Лежа в старой родительской кровати и думая о Стюарте и Лене, я хочу вернуться в ванную, из которой, скорее всего, еще не ушла мама. Наверное, она старательно чистит зубы или умывается. Сейчас мама настолько медлительна, что на все приготовления ко сну у нее уходит больше часа. Но я не могу заставить себя это сделать. Кроме того единственного раза, после рождения Дэниела и смерти отца Стюарта, мы с мамой никогда не говорили о сексе откровенно. И хотя мой отец был не против этого, она все равно называла свои отношения с Джимом «интрижкой». Когда мама рассказывала мне об этом, по интонации ее голоса я понимала, что ей стыдно, и похоже, что одобрение мужа не имело для нее никакого значения. Как будто не существует ничего, что может оправдать желание женщины захотеть кого-либо или что-либо вне рамок брака.
Но неужели стыд моей матери – это та причина, по которой я не хочу задавать ей те вопросы, что мучают меня? Возможно ли, что именно поэтому я не хочу выяснять, были ли у моего отца «интрижки»? А если моя мать была так же раздавлена ревностью и болью, которые я испытываю при мысли о том, что Стюарт спит с Леной?
И я понимаю, что не хочу ничего спрашивать у матери, потому что я не хочу рассказывать ничего о себе. Я не хочу, чтобы мама узнала правду о моем браке. Потому что я размышляю о том, не совершила ли я ужасную ошибку.
Потому что по причинам, которые я не могу четко сформулировать, меня тоже накрывает чувством стыда.
Моя голова все еще раскалывается, а наш самолет уже идет на посадку. Стюарт встречает нас у ленты выдачи багажа. Заметив отца, Нейт и Дэниел бросаются к нему. Он крепко обнимает мальчиков и, немного нагнувшись вперед, собирается поцеловать меня.
– У меня ужасно болит голова, – сообщаю я ему.
– Мне жаль, милая. Давай отвезем тебя домой.
Я смотрю, как Стю поднимает Нейта одной рукой, затем тянется к ленте и с легкостью снимает наш тяжелый чемодан. Я наблюдаю, как двигаются его широкие плечи, как напрягаются под футболкой бицепсы, и останавливаюсь на лице с отросшей рыжевато-золотистой щетиной.
Стю с мальчиками идут в сторону парковки, а я семеню следом, смотря на уверенную походку мужа, его симпатичную круглую попу, и отмечаю ту ласковую манеру общения, в которой он обращается к детям. Внутри меня поднимается волна паники. Мой муж сексуален, он потрясающий отец и просто находка. Как я могла забыть об этом?
Всю дорогу до дома мальчики болтают, не замолкая ни на минуту, а я закрываю глаза, чувствуя, как пульсируют виски от напряжения. Мысли не дают мне покоя. Совсем скоро мы со Стюартом останемся наедине, и я узнаю ответ на терзающий меня вопрос. И другого выхода из этой ужасной ситуации нет, есть лишь надежда на то, что, возможно, между ними ничего не было, и я смогу с облегчением вздохнуть.
Едва мы переступаем порог дома, как Дэниел убегает в свою комнату, а Нейт отправляется на поиски кота. Стюарт несет наш чемодан наверх, а я иду следом за ним, с трудом переставляя ватные ноги. Сейчас я как робот, выполняющий последнюю миссию и готовящийся к самоуничтожению.
Войдя в спальню, я закрываю за собой дверь.
– Мне положить его на кровать? – спрашивает Стю, кивком головы указывая на чемодан в его руке.
Я молчу и чувствую, как дрожат мои колени. Смотрю вперед и вижу перед собой темные пятна и круги. Все, что я могу, это шепотом спросить:
– Ты спал с ней?
Стю опускает голову вместе с чемоданом и шумно выдыхает. Он смотрит на меня, и я вижу ответ в его глазах еще до того, как он его произносит.
– Да.
Мои ноги подкашиваются. Я падаю на пол рядом с кроватью. Боюсь, что меня сейчас стошнит.
– Молли… – начинает он.
Но я едва слышу его. Я словно упала на дно глубокого темного колодца и иду ко дну. Откуда-то словно через толщу воды доносятся слова и собираются в какое-то подобие фраз, какие-то обрывки предложений… Она ничего для меня не значит… Ты же сказала, что не против… Почему ты так реагируешь?..
Но до меня доносится только одно слово, которое он сказал. Да.
Все, чего я боялась, произошло.
Я просыпаюсь, когда за окном уже темно. Кажется, теперь голова болит из-за ушиба, а не из-за продолжительной мигрени. Осторожно встаю с кровати и спускаюсь вниз по лестнице. В доме тихо. Стюарта я нахожу на кухне: он в наушниках моет посуду.
Я осторожно подкрадываюсь к нему сзади и обхватываю руками поперек талии, уткнувшись лицом в спину супруга. Он выключает кран, небрежно вытирает руки о джинсы и достает один наушник.
– Ты уложил детей спать, – говорю я. – Спасибо.
– Разумеется, – отвечает он, не обернувшись. Его голос звучит холодно.
– Прости меня, – говорю я.
– За что? – спрашивает он. Стюарт ненавидит, когда я извиняюсь, не зная за что. Сейчас я задумалась о том, сколько раз моя мама просила прощения только за выходные и в течение многих лет до этого, на протяжении всей моей жизни. На самом деле она постоянно извинялась. Ни за что. И за все.
