Должен признаться тебе, Прозерпина, что в те дни в глубине души я испытывал некоторое разочарование, потому что люди, приходившие на Марсово поле поглядеть на ахий, не видели в них великолепных бойцов, готовых встать на защиту жизни людей и всей цивилизации. Их привлекала блестящая хореография и зрелищность упражнений; с тем же успехом эти зеваки могли пойти в цирк, в театр или на скачки. Я спрашивал себя: «Разве они не должны сейчас радоваться концу рабовладения и праздновать полученную свободу?» Ибо никаких празднеств и никакого ликования не было. Глашатаи просто объявили новость об отмене рабовладения, а магистраты предупредили рабовладельцев, что закон уже принят и вступил в силу. И ничего больше не случилось. Ни бурных проявлений радости, ни беспорядков, ни расправ с ненавистными хозяевами, ни массовых побегов рабов от хозяев – совершенно ничего.
Верно также и то, Прозерпина, что один из дополнительных разделов закона предполагал, что некоторые рабы по собственному желанию могут оставаться во владениях хозяев, пока не минует нависшая сейчас над Республикой угроза (имелись в виду, разумеется, тектоны). Но я не протестовал против этого пункта – среди прочего, потому что сам его предложил.
Тебе следует знать, Прозерпина, что многим римским рабам, огромному большинству, было просто некуда идти за пределами владений хозяина. С другой стороны, я хотел таким образом помешать доминусам воспользоваться этим законом, чтобы избавиться от старых и немощных рабов и сэкономить на весьма скромном содержании, которое хозяева обязаны были им обеспечивать.
Да, должен признаться, я такого не ожидал, но оказалось, что, когда в обществе происходят коренные перемены, по-настоящему затрагивающие его основы, на первый взгляд ничего заметить невозможно. Мне вспоминается одна сцена у нас дома, ничтожная деталь, которую я тем не менее счел весьма знаменательной.
Я читал в саду, когда наш старый раб Деметрий прошел мимо меня, неся в руках ночной горшок с испражнениями моего отца. Я отложил текст в сторону и сказал твердо, но добродушно:
– Деметрий, тебе больше не нужно этим заниматься.
– Как не нужно?
– Не нужно. Ты свободный человек.
– Вот чудно-то…
И пошел дальше с горшком в руках.
Представь себе, Прозерпина, насколько я был поражен тем, что ни самое революционное преобразование в обществе, ни близость Конца Света ничего не изменили. С каждым днем тектоны подходили все ближе к Риму, но на улицах и на форумах жизнь продолжалась, как всегда, а разговоры граждан были так же банальны, как и раньше. Казалось, никому нет дела до гибели рода человеческого, словно речь шла о чем-то далеком, неважном или вообще о плоде чьей-то фантазии. Простой люд, вероятно, думал: «Кто-нибудь что-нибудь сделает». А те, кому следовало «что-нибудь сделать», то есть магистраты и триумвиры, посвящали свои дни более высокому искусству. Хочешь знать какому, Прозерпина? По своему обыкновению, они измышляли, как уничтожить противников, чтобы удержать или получить власть. Цезарь против Помпея, Помпей против Цезаря, а Цицерон против их обоих. В сложившихся обстоятельствах они напоминали мне трех лысых, которые ссорятся из-за расчески.
Это было сущее безумие. Поэтому я страшно обрадовался, когда наконец ко мне обратился человек, готовый сделать нечто полезное: однажды вечером Цезарь вызвал меня, чтобы расспросить поподробнее о тектониках. До него мне уже не раз приходилось об этом говорить, но никто не был так настойчив и не задавал мне таких четких вопросов. Он начал так:
– Как тебе удалось бежать из подземного мира и вернуться на поверхность земли?
– Я этого не делал. Я поступил по-другому, потому что вернуться в наш мир из царства тектонов абсолютно невозможно.
– Тогда как же тебе это удалось?
– Я бежал в другое место – в зону, расположенную ниже той, где обитают тектоники.
Он рассмеялся, потому что такой выход показался ему весьма хитроумным:
– Какая забавная чушь! Значит, ты бежал из подземного мира, вырыв подземный ход.
– Приблизительно так.
– А потом?
– Ты не поверишь, если я расскажу тебе о бесчисленных народах, живущих у нас под ногами. Большинство этих племен враждуют с тектонами, но есть там и их союзники, и подчиненные им народы. Я блуждал очень долго, минуя одну подземную страну за другой, пытаясь найти дорогу в Субуру, и наконец в удивительном месте, удаленном от поверхности земли не менее, чем от владений тектоников, нашел подругу, которая помогла мне вернуться в наш мир, – Прозерпину.
– Богиню подземного царства?
– Нет. Это удивительное создание – не богиня, но и не человек. Она живет в полном одиночестве. Я дал ей это имя потому, что ее собственное невозможно произнести, и потому, что, подобно богине Прозерпине, которая иногда воскрешает мертвых и возвращает их к жизни, она помогла мне вернуться домой. Это очень мудрый дух.
– Выпьем же за нее, раз она вернула нашего подземного Одиссея домой.
Удовлетворив свое любопытство, он перешел к более практическим вопросам:
– Как зовут генерала тектонов, которого я должен победить?
– У них нет постоянного командования, их представление о власти и славе не имеет ничего общего с нашим.
– И кто же тогда отдает приказы?
– Вождем на некоторое время может стать любой. Но если ты спрашиваешь меня, как передвигаются их когорты на поле боя, то они решают тактические вопросы все вместе и делают это так, что человеческий глаз ничего не замечает.
