– Но почему я? – рассердился он. – Что у меня общего с этим дерьмовым пращником с Минорики?
– Вы оба охотники.
Я не стал ждать, пока он обдумает мои слова или ответит, а просто потянул его за руку, и мы двинулись дальше.
Чем ближе мы подходили, тем ярче светили нам огни. Они увеличились в размере и казались теперь двумя белыми солнцами над простым проемом в каменной стене. Перед ним на большом камне сидел пращник, который явно скучал и перебирал жилы своей пращи, но, увидев нас, неспешно поднялся на ноги. Меня он узнал сразу:
– Гляди-ка, да это Марк Туллий! Я тебе говорил, что, если явишься сюда снова, я размозжу тебе голову. Ты об этом помнишь?
И с этими словами он начал заряжать свою пращу. Да будет тебе известно, Прозерпина, что пращники с Минорики всегда носили с собой три пращи для метания камней разного размера. Те две, которые воин не использовал, он вешал себе на шею. На сей раз страж выбрал среднюю пращу и собирался зарядит ее камнем размером с куриное яйцо. Балеарские пращники никогда не промахивались: стоило ему выстрелить, и мне конец.
– Подожди, – взмолился я. – Этого человека, что пришел со мной, зовут Бальтазар Палузи, и он хочет сказать тебе что-то важное.
Как и следовало ожидать, Прозерпина, бедный Палузи изменился в лице.
– Как из такого маленького рта, как у тебя, может вылететь такая огромная ложь? Мне ничего путного в голову не приходит! – прошептал он мне на ухо в испуге и негодовании.
– По-моему, тебе стоит поторопиться, – ответил я ему тоже тихонько. – У него прескверный характер: сначала он убьет меня, а потом покончит с тобой.
Бальтазар сглотнул, сделал шаг вперед и сказал:
– Эй, ты, как тебя зовут?
– Мое имя Щиум, и мои камни летят быстрее, чем звук моего имени.
С этими словами он начал вращать свою пращу. Ее движение было столь же красиво, сколь опасно, но Бальтазар только издевательски засмеялся:
– Так ты даже в слона с десяти шагов не попадешь.
– Очень даже попаду! – обиделся Щиум. – А камнями из самой маленькой пращи я убивал вальдшнепов на расстоянии ста шагов!
– И для этого вам нужны пращи на вашей Минорике? Сразу видно, что головы у вас, островитян, не варят. Для ловли птиц нет ничего лучше, чем утиный жир, смешанный со смолой старой сосны. Обмажешь этой смесью ветки дерева, птицы сядут на них, приклеятся, и готово.
– Какая заслуга в том, чтобы мазать ветки этой дрянью?
– Ради святого Баала! Когда я иду на охоту, я не ищу почестей и славы, а хочу просто накормить своих родных!
– Пожалуй, ты прав, – согласился Щиум и опустил пращу. – Но признайся, что смолу старой сосны найти куда труднее, чем камни, которыми я стреляю, а запастись утиным жиром выйдет гораздо дороже, чем сделать хорошую пращу.
– Согласен, – смирился Бальтазар. – Но теперь ответь мне: ты пойдешь охотиться на жирафов, страусов и львов со своей пращой?
– Ты охотишься на всех этих зверей? – восхитился Щиум. – Как тебя зовут?
И они завели дружескую беседу о разных видах охоты, от подробностей которой, дорогая Прозерпина, я тебя избавлю. Они так хорошо понимали друг друга, что сели рядышком, и Бальтазар совершенно забыл о цели, которая нас сюда привела. В конце концов мое терпение иссякло, и мне пришлось прервать их разговор.
– Если вы хотите войти, – предупредил нас Щиум, – ваша просьба должна быть справедливой и не требующей отлагательств.
– Я хочу обратиться к нему с самой справедливой и не требующей отлагательств просьбой из всех, какие ему доводилось слышать. Поверь мне! – закричал я.
– Ты больше ничего не будешь просить, – ответил мне пращник. – Один раз ты уже запудрил мне мозги и пробрался туда.
– Ну, пусть тогда зайдет мой друг. – Я приблизил свои губы к самому уху Бальтазара и сказал ему тихонько: – Когда окажемся внутри, мы попросим все, что нам заблагорассудится, а сейчас говори, что тебе будет угодно. Что бы ты попросил у Единого Бога?
Бальтазар поморщился – он ничего не понимал.
– Кто? Я? Ничего не попросил бы: мне теперь некого радовать и ублажать, и у меня есть все, что мне нужно.
Положение становилось отчаянным, и я закричал:
– Бальтазар Палузи! Пошевели мозгами! Какое желание ты бы попросил исполнить Единого Бога? Наверное, ты все же чего-то хочешь!
На лице Палузи отразилось страдание, и он сказал:
– Да, хочу. Может быть, я бы попросил его повидаться с моими погибшими родными, хотя бы несколько минут.
– Мне очень жаль, – ответил ему Щиум, – но я не пускаю тех, кто хочет говорить об умерших родных. Если бы я дозволял такие прошения, очередь из желающих зайти вытянулась бы до поверхности земли. У всех есть какой-нибудь мертвец: у одних в семье, а у других на совести!
Клянусь тебе, Прозерпина, что я готов был расплакаться. Даже сейчас я продолжаю сомневаться, чем был Конец Света: то ли вселенской трагедией, то ли нелепой комедией.
