– Привет, Мэри! Мы заметили вас с Молли вчера вечером на вводном собрании. Так приятно наблюдать за вами. Как же вам повезло, что у вас такая замечательная дочь.
Мама кивает:
– Я бы не справилась без нее!
К тому времени как я принесла еду для мамы и помогла ей организовать прием таблеток, я уже попрощалась с возможностью самой полноценно позавтракать. Я кладу в сумку банан и наполняю свою термокружку кофе. Мы опаздываем на первое занятие, а еще немного – и опоздаем к началу второго, потому что маме снова нужно в туалет.
– Не надо было пить этот кофе, – шепчет она мне, снова испытывая стыд.
Чтобы попасть в ближайший туалет, нужно подняться по трем ступенькам, поэтому мы бродим по территории, пытаясь найти уборную с пандусом для коляски, и в итоге возвращаемся в столовую. В туалетной комнате тесновато для двух человек и инвалидной коляски, поэтому, пока мама сидит на унитазе, я опускаюсь на ее кресло.
– Ох, Молли, – с грустью произносит она, качая головой. – Ты все пропускаешь из-за меня.
– Все в порядке, мам, – говорю я, наверное, уже в десятый раз за день. – Я здесь только ради тебя. Я ничего не теряю. – Как только слова вылетают из моего рта, острая боль пронзает мой мозг. Я непроизвольно вздрагиваю.
– О, дорогая. У тебя мигрень? – спрашивает она.
– Да, – признаюсь я. – Но не переживай. Скоро пройдет.
Какое-то время мы сидим в тишине. Я не первый раз сопровождаю ее в туалет, поэтому предполагаю, что в эту минуту мама пытается сосредоточиться и сделать дело.
– А ты слышала о теории кислородной маски? – спрашивает она меня.
Слышала. В основе этой теории лежит инструкция, которую бортпроводник зачитывает перед началом полета. Когда давление в салоне падает, в первую очередь человек должен надеть кислородную маску на себя, а уже потом помогать остальным. Впервые я узнала об этой концепции воспитания детей на занятиях по йоге для матерей, которые я посещала, когда Дэниелу было девять месяцев. Теоретически я поняла аналогию: забота о себе является частью процесса заботы о других, но мне так и не удалось позаниматься йогой, пока я пыталась кормить грудью или догонять уползающего ребенка.
Я киваю, выражая согласие, и добавляю:
– Но я не уверена, что эта идея близка к реальности.
– Я тоже всегда ей противилась, – со вздохом признается мама. – Но я думаю, не в этом ли первопричина твоих мигреней. Ты здесь, пытаешься заботиться обо мне и не можешь получить достаточно воздуха для себя.
Я изумленно смотрю на нее.
– Это именно то, что я выяснила на терапии.
– Ой, это так хорошо! – восклицает она. Кажется, мама по-настоящему взволнована. – Должно быть, твой психотерапевт замечательный.
– Ага… но дело не только в заботе о тебе, – начинаю я. – Это касается всего, что я делаю… – Мой голос срывается, и прежде чем я успеваю взять себя в руки и успокоиться, глаза наполняются слезами.
– Ох, милая, – произносит мама. Она отрывает несколько листов от рулона туалетной бумаги и протягивает их мне. За то время, что ей понадобилось для выполнения этого действия, я могла бы успеть купить шесть пачек салфеток, но я позволила маме завершить начатое. Я позволила ей проявить свою заботу таким доступным ей способом.
– Честно говоря, я не против помочь тебе в этой поездке, – говорю я, ощущая, как внутри меня поднимается чувство вины, пока я шмыгаю носом и сморкаюсь. Честнее было бы сказать, что я хотела бы быть не против.
– Ну, к сожалению, сейчас я не вижу иного выхода, – говорит она, опустив взгляд на свои ноги. Все еще сидящая на унитазе, со спущенными штанами, мама начинает хихикать.
– То есть я не должна красть твое инвалидное кресло и оставлять тебя здесь? – с улыбкой спрашиваю я, начиная смеяться вместе с ней.
– Наверное, меня кто-нибудь найдет, – отвечает мама, заливаясь звонким смехом. – В конце концов!
Звук нашего смеха заполняет все пространство небольшого помещения. Мама прижимает руку к груди, и мне кажется, я снова вижу ту молодую красивую Мэри, которая сидит в кресле и разговаривает по телефону с Джимом, накручивая провод от трубки на указательный палец.
Спустя пару минут нам наконец удается успокоиться, и мама берет меня за руку.
– Я думаю, нет прекраснее чувства, чем смех сквозь слезы, – признается она, а я сжимаю ее руку и киваю в знак согласия.
Мы решаем никуда не спешить, особенно когда я понимаю, что забыла свою гитару в номере.
– Давай сходим за ней, – предлагает мама. – Следующий мастер-класс как нельзя лучше подходит для написания песен.
И в этом я с ней полностью согласна. Мастер-класс называется «Музыкальное письмо», а преподаватель, который его ведет, среди прочих наставников вчера особенно выделялся.
Мы с мамой снова выходим из столовой, и я толкаю коляску по коварному гравию в направлении нашего номера. Я вся вспотела и отвлекаю себя размышлениями о том, существуют ли вездеходные инвалидные коляски. Вдруг я слышу позади нас жужжание. Обернувшись, я вижу, что к нам по дорожке приближается гольф-кар.
