Никакого сопротивления они не встретили. Цезарь и Помпей плели козни друг против друга, а их войска были наполовину распущены и находились далеко. И кто мог бы упрекнуть их в том, что оба потеряли бдительность? Тектоники ворвались в город, точно буйный поток; подобно тараканам, они разбегались по улочкам, проникали в дома через окна и двери. Убивали и пожирали, пожирали и убивали. Вероятно, присутствие ахий могло бы немного сдержать продвижение тектонов, и это позволило бы многим жителям покинуть город. Но ахии были на побережье Адриатики. И кого следовало за это благодарить? Моего отца с его хитростями и политическими интригами.
В этот момент тектоники и застигли нас с Гнеем. Мы забаррикадировались в спальне, а два тектона уже колотили в дверь, поэтому у нас не оставалось иного выхода, кроме как выскочить в окно. К счастью, мы были на втором этаже и упали на холщовый навес под окном, а потом спрыгнули на землю. Оказавшись на улице, мы присоединились к потоку в ужасе кричащих людей, которые бежали прочь, обезумев от страха.
Оставалось только бежать, но куда? Главная улица Субуры вела на Форум. На площади нам открылась такая жуткая картина, что Гней, более слабый, чем я, чуть не потерял сознание: сотни и сотни тектонов метались туда-сюда и нападали на тысячи мужчин, женщин и детей. Несомненно, повсюду в городе шла такая же бойня, но на узких улочках нельзя было оценить всю картину бедствия в целом, а на открытом пространстве ужас предстал пред нами со всей ясностью. Да, Прозерпина, то был Конец Света. Человечество погибало, раздробленное тремя рядами страшных зубов, тектоны кусали людей и с хрустом жевали их кости. Десятки статуй падали на землю, точно каменные деревья, сброшенные со своих пьедесталов, просто потому, что тектоники этого хотели. Рим, где пожары никогда не были редкостью, уже горел сотнями огромных костров. А кто возглавлял это нашествие? Конечно он – Нестедум.
Новые сородичи вызволили его из плена и признали своим главой, хотя обычно тектоники так не делали. Возможно, дублетам, которым не хватало жизненного опыта, необходимо было подчиниться тому, кто лучше знал жизнь. (Позже, Прозерпина, мы узнали, что Нестедум с самого начала все так и задумал, чтобы получить абсолютную власть над армией тектоников, но это уже другая история.) Так вот, он стоял в центре Форума на помосте, который использовали обычно работорговцы во время аукционов. Своей культей он указывал направо и налево и раздавал приказы.
Я, естественно, спрятался. Нас спасло только то, что за мечущимися по площади людьми он меня не заметил. К счастью, я хорошо помнил географию нашего района; потянув за собой Гнея, я углубился в узкую улочку и наконец нашел укрытие. Хочешь знать где, Прозерпина? В старом тупике нашего детства, Родосе. Мы спрятались за каменным выступом стены в самом его конце, и туда к нам долетали вопли гибнущих людей, тысячи криков сливались вместе и воспаряли в небо, будто стаи ласточек, а над городом плыл вонючий дым.
Ты не представляешь, Прозерпина, как больно мне рассказывать о подробностях того дня, когда наступил Конец Света. Гибель Трои, наверное, была на него похожа, только Рим был в тысячу раз больше Трои, а тектоны в тысячу раз ужаснее греков. Чудовища уничтожали все подряд: я видел, как высокие дома качались и падали, точно пьяницы. Горожане всех возрастов предпочитали сами распрощаться с жизнью, чтобы не попасть в лапы тектонов; старики протягивали бегущим мимо людям камни и просили их размозжить им головы; матери душили своих младенцев грязными тряпками. Мы видели, как люди бросались в Тибр. Да, именно так: Конец Света напоминал кораблекрушение.
Однако Impetus не длился вечно. Набив желудки, тектоны стали разборчивее. Они вооружились мечами римлян и убивали теперь в первую очередь мужчин, которые могли держать в руках оружие, особенно легионеров. Многих тектоны застигли врасплох в тавернах и публичных домах – нагих, безоружных или же безоружных и нагих одновременно. Нет, практически никакого сопротивления тектоникам никто не оказал: согласно самому святому из законов Рима легионы должны были располагаться за пределами городских стен, а нумидийцы Богуда уже добрались до Остии и готовились к отплытию.
Тектоники начали сгонять людей, точно стада животных, и запирать в храмы, а в Сенате устроили страшную бойню. Сенаторы собрались на экстренное заседание, как раз для того, чтобы обсудить победу, когда с улицы до них донеслись крики ужаса и боли. Сотни тектонов ворвались внутрь, и тут же белые тоги окрасились алой кровью своих хозяев. Так закончилось последнее заседание достославного Сената пятьсот лет спустя после основания города. Так завершилась жизнь наших сенаторов: они погибли, как стадо баранов под ножом мясника. И будем откровенны – лучшей участи эти люди не заслужили. Все они предпочли допустить перемены в мире, нежели поступиться хоть одной своей привилегией, и вот какое наказание уготовила им судьба.
