Штефан всадил две пули в спину Волкова.
Потрясенный Янушский растерянно смотрел, как его коллега рухнул на стол, сраженный практически неслышными выстрелами.
Тогда Штефан выстрелил Янушскому прямо в лицо, затем повернулся и закрыл за собой дверь. После чего, чтобы, не дай бог, не выдать себя, вступив в разговор с коллегами, сделал вид, будто погружен в глубокую задумчивость, в надежде, что это отпугнет желающих приблизиться. Стараясь не бежать, Штефан быстрым шагом направился к лифтам, поднялся на третий этаж, вошел в свой кабинет, пошарил за картотечным шкафом и запустил часовой механизм, оставив себе всего пять минут, чтобы добраться до ворот времени, прежде чем институт превратится в груду раскаленных камней.
Еще до начала учебного года Лора получила разрешение на домашнее обучение Криса у педагога с государственной аккредитацией. Педагога звали Ида Паломар, и она чем-то напоминала Лоре покойную Марджори Мэйн, прославившуюся ролью «Мамаши Чайник». Ида была крупной дамой, чуть грубоватой, но с добрым сердцем и при этом хорошим учителем.
Ко времени школьных каникул по случаю Дня благодарения и Лора, и Крис уже не чувствовали себя узниками, успев притерпеться к относительной изоляции, в которой им приходилось жить. На самом деле они научились получать удовольствие от установившейся между ними особой близости вследствие вынужденного уединения.
В День благодарения из Беверли-Хиллз позвонила Тельма поздравить их с праздником. Лора взяла трубку на кухне, наполненной аппетитными ароматами жареной индейки. Крис тем временем в гостиной читал Шела Сильверстайна.
– Кстати, я звоню не только затем, чтобы поздравить, – сказала Тельма. – Хочу пригласить вас провести рождественскую неделю со мной и Джейсоном.
– С Джейсоном? – удивилась Лора.
– Джейсон Гейнс, – объяснила Тельма. – Режиссер фильма, в котором я сейчас снимаюсь. Я к нему переехала.
– А он в курсе?
– Послушай, Шейн, остроты – это мое амплуа.
– Прости.
– Он говорит, что любит меня. Чистой воды безумие, да? Боже, я хочу сказать, он такой симпатичный парень, всего на пять лет старше меня, без видимых отклонений, к тому же суперуспешный кинорежиссер и миллионер, которому стоит лишь пальцем поманить любую приглянувшуюся ему старлетку, но ему нужна только я. Нет, у него определенно мозги набекрень, хотя, если с ним поговорить, он может вполне сойти за нормального. Он говорит, ему нравится, что у меня есть мозги…
– А он знает, что они у тебя явно больные…
– Шейн, ну вот, снова-здорово! Он говорит, ему нравятся мои мозги и отчасти мое чувство юмора, и он даже балдеет от моего тела, так как в противном случае он первый парень в истории, способный имитировать эрекцию.
– У тебя действительно прелестное тело.
– Ну, я начинаю привыкать к мысли, что оно не настолько плохое, как мне казалось. Конечно, не для тех, кто считает кожу да кости эталоном женской красоты. Впрочем, если я и могу без отвращения смотреть в зеркало на свое тело, не следует забывать, что у меня еще есть и лицо.
– У тебя прелестное лицо, особенно теперь, когда оно не закрыто зелеными и фиолетовыми патлами.
– Но не такое, как у тебя, Шейн. А значит, я реально чокнулась, рискнув пригласить тебя в гости на Рождество. Как только Джейсон тебя увидит, я тотчас же окажусь в мусорном бачке на тротуаре. Ну так что? Приедешь? Мы снимаем фильм в Лос-Анджелесе и его окрестностях. Основные съемки должны закончиться десятого декабря. А потом у Джейсона еще будет куча работы: редактирование там и прочий цимес, но в рождественскую неделю мы прекращаем работу. Нам хочется побыть дома. Обещай, что приедешь.
– Тельма, я с удовольствием познакомлюсь с мужчиной, у которого хватило ума в тебя влюбиться, но я и правда не знаю. Здесь… я чувствую себя в безопасности.
– Неужели ты считаешь нас настолько опасными?
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Можешь захватить с собой «узи».
– А что думает по этому поводу Джейсон?
– Я скажу ему, что ты радикальная сторонница левых взглядов, защитница кашалотов, противница токсичных презервативов, поборница свобод длиннохвостых попугаев и поэтому таскаешь с собой «узи» на случай неожиданной революции. Джейсон наверняка купится. Это ведь Голливуд, детка. Большинство актеров, с которыми приходится работать, еще больше повернуты на политике.
Через дверной проем в гостиную Лора видела Криса, свернувшегося в кресле с книжкой в руках.
– Возможно, нам действительно пора время от времени выбираться в большой мир, – вздохнула Лора. – Да и вообще, это первое Рождество без Дэнни, так что нам с Крисом будет очень тяжело. Но мне крайне неловко…
– Лора, прошло более десяти месяцев, – осторожно сказала Тельма.
– И я не хочу подводить своего ангела-хранителя.
– Тебе и не придется. Я серьезно насчет «узи». Привози хоть весь арсенал, если тебе от этого будет легче. Только приезжай.
– Ну ладно… договорились.
