сто.
Они обедали за маленьким столиком в нише на кухне, где можно было любоваться растущими во дворе королевскими пальмами, омытыми золотым светом послеполуденного солнца, и обсуждали ключевую часть Плана, заключающуюся в том, что Дэнни будет зарабатывать на жизнь, а Лора – сидеть дома и писать свой первый роман.
– Когда ты станешь дико богатой и знаменитой, – наматывая спагетти на вилку, заявил Дэниел, – я уйду из брокеров и буду управлять нашими финансами.
– А что, если я никогда не стану богатой и знаменитой?
– Непременно станешь.
– А что, если меня не захотят печатать?
– Тогда я с тобой разведусь.
Лора швырнула в мужа хлебную корку:
– Негодяй!
– Мегера!
– Хочешь еще фрикадельку?
– Нет, если ты собираешься ею в меня пульнуть.
– Все, мой гнев улегся. Правда, у меня вкусные фрикадельки?
– Изумительные, – согласился Дэниел.
– А тебе не кажется, нам стоит отметить то, что твоя жена готовит вкусные фрикадельки?
– Что ж, это определенно стоит отметить.
– Тогда давай займемся любовью.
– Прямо посреди кухни за обедом? – удивился Дэнни.
– Нет, на кровати. – Лора, отодвинув стул, встала с места. – Ну давай же! Обед всегда можно разогреть.
В тот первый год они часто занимались любовью, и в этой интимной близости Лора находила нечто большее, чем просто сексуальное удовлетворение, нечто такое, чего она и не смела ожидать. Нежась в объятиях Дэнни, ощущая его внутри себя, она чувствовала такое единение, что порой ей казалось, будто они стали одним человеком – одним телом, одной душой, одной мечтой. Конечно, Лора любила мужа всем сердцем, но ощущение полного единения было больше чем любовь или, по крайней мере, отличалось от любви. К их первому совместному Рождеству Лора поняла, что она испытывала давным-давно забытое ощущение сопричастности, ощущение семьи, ведь теперь у нее был муж, она стала женой, и когда-нибудь плодом их союза станут дети – года через два – через три, согласно Плану, – и только в лоне семьи можно было обрести мир и покой, невозможные где бы то ни было еще.
Она могла бы подумать, что жизнь и работа в условиях полного счастья, гармонии и покоя приведет к умственной летаргии, что ее творчество пострадает от переизбытка радости и во избежание утраты остроты восприятия довольство жизнью необходимо разбавлять неприятностями. Но представление о том, что страдания способствуют творчеству художника, – всего лишь заблуждение, свойственное молодым и неопытным. Чем счастливее становилась Лора, тем лучше она писала.
За шесть недель до их первой годовщины Лора закончила роман «Иерихонские ночи» и послала экземпляр нью-йоркскому литературному агенту Спенсеру Кину, давшему месяц назад положительный ответ на ее письменный запрос. Две недели спустя Кин позвонил сказать, что готов предлагать книгу, надеется на скорую продажу и считает Лору перспективной романисткой с хорошими видами на будущее. С быстротой, удивившей самого агента, ему удалось продать права на книгу первому же издательству, к которому он обратился, – издательству «Викинг», – и получить скромный, но вполне достойный аванс в размере пятнадцати тысяч долларов. В результате сделка была заключена в пятницу, 14 июля 1978 года, за два дня до годовщины бракосочетания Лоры и Дэнни.
Освещенное здание, которое Штефан увидел с дороги, было рестораном с гостиницей, расположенным в тени гигантских орегонских сосен. Деревья высотой более двухсот футов, с шестидюймовыми шишками, с живописно потрескавшейся корой сгибались под тяжестью снега, принесенного бурями. Бревенчатое одноэтажное здание с трех сторон тесно обступили сосны, и на крытой шифером крыше было больше иголок, нежели снега. Некоторые окна запотели, некоторые, наоборот, обледенели, а горевший внутри свет уютно рассеивался полупрозрачной корочкой льда.
На парковке перед зданием стояли два джипа, два грузовых пикапа и «форд тандерберд». Обрадовавшись, что его не смогут увидеть из окон бара, Штефан направился к одному из джипов, дернул дверь, которая оказалась незапертой, и сел за руль.
Достав из скрытой бушлатом наплечной кобуры «Вальтер PPK/S 380», Штефан положил его рядом с собой на сиденье.
У Штефана ужасно мерзли ноги, ему отчаянно хотелось остановиться, чтобы вытряхнуть снег из сапог. Но он прибыл сюда слишком поздно и теперь явно выбивался из графика, а значит, нельзя было терять ни минуты. И, кроме того, если ноги не потеряли чувствительность, значит обморожение ему пока не грозило.
Ключей в замке зажигания не было. Штефан отодвинул назад сиденье, пошарив под приборной доской, нашел провода зажигания и через минуту завел машину.
Но когда он выпрямился, дверь внезапно распахнулась и на него надвинулся, дыша пивным перегаром, владелец автомобиля:
– Эй, приятель, ты что творишь?
Заснеженная парковка по-прежнему оставалась пустынной. Они были одни.
Через двадцать пять минут Лора умрет.
Владелец джипа потянулся к Штефану, который, позволив вытащить себя из-за руля, по дороге прихватил пистолет с сиденья, навалился на противника и заставил его отступить назад, на скользкую парковку. Они оба рухнули на землю. Оказавшись сверху, Штефан ткнул стволом пистолета в подбородок напавшего на него парня.
– Боже мой, мистер! Не убивайте меня!
