– Не говори глупости.
– Конечно, я в состоянии оплатить им радикальную пластическую операцию. И даже если выяснится, что они принадлежат к другому виду, я смогу сделать их максимально похожими на людей.
– Твое самоуничижение иногда меня просто бесит.
– Прости. Отнеси это на счет тяжелого детства без родителей. Ведь я типичная сирота – уверенная в себе и одновременно закомплексованная. – Тельма на секунду притихла, затем со смехом сказала: – Эй, а знаешь, Джейсон хочет на мне жениться. Поначалу я решила, что он одержим дьяволом и себя не контролирует, но Джейсон заверил меня, что не нуждается в экзорцисте, хотя, по-моему, у него наверняка произошло небольшое кровоизлияние в мозг. Так что ты по этому поводу думаешь?
– Что я думаю?! О чем тут вообще думать? Он потрясающий парень. И ты должна ухватиться за него обеими руками. Так?
– Боюсь, он слишком хорош для меня.
– Ты достойна лучшего из лучших. Выходи за него.
– Если у нас ничего не получится, мое сердце будет разбито.
– А если не попробуешь, – ответила Лора, – то останешься не только с разбитым сердцем, но и в гордом одиночестве.
Штефан почувствовал знакомое неприятное покалывание, возникающее при перемещении во времени, своеобразную вибрацию, проникающую под кожу, через плоть прямо в кости, а оттуда – обратно в плоть и кожу. Под привычные чпок – вжик Штефан покинул ворота и уже через мгновение начал спускаться по крутому заснеженному склону горы в Калифорнии ночью 10 января 1989 года.
Поскользнувшись, он упал на раненое плечо, скатился к подножию горы и остался лежать возле трухлявого ствола. Впервые после ранения на Штефана нахлынула волна боли. С громким криком он перевернулся на спину, прикусив язык, чтобы не потерять сознание, и уставился в тревожную ночь.
Еще одна молния разорвала небо, от этой вспышки рваная рана в плече сразу запульсировала. В призрачном сиянии заснеженной земли и ярком, но прерывистом свете молнии Штефан увидел, что лежит на лесной поляне. Лишенные листвы черные деревья тянули обнаженные конечности к зловещему небу, словно фанатичные служители культа свирепого божества. А согнувшиеся под тяжестью снежного облачения сосны напоминали священников, исповедующих более традиционную религию.
Путешественник во времени, совершая скачок из одной эпохи в другую, будил некие силы природы, что требовало колоссального расхода энергии. Независимо от погодных условий в месте прибытия этот дисбаланс всегда корректировался разрядом молнии, благодаря чему временной перенос и получил название Молниеносного перехода. При этом по каким-то неведомым причинам возвращение в институт, в эпоху путешественника, никогда не сопровождалось салютом с небес.
Разряды молний, как всегда, следовали один за другим – от мощных, словно предвещающих апокалипсис, до отдаленных вспышек. И вот уже через минуту все стихло и ночь снова вступила в свои права.
Когда погасли последние вспышки, боль от ранения резко усилилась. Штефану показалось, что молния, сотрясшая свод небес, очутилась у него в груди, в левом плече, в левой руке – ни одна бренная плоть не способна была вынести эту крестную муку.
Штефан встал на колени, затем с трудом поднялся на ноги, отчетливо понимая, что у него совсем мало шансов выбраться из леса живым. Кругом стояла непроглядная тьма, нарушаемая лишь серебристым мерцанием укрывавшего опушку снега. Несмотря на отсутствие ветра, зимний воздух пронизывал холодом, от которого никак не спасал тонкий лабораторный халат, надетый поверх рубашки и брюк.
Хуже того, Штефан мог находиться в нескольких милях от шоссе или от любого другого ориентира, с помощью которого можно было определить свое местоположение. Если рассматривать ворота как пистолет, то их точность определения времени прибытия в нужную точку могла считаться идеальной, чего нельзя было сказать о точности определения географического местоположения. Путешественник во времени обычно прибывал в интервале десять – пятнадцать минут до нужного времени, но вот с точными координатами дело обстояло куда хуже. Иногда Штефан приземлялся в ста ярдах от физического места назначения, а иногда оказывался в десяти – пятнадцати милях от него, что и произошло 10 января 1988 года, когда он совершил перемещение во времени, чтобы спасти Лору, Дэнни и Криса от столкновения с потерявшим управление грузовиком Робертсонов.
Во время предыдущих перемещений он всегда брал с собой карту нужной местности и компас на случай, если окажется в такой глуши, как сейчас. Однако на сей раз у Штефана, оставившего бушлат в лаборатории, не было при себе ни компаса, ни карты, а обложенное облаками небо лишало последней надежды найти дорогу из леса по звездам.
Обутый не в сапоги, а всего лишь в уличные туфли, он стоял по колено в снегу. И чтобы не замерзнуть, нужно было срочно начать двигаться. Он оглядел опушку в надежде на озарение, на проблеск интуиции, но в результате, выбрав направление наугад, свернул налево в поисках оленьей тропы или другого естественного пути, способного помочь выбраться из леса.