– Фантастика! Жду не дождусь познакомить тебя с Джейсоном!
– Сдается мне, ты отвечаешь взаимностью этому чокнутому голливудскому специалисту в области кино.
– Я от него без ума, – призналась Тельма.
– Тельма, я счастлива за тебя. На самом деле. У меня на лице улыбка от уха до уха, впервые за много месяцев.
Все, что говорила Лора, было правдой. Однако, повесив трубку, она вдруг ощутила острый приступ тоски по Дэнни.
Запустив часовой механизм, спрятанный за картотечным шкафом, Штефан покинул свой кабинет на третьем этаже и спустился на первый, в главную лабораторию. Часы показывали 12:14, а поскольку путешествие во времени запланировали на 14:00, лаборатория оказалась пустой. Окна были наглухо зашторены, бо́льшая часть потолочных светильников погашена, совсем как чуть больше часа назад, когда Штефан вернулся с гор Сан-Бернардино. Экраны многочисленных приборов и вспомогательной аппаратуры излучали зеленый и оранжевый свет. Притаившиеся в полутьме ворота ждали Штефана.
До взрыва оставалось четыре минуты.
Штефан прошел прямо к главному пульту управления и, осторожно повернув все переключатели, ручки и тумблеры, настроил ворота на искомое место назначения: Южная Калифорния, неподалеку от озера Биг-Бэр, восемь часов вечера 10 января 1988 года, всего через несколько часов после смерти Дэнни Пакарда. Все необходимые расчеты Штефан произвел еще несколько дней назад, записав полученные данные на листке бумаги, благодаря чему смог запрограммировать ворота буквально за минуту.
Если бы ему удалось переместиться в полдень 10 января, до столкновения с грузовиком и перестрелки с Кокошкой, Штефан наверняка бы так и сделал, чтобы спасти Дэнни. Однако, как оказалось, путешественник во времени не может снова попасть в прежнее место, запланировав второе перемещение незадолго до первого. Это был естественный механизм, не позволяющий путешественнику попасть туда, где он мог столкнуться с самим собой во время предыдущего перемещения. Итак, Штефан мог вернуться в район Биг-Бэра уже только после того, как оставил Лору в ту январскую ночь, поскольку, покинув шоссе, он не мог взять на себя риск столкнуться с самим собой в том самом месте. Ведь если он запрограммирует ворота на то время прибытия, когда имеется возможность встретиться с самим собой, он просто-напросто снова окажется в институте, так никуда и не попав. Что было одним из загадочных аспектов путешествий во времени, с которым им пришлось столкнуться во время исследований, но который они так и не сумели постичь.
Закончив программирование ворот, Штефан посмотрел на индикаторы широты и долготы, чтобы удостовериться, что он прибудет в район озера Биг-Бэр. Затем бросил взгляд на часы, отмечавшие время прибытия, и с удивлением обнаружил, что часы показывают восемь вечера 10 января не 1988 года, а 1989-го. Итак, ворота были запрограммированы так, чтобы доставить его в район Биг-Бэр не через несколько часов после смерти Дэнни, а год спустя.
Штефан не сомневался, что его вычисления верны. За последние пару недель у него было достаточно времени, чтобы все рассчитать и перепроверить полученные данные. Очевидно, его все-таки подвели нервы и он допустил ошибку, когда набирал цифры. Похоже, ворота придется перепрограммировать.
До взрыва оставалось менее трех минут.
Сморгнув пот с глаз, Штефан всмотрелся в цифры на бумаге – исходный продукт его тщательных вычислений. Но когда он потянулся к контрольной кнопке, чтобы отменить установленную программу и снова ввести нужные цифры, в коридоре цокольного этажа послышались встревоженные крики, которые, похоже, доносились со стороны отдела хранения данных, расположенного в северной части здания.
Значит, кто-то уже обнаружил тела Янушского и Волкова.
Еще более громкие крики. Топот бегущих.
Бросив нервный взгляд на закрытую дверь в коридор, Штефан понял, что у него нет времени на перепрограммирование ворот. Придется смириться с тем, что он вернется к Лоре через год после расставания на шоссе.
Сжимая в правой руке «кольт-коммандер» с глушителем, Штефан отошел от пульта управления и направился к воротам – этому бочонку из полированной стали высотой восемь футов и длиной двенадцать футов, покоящемуся на медных блоках на расстоянии одного фута от пола. У Штефана даже не было времени взять бушлат, оставленный час назад в углу.
Шум в коридоре стал громче.
Когда до ворот оставалось буквально два шага, дверь в лабораторию с треском распахнулась, ударившись о стену.
– Ни с места!
Штефан узнал голос, но отказывался верить своим ушам. Он поднял пистолет, развернувшись лицом к противнику. Человеком, ворвавшимся в лабораторию, оказался Кокошка.
Невозможно! Кокошка мертв. Он последовал за Штефаном в район Биг-Бэра вечером 10 января 1988 года, но Штефан убил Кокошку на том заметенном снегом шоссе.
Ошеломленный, Штефан сделал два выстрела, но оба раза промазал.
Кокошка выстрелил в ответ. Одна пуля попала Штефану в левое плечо, отбросив его к краю ворот. Чудом удержавшись на ногах, Штефан выпустил три пули в Кокошку, заставив его пригнуться и спрятаться за лабораторный стол.