– Малыш, похоже, потихоньку приходит в себя, – сказала Тельма.
– Более-менее, – ответила Лора. – Но нам пришлось пережить тяжелое время. Он много плакал, у него были резкие перепады настроения. Правда, все это в прошлом. Дети в таком возрасте очень податливые, легко адаптируются. И хотя с виду все вроде бы хорошо, боюсь, печаль, поселившаяся у него в душе, теперь уже никогда не исчезнет.
– Да, – согласилась Тельма. – Не исчезнет. Это словно тень на сердце. Но жизнь продолжается, он еще будет счастлив и сможет не замечать эту тень.
Лора внимательно посмотрела на подругу, наблюдавшую за тем, как Крис приманивает белок.
– Ты ведь по-прежнему скучаешь по Рут, да?
– Каждый божий день, все двадцать лет. А ты скучаешь по своему папе?
– Конечно. Но когда я о нем думаю, то, наверное, испытываю несколько другие чувства. Ведь мы знаем, что родители умрут раньше нас, и, даже если их смерть преждевременная, способны смириться, так как понимаем, что рано или поздно они все равно отойдут в мир иной. Но совсем другое дело, когда умирают жена, муж, ребенок… или сестра. Мы не ожидаем, что они умрут раньше нас, совсем молодыми. Поэтому с такой утратой куда труднее примириться. Особенно если это сестра-близнец.
– Когда у меня в жизни происходит что-то хорошее, я, естественно, имею в виду карьеру, то первое, что приходит в голову, – как бы порадовалась за меня Рути. Ну а ты, Шейн? Справляешься?
– Плачу по ночам.
– Сейчас тебе даже полезно поплакать. Но через год нужно будет с этим заканчивать.
– Я лежу по ночам и прислушиваясь к своему сердцебиению. Какой одинокий звук! Слава богу, что у меня есть Крис! Он наполняет мою жизнь смыслом. Ну и конечно, ты. Да, у меня есть вы с Крисом. Мы почти как одна семья. Как думаешь?
– Никакого «почти». Мы и есть семья. Ведь мы с тобой сестры. – (Лора с улыбкой взъерошила и без того спутанные волосы Тельмы.) – Впрочем, это отнюдь не значит, что ты можешь без спросу брать мою одежду.
Через открытые двери кабинетов и лабораторий Штефан, шедший по коридору, видел своих погруженных в работу коллег, но абсолютно никто из них не проявил к нему особого интереса. Он поднялся на лифте на третий этаж, где у своего кабинета столкнулся с доктором Владиславом Янушским – давнишним протеже доктора Владимира Пенловского и вторым человеком, ответственным за исследования в области перемещений во времени. Изначально проект назывался «Секира», но уже через несколько месяцев стал известен под кодовым названием «Молниеносный переход».
Сорокалетний Янушский был на десять лет моложе своего наставника, хотя и выглядел гораздо старше, чем живой, энергичный Пенловский. Приземистый, тучный, лысеющий, с пятнистым лицом, двумя блестящими золотыми коронками на передних зубах, в очках с толстыми стеклами, делающими глаза похожими на раскрашенные яйца, Янушский, в принципе, должен был казаться смешным. Однако его беззаветная вера в государство и рьяное служение тоталитаризму сразу же отбивали охоту смеяться над этим нелепым коротышкой. И действительно, Янушский был, пожалуй, самым опасным человеком, участвующим в проекте «Молниеносный переход».
– О Штефан, мой дорогой Штефан! – воскликнул Янушский. – Я как раз собирался сказать, насколько мы благодарны вам за своевременное предложение, сделанное в прошлом октябре: обеспечить энергоснабжение ворот надежным генератором. Ваша дальновидность спасла наш проект. Если бы мы по-прежнему зависели от городских электросетей, то ворота к этому времени уже раз десять вышли бы из строя и мы наверняка отстали бы от графика.
Штефан, вернувшийся в институт в ожидании неминуемого ареста, к своему изумлению, обнаружил, что его предательство до сих пор не раскрыто; более того, он никак не ожидал услышать похвалу из уст этого мерзкого червяка. В свое время Штефан предложил подключить ворота к автономному источнику питания вовсе не из желания способствовать продвижению их дьявольского проекта, а лишь из опасения, что перебои с городским электричеством помешают ему переместиться в будущее и повлиять на жизнь Лоры.
– В прошлом октябре я и подумать не мог, что к настоящему времени мы можем оказаться в ситуации, когда нельзя будет положиться на городские службы, – сокрушенно покачал головой Янушский, – и на общественный порядок. Боже, какие еще страдания должны вынести люди, чтобы увидеть триумф национал-социалистического государства свой мечты?!
– Да уж, настали темные времена, – ответил Штефан, вкладывая в свои слова совершенно иной смысл.
– Но мы еще добьемся триумфа! – Слова Янушского прозвучали слишком пафосно, его глаза за толстыми стеклами очков горели сумасшедшим огнем, увы, хорошо знакомым Штефану. – Мы непременно добьемся триумфа благодаря Молниеносному переходу.
Янушский похлопал Штефану по плечу и прошел дальше по коридору.
Проводив Янушского взглядом, Штефан окликнул его уже у лифтов:
– Доктор Янушский?!
Жирный белый червяк повернулся, вопросительно посмотрев на Штефана:
– Да?
– Вы сегодня видели Кокошку?
