– Так оно и есть, – согласился Штефан. – Они хотят нас убить, поскольку, по их мнению, мы единственные, кто способен найти способ закрыть ворота, помешав им выиграть войну и изменить свое будущее. И они в чем-то правы.
– Но как?! – воскликнула Лора. – Как мы можем уничтожить институт, существовавший сорок пять лет назад?
– Еще не знаю, – признался Штефан. – Но обязательно найду способ.
Лора собралась было задать новые вопросы, однако Штефан покачал головой. Утомленный длинным разговором, он снова погрузился в сон.
С помощью одноразовых столовых приборов из супермаркета Крис приготовил поздний ланч – сэндвичи с арахисовым маслом. Но у Лоры не было аппетита.
Пока Штефан спал, она приняла душ. И сразу почувствовала себя лучше даже в мятой одежде.
Дневные телепрограммы убивали своим идиотизмом: мыльные оперы, телеигры, снова мыльные оперы, повтор «Острова фантазий», сериал «Дерзкие и красивые», ну и конечно, непременный Фил Донахью, бегающий туда-сюда по студии в попытке пробудить сознательность гостей и убедить их проявить сострадание к паре дантистов-трансвеститов, оказавшихся в сложной жизненной ситуации.
Лора пополнила магазин «узи» патронами, купленными утром в оружейном магазине.
По мере того как день шел на убыль, небо затягивали клочковатые темные облака, не оставлявшие даже полоски голубизны. Веерная пальма возле угнанного «бьюика», казалось, плотнее сжала ветви в преддверии бури.
Лора села на стул, положила ноги на край кровати, закрыла глаза и задремала. Разбудил ее плохой сон: ей приснилось, будто она – фигура из песка, которую стремительно смывает проливной дождь. Крис мирно спал на соседнем стуле, Штефан по-прежнему тихонько похрапывал на кровати.
За окном действительно шел сильный дождь. Дождь глухо барабанил по крыше мотеля, стучал по лужам на парковке, издавая странные звуки, похожие на шипение жира на раскаленной сковородке, хотя день был прохладным. Вполне типичная для Южной Калифорнии буря с затяжным проливным дождем, но без грома и молнии. Правда, подобные пиротехнические эффекты временами случаются и здесь, но реже, чем в других местах. У Лоры были свои причины благодарить Бога за эту климатологическую особенность. Если бы дождь сопровождался громом и молнией, она не смогла бы определить, было это естественным явлением природы или сигналом прибытия агентов гестапо из другой эпохи.
Крис проснулся в четверть шестого, а Штефан Кригер – через пять минут после мальчика. И оба дружно заявили, что хотят есть. Помимо пробудившегося аппетита, Штефан демонстрировал и другие признаки того, что дело идет на поправку. Слезившиеся глаза в красных прожилках наконец прояснились. Он уже мог самостоятельно садиться, опираясь на здоровую руку, а в левой руке, онемевшей и висевшей плетью, восстановилась чувствительность. Теперь Штефан мог согнуть больную руку, пошевелить пальцами и даже сжать их в кулак.
Лоре было жаль тратить время на обед, она горела желанием получить ответы на свои вопросы. Но жизнь, среди прочего, научила ее терпению. Еще утром, заселяясь в мотель, она заметила через дорогу китайский ресторан. И хотя ей было страшно оставлять Криса и Штефана одних, Лора вышла под дождь купить еды навынос.
Револьвер она спрятала под курткой, а «узи» положила возле Штефана. Если для Криса карабин был слишком тяжелым и мощным, то Штефан вполне мог, прислонившись спиной к изголовью кровати, удержать «узи» здоровой рукой, хотя отдача от стрельбы, безусловно, вызовет неприятные ощущения в ране.
Когда Лора вернулась, насквозь промокшая под дождем, они положили картонные коробочки с едой на кровать, кроме коробки с предназначавшимся для Штефана яичным супом даньхуатан, которую Лора поставила на ночной столик. В китайском ресторане, с его аппетитными ароматами, Лоре дико захотелось есть, и она заказала слишком много еды: курицу с лимоном, говядину в апельсиновым соусе, креветки в тесте, курицу с грибами, свинину «му шу» и две коробки риса.
Пока Лора с Крисом пробовали блюда пластиковыми вилками, запивая все кока-колой, купленной в автомате мотеля, Штефан пил суп. Ему казалось, что он не сможет принимать твердую пищу, но, съев суп, решился попробовать курицу с грибами и курицу с лимоном.
Во время еды Штефан по просьбе Лоры рассказал о себе. Он родился в 1909 году в немецком городе Гиттельде в горах Гарц, а значит, сейчас ему было тридцать пять лет. («С другой стороны, если прибавить сорок пять лет, через которые вы перескочили, перепрыгнув из сорок четвертого в восемьдесят девятый год, вам сейчас восемьдесят лет! – Крис расхохотался, очень довольный собой. – Вот это да! Вы реально хорошо выглядите для восьмидесятилетнего старикана!») После окончания Первой мировой войны отец Штефана Франц Кригер перевез семью в Мюнхен. Франц Кригер стал сторонником Гитлера в 1919 году, вступив в Немецкую рабочую партию еще в те времена, когда Гитлер только начинал свою политическую деятельность. Франц Кригер даже разрабатывал вместе Гитлером и Антоном Дрекслером платформу, которая позволила их группе, по сути дискуссионному клубу, постепенно трансформироваться в настоящую политическую партию, позднее получившую название Национал-социалистической немецкой рабочей партии.
