– Поди, боярская дщерь, не иначе.
– Дворянская!
– Эвон… Хочешь, пряником угостим?
– Нужон мне ваш пряник…
Иван тщательно выбирал момент. Ну, вот, вот… кажется… Заранее вытащил саблю. Тихонько подъехал. И к-а-ак рубанул с плеча по длинной цепи – разрубил влет – аж искры полетели – уж сабельку-то себе подобрал булатную, дамасской работы. Ухватив Лукьяна за талию, перебросил через седло – и ходу! Никто поначалу и понять ничего не успел – просто налетела какая-то разноцветная молния – швык! И нету ее! А колодники, не будь дураки, тоже смекнули – живо расползлись по углам – их-то, ругаясь, и принялись собирать стражи. Иван со своей ношей уже был далеко, у Знаменской церкви. Спешившись, усадил юношу на траву, подмигнул.
Лукьян недоуменно затряс головой.
Раничев пожал плечами:
– Что, не узнал, парень?
– Ты… Сотник Михаил из Стародуба?
– Нет, я Гамаль Абдель Насер, президент Арабской Республики Египет. Между прочим – герой Советского Союза. – Иван снял шапку.
– Не может быть… – округлив глаза, прошептал юноша. – Я думал, тебя…
– Зря думал, – сбрасывая опашень, бросил Раничев и, оглянувшись, увидел Хеврония. Улыбнулся: – Надо бы помочь этому парню.
– Сделаем, – без лишних слов кивнул тиун. – Михряй, тащи из третьей телеги молоток да клещи…
Раничев быстро преобразился: желтый полукафтан сменил на травянисто-зеленый, с самшитовыми пуговицами, лазоревый опашень – на черную однорядку, татаур – на наборный пояс. Даже малиновые сапоги скинул, переобулся в другие, коричневые – ну ничем теперь не напоминал того нахала, что только что выкрал одного из колодников. Авантюра? А они очень часто удаются, авантюры, ничуть не менее часто, чем любой тщательно продуманный план, что сейчас и доказал сам себе Раничев. И не только себе. А ведь сомневался вначале.
– Твою старую одежду сжечь, господине? – шепотом осведомился тиун.
– Сжечь? – Раничев пожал плечами. – Ну, будем еще тут костры разводить… Лучше заверните в нее камни да бросьте в реку… вместе с цепями и колодкой. Ну как, Лукьяне, шея болит?
– Болит, – с улыбкой признался парень.
Обоз остановился сейчас у реки, среди многих, возвращавшихся с ярмарки телег.
– Давай, – Иван подтолкнул юношу. – Снимай с себя отрепье и – в реку. Холодновато правда.
– Ничего, – потер руки Лукьян. – Не замерзну.
Его быстро подстригли, переодели в сухую одежду – черную монашескую рясу с капюшоном. Вроде не должны бы узнать…
У городских ворот во всех отъезжающих пристально вглядывались стражи. Подъехав без очереди – все косились на его саблю и молчали, – Раничев небрежно протянул стражникам несколько серебряных денег:
– Что это всех проверяют? Случилось что, служивые?
– В городе тати, боярин! – спрятав монеты, по-свойски шепнул рыжебородый страж. – Паситесь с обозными.
– А кого пастись-то?
– Огромного мужичагу, в лазоревом опашне, в кафтане желтом да с вострой сабелькой! Недавно только налетел вихрем, отбил колодника, и – фьють! – нету его.
– Да ну! – покачал головой Иван. – Вот так тать! Случайно, не знаете, кто это?
– Как не знать? – стражник заговорщически подмигнул. – Его ж тут узнали многие… Сказать, кто?
– Да уж, сделай милость, – Иван протянул еще одну серебряху.
– Это был знаменитый разбойник Милентий Гвоздь! – убежденно прошептал стражник.
Иван едва…
Глава 15Осень 1401 г. Великое Рязанское княжество. alea Jacta est (Жребий брошен)
Вельможу должны составлять
Ум здравый, сердце просвещенно;
Собой пример он должен дать,
Что звание его священно…
…не зашелся хохотом. Уж кого-кого, а Милентия Гвоздя Раничев когда-то очень хорошо знал, как знал и то, что тот был убит разбойной девкой Таисьей, безнадежно влюбленной в боярского сына Аксена Собакина.
– Милентий Гвоздь, говоришь? – переспросил Иван стражника. – Страшный тать! И впрямь, его пастись надо.
Хлестнув коня, Раничев быстро отъехал прочь. За ним потянулись возы. Большую часть обоза отправили напрямик, в Обидово, а вот с остальными свернули к Угрюмову. Город отстраивался после разграбления войсками Тимура, уже взметнулись к небу маковки церквей и высокие крепостные башни, выстроились в ряды по бывшим улицам избы, впрочем, город сгорел не полностью, так что не так и много нужно было строить.
Отыскав наконец собственный пришедший в полное запустение дом, Иван, заглянув туда, пришел в ужас. Строение и раньше-то требовало ремонта, а уж теперь – и подавно. Балки прогнили, провалилась крыша, покрылись какой-то склизкой плесенью сени, покосился – вот-вот рухнет – забор, амбар был растащен по бревнышку какими-то ушлыми людьми, по всей видимости – соседями. Жить на угрюмовской усадьбе Ивану не представлялось возможным.
– Ничего, Иване Петрович, – утешал тиун. – Выстроим тебе и новую усадебку, дай только срок, чай бревна найдутся!
– Не в рощице ли, случаем? – вспомнил Раничев. – На которую чернецы зарятся?