– Я не знаю.
Некоторое время мы стоим в тишине и я крепко обнимаю Стю. Не замечаю, как начинаю плакать.
– Я намочила твою майку, – бормочу я.
Муж поворачивается ко мне:
– Давай поговорим.
Мы идем в гостиную и садимся на диван. Приятно вот так сидеть рядом, ощущая тепло его тела, но не глядя друг другу в глаза. Мне хочется забраться к нему на колени. Но вокруг Стюарта я чувствую некую броню, невидимое силовое поле, которое я не могу преодолеть.
– Я не знаю, как говорить с тобой об этом, – начинает он, фокусируя взгляд на своих руках. – Я не хочу чувствовать себя виноватым за то, что сделал то, что ты мне разрешила.
Я понимаю, что он злится на меня. Он злится на меня. Мой разум мутнеет, и тошнота накатывает с новой силой.
– Я не думаю, что мне следовало рассказывать тебе о Лене, – продолжает он. – Мне нравится слушать, когда ты рассказываешь о себе и Мэтте, но я понимаю, что ты не испытываешь таких эмоций, если речь идет обо мне и другой женщине.
Безусловно, он прав, но то, что он сейчас говорит, волнует меня меньше всего. Проблема в том, что это вообще происходит. Я вспоминаю слова моей матери: «Это была идея твоего отца». Но это совсем другое. Ведь секс с Мэттом был моей идеей, верно?
– Лена никогда не заменит мне тебя, Молли. – Он украдкой смотрит на меня, а затем возвращает взгляд на свои руки. – Она мой друг, но не более того. Так же, как ты и Мэтт. И это ничего не значит.
Я задыхаюсь, у меня кружится голова, и накатывает новый приступ тошноты. Что это значит для тебя, Молли? Я до сих пор не знаю, что значит для меня секс с Мэттом, но это точно не про дружеские отношения.
Стюарт продолжает говорить, то ли не замечая, то ли намеренно игнорируя мое молчание:
– Но стоит признать, это довольно приятно, когда тебя считают привлекательным, понимаешь?
Конечно, я понимаю. Ведь я испытываю то же самое. Но я забыла, что Стюарт тоже хотел бы слышать эти слова. Как-то в начале наших отношений мы посетили дом его родителей на Лонг-Айленде. Он показал мне фотографию, сделанную на его бар-мицве: толстый ребенок, втиснутый в костюм кремового цвета, пиджак, пуговицы которого держались просто чудом, очки с толстыми стеклами, прыщи, огненно-рыжие вьющиеся волосы (Стю называл свою прическу «еврейское афро»), зажатый между улыбающимися родителями и высоким, стройным старшим братом. «Мама называет брата „роскошным парнем”», – сказал мне тогда Стю, и от окатившей меня волны ужаса я на какое-то мгновение забыла, как дышать.
Новый поток слез хлынул из моих глаз. Я вспомнила, как увидела мужа в аэропорту сегодня днем. Не знаю, когда в последний раз я говорила ему, что он сексуальный. Стюарт постоянно повторяет мне это, но я все равно не верю ему. Почему же мы не можем дать друг другу это чувство уверенности в своей неотразимости? Что с нами не так?
Он берет мою руку – обмякшую и безвольную – и сжимает в своей.
– Думаю, нам нужно что-то решать. Ты хочешь остановиться?
Конечно хочу. Мы должны прекратить это. Я не могу делить Стюарта с кем-либо. Я не могу делить его с Леной, женщиной, которая мечтала стать его женой. Женщиной, которая знает его дольше, чем я. Женщиной, дети которой называют моего мужа дядей Стю.
Но в то же время я не могу больше никогда не увидеться с Мэттом. И я до сих пор не могу объяснить почему. Возможно, Стюарт прав и дело в том, что мне нужно посмотреть на ситуацию под другим углом. Мне нужно почувствовать себя желанной женщиной, а не только женой и матерью. Быть может, мои чувства к Мэтту – не более чем зависимость от того, что я ощущаю, находясь рядом с ним: я блистаю, и все для меня так ново.
– Я не знаю, – признаюсь я.
– Хочешь, посмотрим спектакль? Поговори со мной! – забавным голосом произносит муж, и я поднимаю глаза. Он держит руки на уровне лица и изображает кукольный театр, будто его правая рука общается с левой.
Мне так хочется поддаться на его уловку. Умение Стюарта заставить меня смеяться, даже в самой нелепой и катастрофической ситуации, – его суперспособность, стоящая на лидирующем месте в списке причин, по которым я вышла за него замуж. Но теперь я сомневаюсь в искренности его мотивов. Может, он просто пытается отвлечь меня от пропасти, образовавшейся между нами? Смотри, какие смешные куклы, и не смотри вниз.
Все это слишком утомительно. Решаю довериться супругу, потому что не вижу другого выхода, и бросаюсь ему на шею.
– Я так тебя люблю, – говорю я, крепко прижимаясь к нему.
– Я тоже тебя люблю, девочка моя, – отвечает он. – И я всегда буду любить тебя. Но давай на время попробуем ввести новое правило. Больше я не буду рассказывать тебе о том, что я делаю.
– Хорошо, – отвечаю я, кивая. Мои виски пульсируют, превращая поток мыслей в бесформенные фразы, не поддающиеся анализу и осознанию.
– Но ты… – добавляет Стю с коварной ухмылкой, – должна рассказывать мне все.