– Доброе утро, дамы! – добродушно приветствует нас парень, отвечающий за организационные вопросы. Вчера на вводном собрании он проводил краткий инструктаж, рассказав нам обо всем: от истории земли, на которой расположился наш центр, до месторасположения контейнеров для сбора мусора. Возраст этого мужчины трудно определить. Его очки и стройное телосложение придают ему вид моложавого профессора, что заметно контрастирует с его рабочими ботинками и огрубевшими руками. – Могу я вас подвезти? Куда вы направляетесь?
– О, это очень мило с вашей стороны, – начинаю я. – Но не стоит беспокоиться. Я просто иду взять кое-что из номера.
– Мэри, а вам тоже нужно в комнату? Я с удовольствием заброшу ваше кресло на заднее сиденье и отвезу вас прямо на следующее занятие.
Глаза моей матери удивленно расширились.
– А откуда вы знаете мое имя? – спрашивает она. – Стыдно признаться, но ваше я вспомнить не могу.
– Я никогда не забываю красивых женщин, – говорит он. – Я Крис. И не смущайтесь. Вчера вечером многие представлялись.
– Что ж, теперь я уж точно его не забуду, – отвечает мама, приосанившись. – И я была бы рада заполучить такого сопровождающего.
Я наблюдаю за этим обменом любезностями в немом ужасе. Моя мать флиртует!
– Ну что ж, тогда в путь! – Он галантно подает руку и помогает маме пересесть на пассажирское сиденье. Она продолжает кокетливо улыбаться, пока Крис пристегивает ее ремень безопасности. Одним ловким движением мужчина складывает кресло и убирает его на заднее сиденье, а затем кивает мне. – До встречи. Готова, Мэри?
– Готова, Крис! – взволнованно щебечет она. Мама поворачивается ко мне и машет рукой, улыбаясь как школьница, которую пригласил на бал главный красавчик школы.
Быстрым шагом я возвращаюсь в наш номер и только на обратном пути замечаю обстановку вокруг. Наверное, сейчас я впервые с момента нашего приезда так внимательно осматриваюсь по сторонам. Туман, который вчера вечером и сегодня рано утром окутывал горы своим плотным покрывалом, уже рассеивается, но несколько клочков голубоватой дымки еще сохранились. Высота этого места оказывает дезориентирующее воздействие. Я как будто нахожусь не на горе, а парю над ее хребтом. Даже неся гитару на спине и стараясь не упасть на жесткий гравий, я чувствую себя легкой и воздушной. Свободной.
Впереди показался знакомый гольф-кар. Моя мама уже сидит в своем кресле, а Крис наклоняется к ней с водительского сиденья, и они о чем-то дружелюбно болтают. Пока я не подхожу к ним вплотную, они меня не замечают.
– Что ж, Мэри, я вижу, что моя помощь вам больше не нужна, – говорит Крис. – Я вернусь позже и отвезу вас на обед.
– Не хватит слов, чтобы выразить, насколько я вам благодарна. До встречи! – воркует мама с широкой улыбкой.
Когда Крис уезжает на своей крошечной машине, я спрашиваю у мамы:
– Развлекаешься?
– О боже, ну конечно! – отвечает она. – Крис очень приятен внешне, не находишь?
Я смеюсь:
– Надо отдать тебе должное, мам. В тебе все еще есть запал.
Она легонько шлепает меня по руке в знак протеста, но хихикает вместе со мной, пока я толкаю ее кресло к пандусу. Мы входим в просторный класс и замираем: через панорамные окна открывался невероятный вид на горы, освещенные солнцем.
– Разве здесь не потрясающе красиво? – тихо спрашивает она.
– Да, – соглашаюсь я.
Стулья расставлены по кругу, и несколько человек уже заняли места, ожидая наставника. Им стал Пол Фицгиббон, преподаватель писательского мастерства из местного колледжа, опубликовавший несколько сборников своих стихов. К моменту его появления класс почти заполнен. В руках у Пола стопки бумаги, а на каждом плече висит по сумке.
– Здравствуйте, писатели планеты Земля! – громогласно произносит он. – Я пришел с дарами!
Он суетится, стремительно перемещаясь по комнате. Раздает скрепленные степлером бумажные пакеты, а затем лезет в свои сумки, чтобы вручить каждому из нас по одному колокольчику, которые обычно пришивают на праздничные чулки. Все озадаченно переглядываются между собой, а тем временем наш наставник наконец занимает место в центре круга и полностью завладевает вниманием всех присутствующих.
– Рад поприветствовать вас на курсе «Музыкальное письмо», – говорит он. – Сегодня у нас с вами всего девяносто минут, и за это время нужно многое сделать.
Он опускает взгляд на свои сумки, и я замечаю, каким озадаченным становится выражение его лица. А мне так интересно, что все это значит, что я, не скрывая своего любопытства, рассматриваю колокольчик, который держу в руке. Если в его сумках лежат такие же интригующие предметы, то как же нам все успеть?
– Начнем с этого, – объявляет Пол и с ловкостью фокусника вытягивает перед собой руку и раскрывает ладонь. Он показывает нам колокольчик, лежащий в центре его ладони, а затем снова сжимает кулак. – Пожалуйста, сожмите свой колокольчик в кулак так же, как и я, – просит он. – Очень сильно сожмите его.