– А и там, – Хевроний засмеялся, разлохматил цыганистую свою шевелюру. – Наша ведь-то роща была, общественная. И лес тоже – обществу, миру принадлежал. Это сейчас обнаглели монаси… – тиун злобно сплюнул. – Пустить им красного петуха в обитель, а, Иване Петрович?
– Погоди с петухом, успеется, – махнул рукой Раничев. – Что ж, придется в корчму ночевать идти. Знаю я тут одну, у старой башни.
– Это к Ефимию, что ли? – усмехнулся Лукьян. – Этот сквалыжник за постой возьмет дорого.
– Да и другие – не дешевле, одна порода.
Развернув коней, Раничев с Лукьяном и оброчниками направился к старой башне, уцелевшей во время разграбления города гулямами Тамерлана.
Ефимий встретил гостей ласково, разулыбался, приглаживая рукой светлую – лопатой – бородищу. Поросшие волосом ноздри широкого носа его раздулись, словно предчувствовали поживу, левый глаз чуть прищурился, ну, точно – высматривал, что бы такое схватить.
Раничев погремел калитой:
– Нам бы пожить немного.
– Живите, сколь хотите, гости дорогие, – корчмарь закланялся. – У меня и щи завсегда свежие, и постели мягкие – соломой накропаны, – и за лошадьми самолучший уход… Эй, Антип! – Ефимий позвал слугу. – Проводи гостей в покои… Как расположитесь, милости прошу в залу, щей да каши отведать, да медку стоялого.
– Знаем, какой у тебя медок, – буркнул себе под нос Лукьян. – Настоящий перевар, да еще с ядовитыми травами – зельем. По башке так даст – насилу с утречка встанешь.
– А ты откуда знаешь про перевар? – Иван с усмешкой оглянулся на юношу.
Тот улыбнулся:
– Знаю.
Расположившись, спустились – как и звал кабатчик – в залу. С тех пор, как Раничев и Лукьян были в корчме последний раз, ничего в ней не изменилось. Лишь тараканов стало побольше – ну, эта напасть везде, где еда, стало быть, дела у Ефимия шли не так уж и плохо.
– Не красна изба углами, а красна тараканами, – щелчком сбив с плеча усатого, Иван уселся на лавку. Корчемный служка – огненно-рыжий пацан – тут же поставил на стол кувшин с чарками.
Хевроний ловко ухватил его за ухо:
– Ты сначала пожрать чего принеси!
– Несу, несу, болярин.
Служка быстро притащил горшок наваристых щей, холодную телятину, рыбу, краюху ржаного хлеба. Поклонился:
– Кушайте, гости дорогие.
– Ну, – Иван самолично разлил медовуху по чаркам. – За успех наших дел, други!
Чокнувшись, выпили. В зале сидели втроем – Иван, Лукьян и Хевроний, остальные мужики во главе с Михряем столовались в людской – зале попроще, для бедноватого люда. Здесь же по стенам горели настоящие восковые свечи – роскошь неописуемая, не хватало только кордебалета и музыкального автомата в углу. Раничев вдруг неожиданно вспомнил пионерский лагерь и джаз-банду:
– Истамбул уоз Константинополис…
А ведь неплохо получалось!
– Чего, чего ты сказал, Иване Петрович?
– Так… О своем. Вот что, Хевроний, надо бы найти хорошего оружейника, и чем раньше, тем лучше. Долго светиться нам тут ни к чему.
– Понял, – кивнув, тиун надел шапку.
Раничев схватил его за рукав:
– Погоди, сперва доешь.
– Некогда, господине, уж не взыщи, – тиун приложил руку к сердцу. – Скоро уж и смеркаться будет – где ж тогда оружейника сыскать? Пойду в людскую, поговорю…
– Как знаешь, – махнув рукой, Иван повернулся к юноше: – Ну, Лукьяне, рассказывай!
– А что рассказывать-то? – парень грустно улыбнулся. – Дела невеселые…
В общем, получилось так, что после исчезновения Раничева Лукьян осторожно продолжал поиски убийц Панфила Чоги и сватов. Люди все были не из последних, и великий князь Олег Иванович поначалу к расследованию благоволил. Поначалу… А потом вдруг как-то… то ли забыл, то ли не до того ему стало. Лукьян же, не замечая того, действовал все нахальнее, разыскал семьи погибших сватов, опросил родственников и слуг, еще раз съездил в женский монастырь, к матушке Василисе – поискать Таисью. Не нашел, правда, зато много чего про нее узнал: приезжал к ней кто-то в обитель, незадолго до убийств, кто – настоятельница не говорила, но Лукьян не лыком шит оказался, понабрался у Раничева ума да хитрости, быстро сошелся с послушницами – в этом месте рассказа юноша почему-то покраснел – они и описали ему Дарьиного – под таким именем жила в монастыре Таисья – гостя: высокий, красивый, с тоненькими светлыми усиками. Глаза ясно-голубые, холодные – ну, очень приятный с виду господин, а с ним – кособородый слуга.
– Аксен и Никитка Хват, – кивнув, усмехнулся Иван.
Лукьян согласился:
– Вот и я так подумал. Начал было про Аксена побольше расспрашивать, и у наших воев – я уж тогда десятником был – и у тех, кто в княжьем дворце стражу держит… – парень вздохнул. – Вот тогда-то мне хвост и прижали. А ведь предупреждал же Авраамий! Да не внял, куда там. Так все гладко складывалось, один к одному. И Таиська эта, и Аксен, и слуга его кособородый. Кстати, слуга этот заказывал одному кузнецу ордынские стрелы, про то мне Софроний проговорился, дьяк, уж пришлось его напоить ради дела.