А Ной или Саймон отвечают:
— Да она всю жизнь это обещает.
Мне кажется, Хестер — единственное несчастье в жизни моих дяди и тети. Я чувствовал это даже летом 62-го. Они относились к ней не так, как к Ною с Саймоном, и она заставила их за это расплачиваться. О, как они ее разозлили! Эту злость она унесла с собой из Сойера и потом повсюду находила, что подбросить в топку своей невероятной злости.
Я не думаю, что Оуэн тоже злился — нет, вряд ли. Но их прочно объединяло ощущение некоей незаслуженной участи; их окутывало облако несправедливости. Оуэн верил, что Бог поручил ему роль, которую сам он не в силах изменить. Ощущение собственной обреченности, вера в свою исключительную миссию — все это напрочь лишило его способности радоваться. Летом 62-го ему было всего двадцать лет, но с той минуты, как ему сказали, что Кеннеди трахается с Мэрилин Монро, Оуэн перестал делать что бы то ни было ради удовольствия. Хестер просто озверела; ей стало на все наплевать. Что и говорить, веселенькая парочка!
Зато дядя Алфред и тетя Марта летом 62-го казались мне идеальной парой. И все-таки для меня в их счастье было что-то гнетущее. Оно напоминало мне о том недолгом времени, когда Дэн с мамой были вместе, и о том, как они тоже были счастливы.
В то лето мне никак не удавалось найти себе подружку. Ной с Саймоном делали для меня все, что только могли. Они перезнакомили меня со всеми девчонками на Нелюбимом озере. Это лето запомнилось мне мокрыми купальниками, которые сушились на антенне машины Ноя, и самым сексуальным моим переживанием был вид разнообразных женских купальных трусиков, что хлопали на ветру, со свистом обдувающем машину Ноя. Это был черно-белый «шевроле» с откидным верхом, 1957 года выпуска, из тех, что с задними крыльями в виде плавников. Ной разрешал мне ездить на нем в автомобильный кинотеатр, когда мне удавалось пригласить кого-нибудь на свидание.
— Как кино? — спрашивал меня Ной всякий раз, когда я возвращал машину домой — и всегда слишком, слишком рано.
— По нему видно, не пропустил ни одного кадра, — говорил Саймон, и это была правда. Я не пропускал ни одного кадра ни в одном фильме, какую бы девушку с собой ни брал. Хуже того: Ной с Саймоном бессчетное количество раз давали мне возможность побыть наедине с девушками в истмэновском эллинге. Об этом эллинге пошла слава, будто он по ночам превращается в дом свиданий, но самое большее, на что я решался, — это весь вечер метать со своей очередной знакомой дротики в мишень или сидеть на деревянной пристани и безмолвно созерцать далекие и безжалостные звезды, пока в конце концов не приедет Ной или Саймон и не избавит нас от мучительной неловкости.
Я начал чувствовать страх — и не мог найти ему никакого объяснения.
Залив Джорджиан-Бей, 25 июля 1987 года — жаль, что на станций Пуэнт-о-Бариль продаются «Глоб энд мейл» и «Торонто стар»; но слава богу, туда хоть не доставляют «Нью-Йорк таймс»! Остров в заливе Джорджиан-Бей, который принадлежит семейству Кэтрин Килинг с 1933 года (именно тогда дедушка Кэтрин якобы выиграл его в покер), находится примерно в пятнадцати минутах езды на катере от станции Пуэнт-о-Бариль. Остров лежит поблизости от Горелого острова, острова Изобилия и местечка Писэй-Пойнт. По-моему, он зовется то ли островом Гибсон, то ли островом Ормсби — в родне у Кэтрин есть и Гибсоны и Ормсби. По-моему даже, Гибсон.— это девичья фамилия Кэтрин, хотя точно не помню.
Как бы то ни было, на острове есть несколько домиков из кедровых бревен; сюда не проведено электричество, но зато налажено бесперебойное снабжение газом в баллонах: холодильники, нагреватели для воды, печи и лампы — все это работает на пропане. Баллоны возят сюда на катерах. На острове есть собственная канализация, из-за которой часто возникают споры между племенами Килингов, Гибсонов и Ормсби: все пользуются ею и боятся, как бы в один незабываемый день система не взбунтовалась.
Не хотел бы я приехать на остров к Килингам — а равно и к Гибсонам, и к Ормсби — до того, как здесь оборудовали канализацию. Но воспоминания о встречах с пауками в темноте сортира и о всяких других ужасах, связанных с его ночными обитателями, — это еще один излюбленный сюжет у многочисленных островитян. Я не раз слышал историю про дядю Булвера Ормсби: на него однажды напала сова в сортире, который стоял без дверей — «зато так он лучше проветривался», в один голос уверяют и Килинги, и Гибсоны, и Ормсби. Сова клюнула дядю Булвера прямо в макушку в тот блаженный момент, когда он предавался самому интимному человеческому занятию. Нападение совы до того испугало дядю, что он пулей вылетел из сортира со спущенными штанами и пострадал еще больше, чем от совы, ударившись в темноте головой о сосну.
И каждый год, что я приезжаю на остров, здесь ведутся знакомые споры насчет того, что это была за сова — и сова ли вообще. Чарли Килинг, муж Кэтрин, говорит, что это, скорее всего, был слепень или ночная бабочка. Другие утверждают, что дядю, конечно, клюнула сипуха — ведь сипухи так яростно защищают свои гнезда, что могут напасть и на человека. Третьи говорят, что в заливе Джорджиан-Бей сипухи не водятся и что это, разумеется, был кречет или дербник; эти птицы очень агрессивны, и ночью их вполне можно спутать с небольшой совой.