Вся левая сторона тела болезненно пульсировала. Оставалось лишь надеяться на то, что пуля не задела жизненно важных артерий и сильная кровопотеря не помешает ему добраться до Лоры, чтобы увидеть в последний раз любимое лицо и спокойно умереть.
Первая годовщина со дня смерти Дэнни пришлась на вторник. Хотя Крис и не упоминал об этой дате, он о ней помнил. Мальчик казался непривычно притихшим. Бо́льшую часть этого печального дня он провел в гостиной, молча играя во «Властелинов Вселенной», хотя обычно во время игры имитировал звуки лазерного оружия, звон мечей и гул двигателей космических кораблей. А затем он ушел к себе в комнату, где, растянувшись на кровати, читал комиксы. Более того, Крис не реагировал на уговоры вытащить его из добровольного заточения, что, возможно, было даже к лучшему. Все потуги Лоры казаться жизнерадостной выглядели бы неестественно, и сын наверняка еще больше расстроился бы, увидев героические попытки матери не вспоминать об их безвозвратной утрате.
Тельма, звонившая всего несколько дней назад сообщить, что все-таки решила принять предложение Джейсона Гейнса, вечером позвонила еще раз, в четверть восьмого, якобы просто поболтать, словно она забыла о сегодняшней скорбной дате. Лора сняла трубку в кабинете, где сидела за работой над черной, как желчь, книгой, занимавшей ее мысли весь прошлый год.
– Эй, Шейн! Ты представляешь?! Я познакомилась с Полом Маккартни! Он приезжал в Лос-Анджелес для переговоров по контракту на запись его песен, и в пятницу мы встретились на вечеринке. Когда я увидела его, у него рот был набит какими-то закусками. Он сказал «привет», к его губам прилипли крошки, и вообще он был просто душка. Сказал, что видел мои фильмы, считает меня классной, и мы поговорили – нет, ты можешь поверить? – болтали минут двадцать, не меньше, и тут случилась очень странная вещь.
– Ты обнаружила, что раздела его во время разговора?
– Понимаешь, он по-прежнему красавчик, то же лицо херувимчика, по которому мы сохли более двадцати лет назад. Однако теперь оно отмечено печатью опыта, очень искушенное и с неотразимым налетом грусти в глазах. И вообще, он был чрезвычайно забавным и очаровательным. Поначалу я, возможно, и думала сорвать с него одежду и наконец-то воплотить в жизнь свои сексуальные фантазии. Но чем дольше мы беседовали, тем больше он казался похожим скорее не на божество, а на живого человека. Шейн, буквально за несколько минут созданный мной миф рассеялся, как утренний туман, и Пол стал просто милым, привлекательным мужчиной средних лет. Ну и что ты по этому поводу думаешь?
– А что я должна по этому поводу думать?
– Не знаю, – ответила Тельма. – Я в некотором смятении. Разве живая легенда не должна вызывать священный трепет чуть дольше двадцати минут с момента знакомства? Я, естественно, встречалась со многими звездами. И в результате все они оказывались не небожителями, а обыкновенными людьми. Но ведь это был сам Пол Маккартни!
– Ну, если хочешь знать мое мнение, дело вовсе не в Поле. Столь стремительное развенчание мифа о нем, наоборот, свидетельствует в твою пользу. Акерсон, я тебя поздравляю. Ты наконец-то стала взрослой.
– Значит, мне теперь не судьба смотреть по выходным старые фильмы с тремя балбесами?
– Ладно, балбесы так и быть не возбраняются, но все сцены со швырянием едой определенно должны остаться в прошлом.
Когда Тельма без десяти восемь повесила трубку, у Лоры на душе стало чуточку теплее, в связи с чем она переключилась с черной книги на сказку о сэре Томасе Жабе. Но не успела она написать и двух фраз, как ночь за окном озарилась молнией, настолько яркой, что на ум невольно пришла мысль о ядерной войне. Последующий за ней удар грома сотряс дом от пола до потолка, словно в стену врезалась чугунная «баба». Лора поспешно вскочила на ноги, от изумления даже забыв сохранить набранный на компьютере текст. Очередной разряд молнии прорезал небо, превратив окна в светящиеся телеэкраны, а следующий удар грома оказался еще сильнее предыдущего.
– Мама!
Повернувшись, Лора увидела стоявшего в дверях Криса.
– Все нормально. – Она села в кресло, посадив сына к себе на колени. – Все нормально. Не надо бояться, малыш!
– А дождя-то и нет, – заметил Крис. – Почему гремит гром, если нет дождя?
Разряды молний под аккомпанемент раскатов грома шли непрерывной чередой в течение минуты, а потом все стихло. Разгул стихии оказался настолько сильным, что Лора не удивилась бы, обнаружив наутро валяющимися на земле, словно осколки гигантской яичной скорлупы, обломки неба.
Через пять минут после того, как Штефан покинул поляну, ему пришлось сесть, прислонившись к стволу сосны с нависавшими над головой ветвями. Боль в раненом плече вызывала обильную испарину, а пронизывающий январский холод – неукротимую дрожь; головокружение мешало встать на ноги, и Штефан опасался, что так и останется сидеть, заснув вечным сном среди снегов. Ветви гигантской сосны над головой укрывали его, словно черный плащ Смерти, из-под которого ему уже не суждено выбраться.