– В двадцать шестом году в возрасте семнадцати лет я одним из первых вступил в гитлерюгенд, – сказал Штефан. – А меньше чем через год – в Sturmabteilung, или СА, то есть в коричневорубашечники. Это военизированное формирование партии, в сущности, частная армия. К двадцать восьмому году я уже был членом Schutzstaffel, или СС…
– Членом СС! – воскликнул Крис со сладким ужасом в голосе, словно речь шла о вампирах или оборотнях. – Вы были членом СС? Носили черную форму с серебряной мертвой головой? И кинжал?
– Тут мне нечем гордиться, – признался Штефан Кригер. – Хотя нет. В то время я, конечно, гордился. Я был дураком. Дураком, бравшим пример с отца. Поначалу СС была небольшой группой, суперэлитной, и в нашу задачу входило охранять фюрера, даже ценой собственной жизни, если потребуется. Представьте себе парней от восемнадцати до двадцати двух лет. Молодых, невежественных, безбашенных. В свое оправдание могу сказать, что я не был настолько безбашенным и настолько преданным делу, как те, кто меня окружал. Я поступал так, как велел отец, и, каюсь, в силу своего невежества делал даже больше, чем требовалось.
Дождь с ветром стучали по стеклам, потоки воды, громко булькая, стекали по водосточной трубе на стене, рядом с которой стояла кровать.
После сна Штефан выглядел гораздо лучше, а горячий суп буквально вернул его к жизни. Но сейчас, погрузившись в воспоминания о юности, проведенной в кипящем котле ненависти и смерти, он снова побледнел, а глаза запали.
– Я так и не уволился из СС, поскольку это была карьера мечты. А кроме того, уволившись, я непременно навлек бы на себя подозрение, что утратил веру в нашего обожаемого фюрера. Но год за годом, месяц за месяцем и, наконец, день за днем мне становилось все невыносимее видеть окружавшее меня безумие, убийства и террор.
Лоре вдруг показались безвкусными и креветки в тесте, и курица с лимоном, а во рту так пересохло, что рис прилип к нёбу. Отодвинув еду в сторону, она сделала глоток кока-колы.
– Но если вы не увольнялись из СС, то как же учеба в университете и занятия наукой?
– Видите ли, – ответил Штефан, – в институте я занимался отнюдь не научной работой, так как не получил университетского образования. Ну а кроме того… два года я проходил интенсивный курс английского языка, пытаясь выработать приемлемое американское произношение. Короче, я участвовал в проекте по заброске сотен глубоко законспирированных агентов в Великобританию и Соединенные Штаты. Но так как мне не удалось избавиться от немецкого акцента, за границу меня не послали. И все же, поскольку мой отец был одним из старейших сподвижников Гитлера, я считался в высшей степени благонадежным членом общества, и они нашли мне другое применение. Я был зачислен в штат помощников фюрера, где мне поручали самую деликатную работу, в основном в качестве посредника между враждующими правительственными группировками. Что позволяло без труда получать конфиденциальную информацию, полезную для британцев, чем я и занимался начиная с тридцать восьмого года.
– Так вы были шпионом? – взволнованно спросил Крис.
– Вроде того. Я по мере сил способствовал падению Рейха, чтобы загладить свою вину за то, что в юности служил ему верой и правдой. Я должен был искупить свой грех, хотя, казалось бы, такой грех искупить невозможно. Затем осенью сорок третьего, когда Пенловский достиг определенного прогресса в разработке ворот времени, посылая животных бог знает куда и возвращая их обратно, я был приписан к институту в качестве наблюдателя, точнее, личного представителя фюрера. Ну а также подопытной морской свинки, потому что должен был стать первым человеком, отправленным вперед сквозь время. Видите ли, они уже были готовы послать человека в будущее, но не хотели рисковать Пенловским, Янушским, Гельмутом Волковым, Миттером, Шенком или любым другим ученым, смерть которого нанесет невосполнимый урон проекту. Ведь никто точно не знал, вернется ли посланный в будущее человек обратно, подобно подопытным животным, а если вернется – то останется ли он целым и невредимым.
Крис с серьезным видом кивнул:
– Да, не исключено, что путешествия во времени могли быть болезненными и приводить к умственным расстройствам или типа того. Кто знает?
«Действительно, кто знает?» – подумала Лора.
– Они хотели, чтобы отправленный в будущее человек был надежным и способным держать свою миссию в тайне, – продолжил Штефан. – Короче, я был идеальным кандидатом.
– Офицер СС, шпион и первый хрононавт. Надо же, какая захватывающая жизнь! – воскликнул Крис.
– Могу только пожелать, чтобы Господь дал тебе менее насыщенную событиями жизнь. – Штефан посмотрел на Лору в упор; у него были очень красивые ярко-голубые глаза – глаза как зеркало его измученной души. – Лора, ну и что теперь вы скажете о своем ангеле-хранителе? Увы, я не ангел, а гитлеровский пособник, убийца из СС.