– Сегодня? Нет. Сегодня пока еще нет.
– Но он здесь?
– Ну, полагаю, что так. Вы ведь знаете, он приходит первым, а уходит последним. Очень исполнительный человек. Если бы у нас было побольше таких, как Кокошка, то ни у кого не возникло бы сомнений в нашей безоговорочной победе. Вы хотите с ним поговорить? Если увижу его, мне что, послать его к вам?
– Нет-нет, – поспешно ответил Штефан. – Ничего срочного. Не хочу отвлекать его от работы. Рано или поздно мы наверняка встретимся.
Янушский прошествовал в лифт, а Штефан вошел в свой кабинет и закрыл за собой дверь. После чего присел на корточки возле картотечного шкафа, немного сдвинутого, чтобы частично прикрыть решетку угловой вентиляционной шахты. За шкафом практически невозможно было разглядеть пучок торчащих из вентиляции медных проводов. Провода были подсоединены к примитивному часовому механизму, который, в свою очередь, был включен в розетку за шкафом. Ничего не было отсоединено. Штефану стоило лишь, просунув руку за шкаф, установить время – и в интервале от одной до пяти минут, в зависимости от поворота диска, институт взлетит на воздух.
«Что, черт возьми, происходит?!» – подумал Штефан.
Он сел за письменный стол, уставившись на квадратик неба, видневшийся в одном из двух окон: рваные грязно-серые облака неторопливо плыли по лазурному небу.
Через некоторое время Штефан покинул кабинет, прошел к лестнице в северном крыле здания и быстро поднялся на четвертый этаж, а оттуда – на чердак. Дверь, едва слышно скрипнув, открылась. Штефан включил свет и вошел в длинное помещение, до конца не отремонтированное, осторожно ступая по дощатому полу. Проверил все три заряда пластида, спрятанные под стропилами два дня назад. Взрывчатка оказалась на месте.
Взрывчатку в подвале можно было не проверять. Штефан покинул чердак и вернулся к себе в кабинет.
Очевидно, ни одна живая душа не знала ни о его намерении взорвать институт, ни о его попытках спасти Лору от серии уготованных судьбой жизненных трагедий. Никто, кроме Кокошки. Проклятье! Кокошка наверняка это знал, а иначе не появился бы на горной дороге с «узи» в руках.
Но тогда почему он никому ничего не сказал?
Кокошка был офицером тайной полиции, настоящим фанатиком, преданным и послушным слугой государства, лично отвечавшим за безопасность Молниеносного перехода. Обнаружив в институте предателя, Кокошка без колебаний отдал бы приказ многочисленным полицейским агентам окружить институт, выставить охрану у ворот и допросить всех сотрудников.
И он, безусловно, не позволил бы Штефану прийти Лоре на помощь на той горной дороге, собственноручно расправившись с Лорой и ее семьей. Более того, Кокошка захотел бы задержать Штефана и допросить на предмет наличия сообщников в институте.
Итак, Кокошка наверняка узнал о вмешательстве Штефана в предопределенный судьбой ход событий в жизни одной женщины. Далее, Кокошка или обнаружил, или не обнаружил взрывчатку в институте – скорее всего, не обнаружил, иначе, по крайней мере, выдернул бы провода. Затем, руководствуясь никому неведомыми собственными соображениями, он решил действовать не как полицейский, а как одиночка. Этим утром он проследовал за Штефаном через ворота в тот холодный день января 1988 года с намерениями, которые Штефан категорически не понимал.
Полная бессмыслица. Но случилось именно то, что случилось.
Интересно, что именно задумал Кокошка?
Вероятно, Штефану теперь не суждено это узнать.
Ведь Кокошка был убит на заснеженном шоссе в 1988 году, и очень скоро в институте обнаружат его отсутствие.
Сегодня в 14:00 Штефан, согласно графику, должен был совершить перемещение во времени под руководством Пенловского и Янушского. Штефан собирался взорвать институт – в прямом и переносном смысле – в 13:00, за час до назначенного эксперимента. И вот теперь, в 11:43, он понял, что должен действовать намного оперативнее, чем планировал, пока в институте не подняли тревогу из-за исчезновения Кокошки.
Подойдя к высокому шкафу, Штефан выдвинул пустой нижний ящик и вытащил его наружу. К задней стенке ящика был прикручен девятимиллиметровый девятизарядный «кольт-коммандер», приобретенный во время одного из нелегальных путешествий во времени и тайно доставленный в институт. К задней стенке другого ящика были прикреплены два современных глушителя и четыре дополнительные заряженные обоймы. Штефан поспешно, чтобы его не застали врасплох, навинтил на ствол глушитель, снял пистолет с предохранителя и спрятал в карманы лабораторного халата обоймы и второй глушитель.
Штефан собирался навсегда покинуть через ворота это адское заведение, но у него не было твердой уверенности, что Пенловский, Янушский и еще кое-кто из ведущих сотрудников непременно погибнут в результате взрыва. Взрыв, разрушив здание, без сомнения, уничтожит аппаратуру и документы, но что, если кому-нибудь из ведущих специалистов удастся выжить? Вся необходимая информация, необходимая для воссоздания ворот, хранилась в головах у Пенловского и Янушского, а значит, прежде чем завести часовой механизм и вернуться через ворота к Лоре, он должен убить этих двоих и ученого по фамилии Волков.