– Идите-ка вы лучше отсюда, – заключил Щиум. – Я не разрешаю никому тут надолго задерживаться: вдруг явится кто-нибудь с каким-то важным вопросом. А вы тут мешаете и сами не знаете, чего хотите, или вообще не хотите ничего.
Но тут Бальтазар поднял два пальца и обратился к Щиуму:
– Пожалуй, раз я уже здесь оказался, то задам вопрос, на который так и не сумел найти ответ, а он меня всегда волновал. Вот мой вопрос: какой сетью лучше ловить крокодилов? Той, что сделана из пеньки, вымоченной в моче буйвола, или той, что сплетена из жил и полос кожи?
Щиум посмотрел на Бальтазара Палузи прищурившись, словно ему не хватало света, чтобы разглядеть его как следует, и вдруг воскликнул:
– Вот это важный вопрос! Давайте проходите.
Обиталище Единого Бога, дорогая Прозерпина, тебя, наверное, удивило бы не меньше, чем Бальтазара Палузи. Мы миновали проем в каменной стене и очутились в пещере, не слишком большой, но и не очень маленькой. Бальтазар заозирался, обводя взглядом ее своды. Все пространство освещал странный свет, источника которого нигде не было видно. Мы чувствовали, как по нашим телам побежали мурашки, особенно по пальцам рук. Больше мы не видели и не чувствовали ничего.
– А где он? – спросил Бальтазар Палузи. – Где этот Единый Бог? Он нам сейчас явится? Нам надо будет пасть ниц? На что он похож?
– Ты ничего не понимаешь, – ответил ему я. – Мы сейчас внутри Бога, и никакой формы он не имеет. Это воздух, наполняющий пещеру, и мурашки, которые бегут по твоим пальцам.
Бальтазар не знал, что ему думать, и недоверчиво разглядывал свои руки. И тут Единый Бог заговорил:
– Здравствуй, Бальтазар Палузи. Здравствуй, Марк Туллий.
Как и свет, этот голос исходил ниоткуда и в то же время – со всех сторон. Он звучал нежно и не был ни мужским, ни женским. Бог обратился ко мне:
– Я рад, что тебе удалось вернуться на поверхность земли, Марк.
У меня чуть не вырвалось в ответ: «Твой совет мне в этом не слишком помог», но времени на споры у нас не было.
– Я пришел просить твоей помощи, – сказал я. – Тектоники хотят захватить поверхность земли, и, если ты нам не поможешь, они истребят человечество. Да, я уже знаю: ты создал и нас, и тектонов, и с моей стороны жестоко ставить тебя перед выбором. Но скажи честно: ты согласен, что ошибался, создавая этот народ? Ты признаёшь, что эта зараза грозит уничтожить все, сотворенное тобою?
Наступило молчание. Бальтазар воспользовался этим и спросил:
– Это правда, что ты – единственный Бог? Ты создал весь этот мир?
– Да, – ответил Бог.
– Правда? – спросил Палузи с наивным видом. – А зачем?
– Это интересный вопрос, – заметил Бог. – Наверное, я заскучал и начал творить. В первую очередь – стены, которые нас окружают. Потом я воодушевился и стал окружать их все новыми и новыми слоями камней. Затем создал множество рас, народов и племен, не похожих друг на друга. И наконец мне пришла в голову блестящая идея, и я сотворил поверхность земли, а потом продолжил работу, и появилось солнце, звезды и все остальное – Вселенная. Вы все видите мое творение: стоит только поднять голову звездной ночью. И все это я создал, чтобы пустота немного оживилась.
– А, теперь понятно, – произнес Бальтазар, которого удовлетворило и восхитило подобное объяснение.
Я положил руку ему на плечо.
– Бальтазар, я попросил тебя пойти со мной по двум причинам. С одной стороны, только настоящий охотник может проникнуть в помещение, охраняемое другим охотником. Но о второй причине я тебе еще ничего не сказал.
Бальтазар не понимал меня.
– Почему ты не спросишь Бога о своем брате Ададе? – добавил я.
– Потому что пращник запретил нам говорить о мертвых.
– Но твой брат не умер.
Бальтазар в изумлении широко открыл глаза.
– Мы ни разу не сказали тебе, что он погиб, – мы лишь говорили, что ты не сможешь понять его судьбу. Когда мы победили Голована, твой брат, человек религиозный, почувствовал, как мурашки бегут по его пальцам, и ощутил некое присутствие.
– Это правда, – вмешался Бог. – Я вездесущ и всегда за всем наблюдаю. Предположить, что тектоны рано или поздно обнаружат поверхность земли, было несложно. А вот подземная экспедиция Адада, Ситир и Марка Туллия стала для меня из ряда вон выходящей новостью – атака на мир тектонов! Впервые в истории люди спускались под землю не для того, чтобы искать золото или серебро, но ради борьбы с тектонами! Я вездесущ, однако меня трудно взволновать. А мое волнение замечают самые чувствительные из людей – им дано понять, что я существую.
– В тот день Адад заметил что-то необычное, – добавил я. – Он преобразился и стал говорить с голосом, исходившим ниоткуда.
– Я всегда говорю с теми, кто обращается ко мне, – сказал Бог. – Твой брат был так поражен, что попросил разрешения остаться со мной, и я исполнил его просьбу.
– Он не умер, а просто исчез. А если он не мертв, ты можешь о нем спросить.
– Так, значит, мой брат здесь? – спросил Бальтазар прерывающимся голосом. – Адад Палузи?