– Нет, не убийца, – возразила Лора. – Ваш отец, время, в которое вы жили, ваше общество, быть может, и пытались сделать из вас убийцу, но у вас есть внутренний стержень. Только не убийца, Штефан Кригер. Никогда. Только не вы.
– И все-таки не ангел, – заметил Штефан. – Лора, далеко не ангел. Когда после смерти я предстану перед Всевышним, Он, увидев пятна на моей совести, сразу отведет мне место в аду.
Дождь, барабанящий по крыше, напоминал исчезающее время, миллионы драгоценных минут, часов, дней и годов, выливающихся с дождевой водой в водосточные трубы и дренажные канавы, утекающих прочь, втуне.
Когда Лора, собрав остатки еды, выбросила все в мусорный бак за ресепшен мотеля и взяла в автомате еще три кока-колы, по одной на каждого из них, она наконец задала ангелу-хранителю вопрос, который намеревалась задать с того самого момента, как он вышел из комы:
– Почему? Почему вы обратили внимание на меня, на мою жизнь? Почему вы мне помогаете, постоянно спасая мою задницу? И как, ради всего святого, моя судьба связана с нацистами, путешественниками во времени, судьбами мира?
Во время своего третьего путешествия в будущее, объяснил Штефан, он попал в 1984 год, в Калифорнию. Выбор пал именно на Калифорнию, так как во время предыдущих путешествий – две недели в 1954 году и две недели в 1964-м – он понял, что Калифорния, возможно, вскоре станет культурным и научным центром самой передовой нации на земле. А 1984-й был выбран потому, что ровно сорок лет отделяло этот год от 1944-го. К тому моменту Штефан уже был не единственным человеком, проходившим через ворота. Как только такие путешествия подтвердили свою безопасность, еще четверо стали пользоваться воротами. Во время третьего путешествия Штефан все еще разведывал будущее, подробно изучая изменения, произошедшие с миром в ходе войны и после ее окончания. Он также выяснял, результаты каких научных достижений последующих сорока лет можно взять с собой в Берлин 1944 года для обеспечения победы в войне, причем отнюдь не из желания помочь, а для саботажа. Исследования включали в себя чтение газет, просмотр телепрограмм, вживание в среду, чтобы проникнуться американским духом конца XX века.
Штефан откинулся на подушки, вспоминая свое третье путешествие, и в его голосе уже не было тех безрадостных ноток, с которыми он описывал свою мрачную жизнь до 1944 года.
– Вам не представить, что я испытал, когда впервые прошелся по улицам Лос-Анджелеса. Даже если бы я перескочил не на сорок лет вперед, а сразу на тысячу, то вряд ли испытал бы такой же культурный шок. Автомобили! Автомобили везде, причем в основном немецкие. Это свидетельствовало о том, что люди простили немецкому народу Вторую мировую войну и приняли обновленную Германию, чем я был несказанно тронут.
– У нас тоже есть «мерседес», – сказал Крис. – Классный автомобиль! Но мне больше нравятся джипы.
– Автомобили, – продолжил Штефан, – стиль жизни, потрясающие достижения: электронные часы, домашние компьютеры, видеомагнитофоны, позволяющие смотреть любые фильмы у себя в гостиной! Даже через пять дней пребывания здесь я по-прежнему находился в состоянии приятного изумления и каждое утро с нетерпением ждал новых чудес. На шестой день, когда я проходил мимо книжного магазина в Вествуде, я увидел людей, стоящих в очереди за подписью автора на книге. Я зашел в магазин присмотреться, какие книги пользуются популярностью, чтобы лучше понять американское общество. И там были вы, Лора, за столом, заваленным экземплярами вашего третьего романа «Уступы», принесшего вам первый большой успех.
От изумления Лора наклонилась вперед, рискуя свалиться со стула:
– «Уступы»? Но у меня нет книги с таким названием.
И снова первым догадался Крис:
– Ты написала эту книгу в другой жизни, которую бы прожила, если бы мистер Кригер не изменил ход событий.
– Когда я впервые увидел вас в том книжном магазине в Вествуде, вам было двадцать девять лет. Вы сидели в инвалидном кресле, потому что у вас были парализованы ноги. Левая рука также была частично парализована.
– Калека? – удивился Крис. – Неужели мама была инвалидом?
Теперь Лора и в самом деле едва не свалилась со стула. И хотя рассказ ангела-хранителя казался совершенно невероятным, Лора чувствовала: он говорит правду. Где-то на подсознательном уровне, даже более примитивном, чем инстинкт, Лора узнала себя в этой женщине с искалеченными, безжизненными ногами; то, что она почувствовала, было слабым отголоском эха написанной ей на роду альтернативной судьбы.
– Вы были такой с самого рождения, – объяснил Штефан.
– Почему?
– Я узнал это гораздо позже, после тщательного изучения обстоятельств вашей жизни. Доктор, помогавший вам появиться на свет в пятьдесят пятом году в Денвере, штат Колорадо, – его фамилия Марквелл, – злоупотреблял алкоголем, а у вашей матери были сложные роды…
– Мама умерла во время родов.
– Да. В той, иной реальности она тоже умерла. Но в другой реальности Марквелл не сумел правильно принять роды и повредил вам позвоночник, оставив вас на всю жизнь инвалидом.
