалась внизу розовыми и светло-голубыми тонами, а иногда подземные силы направляли вверх разноцветные струи, которые затем исчезали, снова падая в породившее их озеро на дне кратера. И, воспользовавшись тем, что Бальтазар Палузи зачарованно смотрел на эту картину, я обеими руками столкнул его вниз.
15
Я прыгнул вслед за Бальтазаром Палузи. Уверяю тебя, Прозерпина, падать вниз было страшно, но мне уже было известно, что лава примет меня в свои объятия с нежностью, и я погрузился в нее, точно в цистерну с оливковым маслом.
Блаженство соприкосновения с этой жидкостью так поразило Бальтазара Палузи, что он не сразу смог разобраться, какое чувство в его душе преобладает: страх или изумление. Мы оба открыли глаза в толще лавы. Я посмотрел на него и открыл рот, показывая бедняге, что лава не сожжет его легкие и не заполонит все его тело, но он все еще бился и сжимал губы, испытывая животный страх. Опасаясь, что Палузи этими судорожными движениями сам себе навредит, я схватил его за локти, чтобы успокоить и дать ему понять одно: самое лучшее – ничего не делать, и тогда сам Везувий позаботится о нас. Вокруг кипело розово-голубое море в непрестанном движении. Бальтазар наконец понял, что эта стихия никакого вреда нам не причиняет, совсем наоборот: наши тела оказались подвешенными в толще воды, будто сонные медузы, которых не били волны и не увлекали за собой морские течения.
Некоторое время спустя мы почувствовали под ногами дно, и нам показалось, будто мы – маленькие дети, что отдалились от берега и борются с толщей воды, пытаясь выбраться на песок. Мы шагали в никуда, или, по крайней мере, нам так казалось; достаточно было просто передвигать ноги – один шаг, потом другой. И вдруг наши головы показались на поверхности. Идти легче не стало, но мы шагали, пока не вышли из лавы совсем и не оказались в гроте возле озера, неожиданно спокойного и маслянистого. Когда мы очутились на берегу, вся жидкость полилась с наших тел, нашей одежды и обуви и вся до последней капли вернулась в озеро. В одно мгновение ока мы стали такими же сухими, какими были до прыжка с вершины Везувия. Жаль, что ты не видела, Прозерпина, изумленное лицо Бальтазара Палузи.
– Здесь, внизу, многое довольно трудно понять, – пояснил я ему, прежде чем он успел открыть рот, – но понять можно.
Потолок в пещере, где мы теперь стояли, был довольно низким и неровным. Бальтазар по-прежнему нес за плечами мой loculus легионера. Я забрал у него мешок, повесил себе на спину и сказал, указывая на туннель, открывшийся перед нами:
– Пошли.
Бедный Бальтазар Палузи был так потрясен, что надолго потерял дар речи. По правде говоря, я не стал дожидаться его вопросов и сказал:
– Единый Бог живет так далеко отсюда, что нам бы пришлось шагать сто лет. Но ты не переживай, пешком мы не пойдем, потому что очень скоро окажемся там, где нас ждет очень удобный транспорт. Я называю это место Капустным лугом.
– Надеюсь, эти кочаны умеют передвигаться достаточно быстро, – недовольно проворчал он.
Вскоре туннель привел нас на Капустный луг, который был обширнее Марсова поля[89]. По высоченным каменным сводам над ним медленно, очень медленно и непрерывно передвигались лиловые всполохи, освещавшие это странное место. Я называл его Капустным лугом, потому что там повсюду росли какие-то странные огромные растения в человеческий рост, которые отдаленно напоминали нашу земную капусту. Может быть, такое название не совсем верно: на самом деле они вызывали в памяти большие морские водоросли и постоянно колебались, словно под порывами ветра, хотя воздух был неподвижен. Их плотные, но гибкие листья были серыми, как и стены вокруг, но более блестящие и серебристые. Бальтазар поглядывал на эту «капусту» недоверчиво: ее волнообразные движения ему не нравились. И действительно, постоянное колебание листьев приводило к странному оптическому эффекту: глаз никак не мог с точностью определить, куда они склонялись – вперед или назад, раскрывались или сжимались. Над всем лугом разносилось жужжание невидимого улья.