Мне уютно в кругу большой и дружной семьи Кэтрин. Разговоры в основном сводятся к воспоминаниям о легендарных происшествиях на острове, многие из которых отмечены проявлениями храбрости или трусости и относятся к эпохе старого сортира. Другая обсуждаемая тема — встреча с дикими животными; я с удовольствием учусь узнавать разных птиц, млекопитающих, рыб, пресмыкающихся и, к сожалению, насекомых — в которых почти не разбираюсь.
Кто это был — выдра, норка или ондатра? А это — гагара, утка или синьга? Оно жалит или кусается? Ядовитое оно или нет? Все эти разговоры о тонких различиях в животном мире перемежаются конкретными вопросами к детям. Ты спустил воду, выключил газ, закрыл дверь сеткой? Ты что, забыл завернуть кран (водяной насос работает от бензинового двигателя)? Ты повесил сушиться плавки и полотенце? Все это напоминает мне о днях, проведенных на Нелюбимом озере — только здесь нет всех этих мучений с девушками; кроме того, по сравнению с заливом Джорджиан-Бей Нелюбимое озеро — просто грязная лужа. Даже летом 62-го Нелюбимое озеро кишмя кишело моторными лодками, да еще в те дни многие владельцы летних домиков сбрасывали канализационные стоки прямо в озеро. Так называемая нетронутая природа здесь, в Канаде, куда величественней и прекрасней, чем в Нью-Хэмпшире во времена моего детства. И все же сосновая смола, прилипшая к пальцам, она везде одна и та же; и ребятишки, бегающие весь день с мокрыми волосами, их постоянно влажные плавки, и сбитые коленки, и занозы, и шлепанье босых ног по доскам причала, и ссоры, вечные детские ссоры… Как я люблю все это; как это умиротворяет — пусть ненадолго. Мне даже удается вообразить, будто жизнь у меня была совсем не такая, как на самом деле.
Благодаря тонким перегородкам летних домиков иногда можно узнать много интересного. Я, например, однажды услышал, как Чарли Килинг сказал Кэтрин, что я — «непрактикующий гомосексуалист».
— Что это еще такое? — удивилась Кэтрин.
Я затаил дыхание и напряг слух — что ответит Чарли: вот уже много лет я пытаюсь понять, что же это значит — быть «непрактикующим гомосексуалистом».
— Ну, ты же прекрасно понимаешь, что я имею в виду, Кэтрин, — сказал Чарли.
— Ты имеешь в виду, что он ни с кем «этим» не занимается, — предположила Кэтрин.
— Да, пожалуй, — ответил Чарли.
— Но когда он думает об «этом», то представляет себя с мужчиной, так? — продолжала Кэтрин.
— По-моему, он вообще об этом не думает, — ответил Чарли.
— С какой стати тогда он гомосексуалист, а, Чарли? — не поняла Кэтрин.
Чарли вздохнул; в летних домиках слышно даже, как вздыхают за стенкой.
— Он ведь совсем не урод, — отвечал он. — А девушки у него нет. Была у него вообще хоть когда-нибудь девушка?
— Не могу взять в толк, почему он после этого должен считаться гомиком, — сказала Кэтрин. — Он не похож на гомика. По крайней мере, мне так кажется.
— Я же не говорю, что он гомик, — возразил Чарли. — Просто непрактикующий гомосексуалист не всегда знает, кто он есть на самом деле.
— Так вот что такое — «непрактикующий гомосексуалист», подумал я, — это человек, не знающий, кто он на самом деле!
Каждый день обсуждается вопрос, что мы будем есть и кто съездит на лодке на станцию за продуктами и разными припасами. Список покупок включает лишь самое необходимое:
Бензин
Батарейки
Лейкопластырь
крупа (на усмотрение)
средство от комаров
гамбургеры (побольше)
яйца
молоко
мука
масло
пиво (побольше)
фрукты (на усмотрение)
бекон
помидоры
бельевые прищепки (для Пруди)
лимоны
мотыль для наживки.
Я уступаю детишкам помладше, когда они хотят показать мне, как научились управлять лодкой. Я уступаю Чарли Килингу, когда он приглашает меня с собой на рыбалку; мне и вправду нравится ловить маленьких окуньков — раз в год. Я предлагаю свою помощь там, где идет самый неотложный ремонт: Ормсби хотят перестроить крыльцо, Гибсоны перестилают крышу эллинга.
Каждый день я добровольно вызываюсь съездить на станцию. Закупать запасы для большой семьи — это радость, такая недолгая. Я беру с собой одного-двух ребятишек — я-то ведь не умею получать такое удовольствие от управления лодкой. А еще в моей комнате всегда живет кто-нибудь из детей Килингов, — вернее сказать, это я живу в комнате у ребенка. Я засыпаю, прислушиваясь, как он странно-тяжело сопит во сне; я прислушиваюсь, как из темной воды выкрикивает гагара, как о прибрежные камни плещутся волны. А поутру, задолго до того, как этот ребенок начнет потягиваться в своей кровати, я слушаю чаек и вспоминаю красный пикап, курсирующий по набережной между Хэмптон-Бич и гаванью Рай-Харбор. Я слушаю хриплых, в любой момент готовых к драке ворон, чьи отчаянные ссоры напоминают мне, что я проснулся в подлинном мире, в мире, который мне теперь уже хорошо знаком.