Поскольку Цезарь меня не понимал, что, впрочем, было совершенно естественно, я постарался выразиться яснее:
– В небе нет ничего прекраснее и слаженнее, чем стая черных скворцов, которая рисует в воздухе свои фигуры. Однако никто этим движением не управляет.
– И это, – заключил Цезарь задумчиво, – в военном деле может быть очень полезно.
– Само собой разумеется. Их строй во время битвы кажется одним бойцом: все их солдаты поднимают щиты как один – такая слаженность людям недоступна. Они могут наносить удары одновременно, наступать или отступать как один единый организм. Но на сей раз, – согласился с ним я, – у них действительно есть тектон, который возглавляет поход, по имени Нестедум.
– Расскажи мне о нем.
– Он немного отличается от остальных. Им движет жажда познания, и его индивидуализм превышает норму. Именно поэтому он первым открыл дорогу на поверхность, в наш мир, – вздохнул я. – И из-за этого, из-за своего стремления изменить существующие порядки, он так для нас опасен. Ему удается совершенствовать устарелые правила тектонской республики.
– Продолжай.
– Он нас ненавидит. Ненавидит меня. Долгих семь лет мы с ним играли в прятки. Нестедум меня пытал, я от него убегал, и он преследовал меня в тысяче миров. Из-за него я испытал страшные и позорные мучения, но и ему пришлось страдать, хотя и не так сильно, как мне бы хотелось.
– Ты хочешь сказать, что этот твой Нестедум захватил мир, чтобы отомстить какому-то римскому мальчишке?
Я рассмеялся:
– О нет! Я не настолько важная персона. Нестедум убедил своих сородичей напасть на нас ради знатной добычи: миллионы людей и свиней могут насытить их пасти с тремя рядами зубов. Тебе следует знать, что их желудки могут переварить не любое мясо, и, к нашему несчастью, здесь они обнаружили два новых продукта, которые делают наши земли особенно для них желанными: свинину и человечину. Для них это открытие так же важно, как для людей – найти золото и серебро в далеком краю, но с одним отличием: нам не дано преумножать золото и серебро, а они могут разводить людей, используя пленных. Тех людей, которых они не убивают сразу, тектоники уводят с собой в подземное царство, где на фермах заставляют размножаться, а потом отправляют на бойни.
Я замолчал, давая ему возможность осмыслить мои слова, а потом продолжил:
– Что же касается Нестедума, то успех его похода так велик, что он заслужит славу и уважение соплеменников, но его цель заключается не в этом. Он отдает столько сил этому нашествию, потому что наслаждается ненавистью. Нестедум – настоящий виртуоз ненависти, потому что единственные виды искусства, которые любит и развивает раса тектоников, – это причинение страшной боли другим существам и наслаждение зрелищем страданий тех, кого они ненавидят.
Цезарь всегда был человеком очень практичным и перешел непосредственно к военному делу.
– Тектоны – самые грозные воины, – заверил его я, – потому что объединяют в себе две, казалось бы, противоречивые черты: они самые дисциплинированные из всех солдат и одновременно самые страшные из хищников. Они чудесным и непостижимым уму образом выдрессировали насекомых и разных зверушек своего мира. Их доспехи сделаны из тысяч крошечных жучков, которые сплетаются лапками, их шлемы – животные с твердым панцирем, сапоги – гибкие существа, а щиты – некое подобие прямоугольных черепах, которые подчиняются своим хозяевам гораздо лучше, чем самые умные из наших псов.
Цезарь дал мне возможность договорить и не прерывал меня. Когда я замолчал, он произнес:
– Хорошо, Марк. Пока что ты рассказывал мне о том, что делает нашего противника особенно опасным. А сейчас я хочу, чтобы ты объяснил мне их слабые стороны – то, что делает их уязвимыми.
Я на минуту задумался, а потом ответил:
– Им очень трудно быстро принимать решения, и стратеги из них никудышные: их когорты действуют идеально слаженно, но всегда, с древнейших времен, производят одинаковые маневры.
– Почему?
– Потому что они всегда давали хорошие результаты. Следовательно, они не умеют быстро перестраиваться в новых условиях и еще хуже реагируют на непредвиденные обстоятельства.
– Продолжай.
– Их тритоны страшны, но не идут ни в какое сравнение с нашими конями. Правда, тритоны наводят ужас, а их пасти – это тоже оружие, потому что в них три ряда зубов, как и у всадников, и тритоны яростно кусают любого, кто окажется на их пути. Кроме того, тектоны прикрепляют им на бока некое подобие огромных устричных раковин, которые воют и стенают так, что у людей кровь застывает в жилах. Это действительно так, но у тритонов есть явные и значительные недостатки: они медлительны и неловки. Им не хватает маневренности, и чтобы поменять направление или развернуться, им необходимо много места. Умелый и ловкий всадник может справиться с ними, подобно тому как маленький паучок обволакивает своей нитью большого шмеля, несмотря на разницу в размерах. Что же касается гусеномусов, то это глупейшие твари, которые годятся только как транспортные средства и совершенно непригодны для боя. Когда тектоны становятся лагерем, они укладывают гусеномусов вокруг и таким образом не теряют времени на строительство стен, но больше от них нет никакого толку. Если же говорить о самих тектониках, то они ненавидят морскую воду, потому что соль разъедает им кожу. К сожалению, мы потеряли возможность сразиться с ними на море у Геркулесовых столпов.