Я вытащил из мешка два маленьких узелка и протянул один Бальтазару Палузи.
– Сейчас мы будем действовать так, – объяснил я ему. – Мы пойдем среди этих кочанов и будем протягивать узелок всем растениям на нашем пути. Если что-то заметишь, остановись.
– А что я должен заметить?
– Когда услышишь, что растение мурчит, как котенок, протяни ему свой узелок и открой. Это все, а потом жди и ничего не бойся.
Я предложил Палузи идти первым. Сначала растения не обращали на нас никакого внимания, но потом, как я и предполагал, одно из них заурчало, как довольный котенок.
– Развяжи узелок! – напомнил я Бальтазару. – Открой, чтобы было видно содержимое.
Он послушался, но его разбирало любопытство, и он посмотрел, что было внутри.
– Серебро и свекла? – удивился он.
То были его последние слова. В один миг гибкие листья капусты обвили его тело, и оно исчезло целиком, словно растение проглотило и человека, и его узелок. Все случилось так быстро, что я не успел ответить на его вопрос.
Я поступил точно так же с другим растением, и оно тоже меня проглотило. Внутри человек чувствовал себя словно муха, попавшая в паутину, но листья его не душили. Множество слоев насквозь прозрачных, огромных лепестков задвигались с головокружительной скоростью. Жилки листьев закрутились, точно спицы колеса, что стремительно катится под гору, а потом неожиданно остановились. Когда все успокоилось, я откинул капустные листья, словно тяжелые занавеси, и вышел наружу.
Пейзаж вокруг изменился: я очутился в самой обычной пещере. Я смог осмотреться благодаря прикрепившимся к стенам странным рачкам, чьи панцири излучали оранжевый свет. Палузи вышел из другой капусты, и на его лице был написан вопрос.
– Мы преодолели невероятное расстояние, – сказал я ему.
– А как, всемогущий Баал, могут двигаться эти растения, если у них есть корни?
– Они и не двигаются. Просто каждое соединено со всеми остальными, и они перенесли нас сюда. Не спрашивай меня, как они это делают и откуда им известно, где нам надо оказаться. Ну, пошли, мы уже совсем близко.
Мы двинулись по туннелю, чьи своды были так высоки, что терялись во тьме. Он был абсолютно прямым, будто созданный людьми проспект. Вокруг стояла удивительная тишина, которую нарушали только наши шаги по камням. Стены источали соленую прохладу. Где-то в глубине, в тысяче шагов от нас, сияли два ярких белых огня. Я взял Палузи за плечо и придержал.
– Эти огни освещают вход в пещеру Единого Бога. Сейчас мы слишком далеко, но, когда подойдем поближе, ты увидишь, что под ними сидит один человек. Это страж пещеры.
– Человек, как мы?
– Да. Это пращник с Минорики[90].
– О, священные яйца Баала! – воскликнул Бальтазар. – Откуда там взялся пращник с Балеарских островов?
– Бальтазар Палузи! – поторопил его я. – Сейчас мне некогда рассказывать тебе обо всех особенностях подземного мира! Важно только то, что он там сидит, охраняет пещеру Единого Бога и не пускает туда кого попало. В этом и заключается трудность.
– Но ты же уже попал туда один раз.
– Точно. Я проявил сообразительность, воспользовался ехидством, приобретенным в Субуре, и мне удалось просочиться внутрь. Однако теперь он меня уже знает, и второй раз номер не пройдет. – Я дружески похлопал его по плечу и добавил: – Бальтазар Палузи, чуть раньше я сказал тебе, что твоя помощь мне нужна по двум причинам. Вот первая из них: исхитрись как-нибудь, чтобы пращник позволил нам войти.