– А теперь спокойно встаем! Не дергайся, черт тебя подери! И без резких движений!
Когда они поднялись на ноги, Штефан, зайдя сзади, с силой ударил парня по затылку рукояткой, полностью вырубив его, но без опасных для жизни телесных повреждений. Владелец джипа обмяк и остался лежать неподвижно.
Штефан бросил взгляд в сторону ресторана. Оттуда никто не вышел.
Не услышал он и звуков приближающихся машин. Хотя, возможно, рев мотора тонул в вое ветра.
Между тем снегопад усилился. Сунув пистолет в глубокий карман бушлата, Штефан отволок бесчувственное тело владельца джипа к ближайшему автомобилю, «тандерберду». Автомобиль оказался не заперт. Штефан запихнул парня на заднее сиденье, закрыл дверь и поспешил обратно к джипу.
Мотор заглох. Пришлось снова соединять провода.
Запустив двигатель и развернувшись, Штефан поехал в сторону шоссе. Ветер со свистом колотил в окно водителя. Снег падал плотными хлопьями, сплошной пеленой. Порывы ветра, взметая вверх вчерашний снег, кружили его мерцающими столбами. Притаившиеся в тени гигантские сосны со стоном раскачивались под натиском ветра.
Лоре оставалось жить меньше двадцати минут.
Они отметили подписание договора на издание романа «Иерихонские ночи», а также неземную гармонию первого года супружества в их любимом месте – Диснейленде. Безоблачное небо сияло голубизной, воздух был сухим и жарким. Не обращая внимания на толпы народу, они плавали вместе с пиратами Карибского моря, фотографировались с Микки-Маусом, кружились в чайных чашках Сумасшедшего Шляпника, позировали уличному художнику-карикатуристу, лакомились хот-догами, мороженым, замороженными бананами в шоколаде на палочках и танцевали под джаз-банд «Диксиленд» на площади Новый Орлеан.
С наступлением ночи парк приобрел еще более волшебный вид, и они трижды объехали на колесном пароходе Марка Твена вокруг острова Тома Сойера. Нежно обнявшись, они стояли у леера верхней палубы на носу.
– А знаешь, почему мы так любим это место? – спросил Дэнни. – Потому что этот маленький мир пока еще не испорчен окружающим его большим миром. Совсем как наше супружество.
Позднее, когда они уже сидели за столиком под украшенными рождественскими огнями деревьями в Павильоне гвоздик, Лора сказала, склонившись над вазочкой с клубничным мороженым:
– Пятнадцать тысяч баксов за работу, на которую ушел целый год, вряд ли можно назвать состоянием.
– Но это и не нищенская оплата труда. – Дэнни, отодвинув обе вазочки с мороженым, наклонился вперед и взял Лору за руки. – Деньги рано или поздно появятся, потому что ты невероятно талантлива, но деньги сейчас для меня не главное. Самое главное то, что у тебя есть нечто особенное, чем ты можешь поделиться с другими. Нет. Я не совсем точно выразился. У тебя не только есть нечто особенное, ты и сама особенная. Я чувствую, хотя мне и трудно выразить это словами, что ты способна поделиться с людьми радостью и надеждой, как делишься ими со мной.
Сморгнув непрошеные слезы, Лора сказала:
– Я тебя люблю.
«Иерихонские ночи» вышли в свет десять месяцев спустя, в мае 1979 года. Дэнни настоял на том, чтобы она публиковалась под девичьей фамилией, так как знал, что Лора стойко перенесла тяжелые годы в приютах Макилрой и Касвелл-Холл отчасти благодаря желанию добиться успеха в память об отце и, возможно, о матери, которой никогда не знала. Книга продавалась плохо, не имела успеха у книжных клубов, и издательство «Викинг» за скромный аванс переуступило права на нее издателю, специализирующемуся на книгах в мягкой обложке.
– Не переживай, – сказал Дэнни. – Твое время еще придет. Всему свой черед. Потому что ты – это ты.
К этому моменту Лора уже вовсю трудилась над вторым романом «Седрах». Работая по десять часов в день, шесть дней в неделю, она закончила роман в июле.
В пятницу она отправила экземпляр книги Спенсеру Кину в Нью-Йорк, а рукопись отдала Дэнни, который стал первым ее читателем. Он пораньше ушел с работы и приступил к чтению романа в час дня пятницы в кресле в гостиной, затем перебрался в спальню, поспал четыре часа и к десяти часам утра субботы снова устроился в кресле, одолев две трети книги. Но не стал ничего обсуждать с Лорой, сказав только:
– Нет, поговорим, когда я закончу. Будет нечестно, если ты начнешь реагировать на мои слова, пока я не получу полного представления о твоей задумке, это будет нечестно и по отношению ко мне тоже, потому что при обсуждении ты волей-неволей расскажешь мне о некоторых поворотах сюжета.
Лора периодически поглядывала на мужа – посмотреть, хмурится ли он, улыбается ли и реагирует ли каким-то образом на повествование, а когда он действительно реагировал, переживала, что реакция неадекватна отрывку, который он в данный момент читал. К половине одиннадцатого Лора, которая уже была не в силах оставаться дома, поехала на машине в торговый центр «Саут-Коаст плаза» побродить по книжным лавкам. Там она перекусила, хотя и не была голодна, после чего отправилась в «Вестминстер-молл» поглазеть на витрины и, съев замороженный йогурт, завернула в «Ориндж-молл», где походила по магазинам и купила сливочную помадку, незаметно умяв половину.