Лора невольно содрогнулась. И словно в доказательство того, что она действительно избежала страшной участи, изначально запланированной для нее судьбой, встала со стула и на своих ногах – слава богу, крепких и здоровых ногах! – подошла к окну.
Штефан повернулся к Крису:
– В тот день, когда я увидел твою маму в инвалидном кресле, меня буквально потрясла ее красота. О, как она была прекрасна! Ее лицо, конечно, и сейчас осталось таким же, но дело не только во внешней красоте. От этой женщины исходила мощная духовная энергия. И ни капли злобы или обиды на жизнь. Она не только подписывала книги желающим, но и дарила каждому свою улыбку. Несмотря на инвалидное кресло, твоя мама оставалась веселой и беззаботной. Наблюдая за ней издалека, я был очарован и бесконечно тронут, чего со мной прежде никогда не случалось.
– У меня замечательная мама, – ответил Крис. – И ничего не боится.
– Твоя мама боится буквально всего, – возразила Лора. – И даже этот безумный разговор пугает ее до полусмерти.
– Нет. Ты не убегаешь и не прячешься в кустах от опасности. – Крис, залившись краской, посмотрел на мать, ведь мальчики его возраста столь открыто не выражают своих чувств, особенно в пубертатный период, когда считают себя умнее матерей. Обычно сыновья редко демонстрируют матери подобное восхищение, разве что на ее похоронах или в день своего сорокалетия, в зависимости от того, что случается раньше. – Может, тебе и бывает страшно, но ты никогда этого не показываешь.
Все верно. Лора смолоду усвоила, что те, кто показывает свой страх, становятся удобной мишенью.
– В тот день я купил экземпляр «Уступов», – продолжил Штефан. – И взял с собой в отель, где остановился. Я читал всю ночь. Роман оказался таким чудесным, что в одних местах я не мог сдержать слез, а в других – громко смеялся. После этого я купил еще две ваши книги – «Седая прядь» и «Поля ночи». Они оказались столь же трогательными, как и роман «Уступы», сделавший вас знаменитой.
Было несколько странно слышать положительные отзывы о книгах, которых Лора в реальной жизни никогда не писала. Однако содержание несуществующих романов интересовало Лору гораздо меньше, чем ответ на леденящий душу вопрос:
– В той, другой, жизни и в другом восемьдесят четвертом году… была ли я замужем?
– Нет.
– Но я же встретила Дэнни и…
– Нет. Дэнни вы никогда не встречали. И не были замужем.
– А я так и не родился! – воскликнул Крис.
– Все события вашей теперешней жизни произошли исключительно потому, что я вернулся в пятьдесят пятый год, в Денвер, штат Колорадо, и помешал доктору Марквеллу принять роды у вашей матери, – сказал Штефан. – Врач, заменивший Марквелла, не сумел спасти вашу мать, но помог вам появиться на свет целой и невредимой. И с этого момента все в вашей жизни круто переменилось. Да, я изменил ваше прошлое, но оно было моим будущим, а значит, могло трансформироваться. И я благодарен Господу за эту особенность путешествий во времени, так как в противном случае я не смог бы избавить вас от жизни в инвалидном кресле.
Ветер усилился, дождь еще ожесточеннее забарабанил в окно, возле которого стояла Лора.
У нее вдруг снова возникло такое чувство, будто комната, где она находится, земля, на которой стоит мотель, и Вселенная, где все это вращается, став эфемерными, точно дым, могут измениться в любую минуту.
– С тех пор я начал отслеживать вашу жизнь. С середины января по середину марта сорок четвертого я совершил более тридцати тайных путешествий в ваше время, чтобы посмотреть, как вы живете. Во время четвертого путешествия, в шестьдесят четвертом году, я обнаружил, что вы умерли год назад, вы и ваш отец были застрелены наркоманом, ограбившим вашу бакалейную лавку. Поэтому я отправился в шестьдесят третий год и ликвидировал наркомана, прежде чем ему удалось убить вас.
– Наркоман? – озадаченно переспросил Крис.
– Милый, я тебе о нем потом расскажу.
– В общем, до той ночи, когда Кокошка появился на горной дороге, мне, похоже, удавалось немного облегчать вам жизнь. Однако мое вмешательство не лишило вас таланта, и книги, написанные в этой жизни, оказались ничуть не хуже тех, что были созданы в другой реальности. Да, книги другие, но не менее достойные. В них та же авторская интонация.
Чувствуя слабость в коленях, Лора села на стул:
– Но почему? Почему вы преодолели столько препятствий, чтобы изменить мою жизнь?
Штефан Кригер посмотрел на Криса, потом – на Лору, закрыл глаза и произнес:
– Когда я увидел, как вы, сидя в инвалидном кресле, подписываете читателям «Уступы», когда я прочел ваши книги, я вас полюбил… полюбил всем сердцем.
Крис, смущенный словами любви из уст чужого мужчины, беспокойно заерзал на стуле.
– Но ваша душа оказалась даже красивее вашего лица, – продолжил Штефан, так и не открывая глаз. – Я полюбил вас за вашу отвагу, возможно, потому, что ни разу не встречал настоящей отваги в моем мире марширующих фанатиков в военной форме. Они совершали злодеяния от имени нашего народа и называли это отвагой. Они были готовы умереть за уродливые идеалы тоталитаризма и называли это тупое безумие отвагой. Я полюбил вас за достоинство, ибо был л