Ты спрашиваешь меня, Прозерпина, о Либертусе, Бальтазаре Палузи и о тридцати тысячах вольноотпущенников, которые сражались во время великой битвы? Что самое грустное, они могли бы спасти город. Согласно плану, утвержденному Сенатом, армия Либертуса должна была собраться на перекрестке у Четырех Таберн, за пределами Рима, и там им предоставили бы гражданство с условием, что они сложат оружие. Сто тысяч дублетов по пути в Рим неминуемо должны были пройти мимо Четырех Таберн и непременно столкнулись бы с солдатами Либертуса. Чудовища, безусловно, напали бы на них неожиданно, но эти тридцать тысяч бойцов, которые только что победили их собратьев, располагали необходимым опытом; кроме того, у новых тектоников не было оружия. Тридцать тысяч воинов, вдохновленных недавним успехом, прекрасно могли бы сдерживать врага, пока какой-нибудь гонец не предупредил бы армии Цезаря и Помпея. У дублетов не было ни подходящего вооружения, ни тритонов, и ими никто не командовал, потому что Нестедума они еще не освободили, и вдобавок новые тектоны еще не приспособились к чуждому миру, в котором родились. Но когда тектоники подошли к Четырем Табернам, свободные люди уже были распяты на крестах, а Палузи и Либертус ожидали своей участи в Мамертинской тюрьме, самой страшной из римских тюрем. И все это случилось по воле моего отца.
Вернемся, однако, в Рим. Мы с Кудряшом уже некоторое время прятались в нашем тупике, когда я понял, что нам нельзя там оставаться. Вокруг клубился дым, очень скоро нас могли окружить языки пламени, а крики раздавались все ближе. Я подумал о своем отце, о Цицероне. Да, именно о нем. Он предавал меня не один раз, но мне не хотелось стать похожим на Нестедума; я не мог поступить, как это чудовище, и не мог ни убить отца, ни бросить его на произвол судьбы. Чувство сыновнего долга вынуждало меня пойти домой, спасти Цицерона или разделить его судьбу. Гней рыдал безутешно, как ребенок. Я никогда не видел, чтобы он так горько плакал, когда мы детьми играли в этом самом тупике. Кудряш обезумел от ужаса, и мне не удалось увести его с собой. Его состояние нетрудно было понять: весь город превратился в жертвенный алтарь, где жертвами были люди. Но мой друг отказывался уходить из тупика.
– Ты умрешь, если останешься здесь. Пожалуйста, пойдем, Кудряш! – умолял его я.
Вскоре стало ясно, что мне не удастся его уговорить. Возможно, я совершил ошибку, укрывшись в Родосе: Кудряш не выдержал искушения спрятаться в убежище своего детства. Но наши детские годы – не убежище, а только прошлое, и для человека, остающегося там навсегда, оно превращается в могилу. Я ушел.
Мне пришлось бежать все быстрее и быстрее по погрузившимся в хаос улицам. Моим единственным преимуществом было то, что я прекрасно знал все переулки Субуры и ускользал от тектонов по самым узким и безлюдным. Наш дом стоял довольно близко от тупика, но улицы кишели тектонами, охотившимися на людей. Сцены преследований казались абсолютно бессмысленными: иногда десять человек спасались бегством от одного-единственного тектона, а иногда дюжина чудовищ устремлялась за одним мужчиной или одной женщиной. Я прятался за углами домов, выжидал, когда следующий участок улицы опустеет, и продолжал упрямо двигаться вперед, огибая пожары, руины, сцены насилия и самоубийств.
Лишь один раз положение изменилось в пользу рода человеческого: неожиданно я увидел, как несколько дюжин тектонов улепетывают от врага, а затем падают на землю, пронзенные в спину короткими и смертоносными дротиками. Вернулся Богуд с довольно большим отрядом нумидийских всадников. Я вышел из своего укрытия и замахал руками.
О Прозерпина, как я обрадовался, увидев его! Богуд был удивительный человек, всегда и во всем верный себе! Несмотря на наступление Конца Света, Богуд, естественно, был при полном параде: роскошно одет и со своим знаменитым разноцветным маникюром. Сидя на лошади, он мне улыбнулся:
– Марк! Присоединяйся к нам! Надо организовать оборону.
– Нет, это бесполезно! – решительно возразил ему я. – Город уже потерян.
От Богуда с его горсткой нумидийцев для обороны города толку было мало, но его отряд мог принести пользу и совершить одно доброе дело. Какое? Спасти жизнь мне или Цицерону? Никогда в жизни мне не приходилось так быстро принимать решение.
– Отправляйся в Мамертинскую тюрьму, – попросил его я, – и освободи Либертуса и Палузи, а потом уходите из города. Я пойду за отцом и, если мне удастся его найти, присоединюсь к вам возле Четырех Таберн.
Сообразительный Богуд понял, что я прав, и ответил мне прощальной улыбкой, а потом исчез вместе со своими всадниками в глубине объятой пламенем улицы.
В верхней части Субуры тектоны встречались реже, хотя бы потому, что Рим располагался на семи холмах, а тектоники были подобны наводнению, которое сначала затопляет низины. Но очень скоро чудовища добрались бы и до этого района. Богатые римляне прятались за воротами и ставнями своих домов, а рабы поспешно старались укрепить все заслоны. Направляясь к дому отца, я кричал и советовал им уходить из города, потому что никакие двери им не помогут. Но рабы подчинялись, естественно, не мне, а своим хозяевам. О люди! Иногда мы вели себя, как жуки-древоточцы, что живут в полене, – к