Крис плотно прижался к матери и воскликнул:
– Ух ты! Мам, ну разве не здорово?! Это было нечто!
Но она не ответила, так как заметила белый автомобиль, свернувший с автомагистрали 111 и теперь спускавшийся с насыпи на равнину. Автомобиль развернулся в их сторону и подпрыгнул, прибавив скорость.
– Крис! Спрячься перед капотом машины и пригнись.
Увидев приближающийся автомобиль, Крис беспрекословно повиновался.
Лора подбежала к открытой двери «бьюика» и схватила с сиденья один из автоматов. Укрывшись за открытым багажником, она повернулась лицом к белому автомобилю.
Автомобиль, находившийся уже в двухстах ярдах от них, приближался на максимальной скорости, какую позволяла неровная местность. Солнечные лучи играли на хромированных деталях и лобовом стекле.
Лора взвесила вероятность того, что в автомобиле не немецкие агенты, прибывшие из 1944 года, а вполне невинные пассажиры. Однако такая версия казалось настолько неправдоподобной, что Лора с ходу ее отмела.
Судьба всегда стремится восстановить предначертанный ход событий.
Нет! Нет, черт побери!
Когда белый автомобиль приблизился на сто ярдов, Лора выпустила две очереди из «узи». Пули пробили как минимум две дырки в ветровом стекле, которое сразу же пошло трещинами.
Автомобиль – теперь Лора уже смогла разглядеть, что это «тойота», – круто развернулся почти на триста шестьдесят градусов, затем – еще на девяносто, вздымая клубы пыли и с корнем вырывая зеленые перекати-поле. Машина остановилась в шестидесяти ярдах от «бьюика», капотом на север, правым боком в сторону Лоры.
Двери с левой стороны распахнулись. Похоже, диверсанты выбрались из «тойоты», низко пригнувшись к земле, вне поля зрения противника. Лора снова открыла огонь, рассчитывая скорее пробить топливный бак, чем кого-то убить. Ну а там, глядишь, всего одна искра, высеченная чиркнувшей по металлу пулей, – и бензин загорится, после чего внезапно вырвавшееся пламя поймает кого-нибудь из людей, прятавшихся за машиной. Лора расстреляла весь удлиненный магазин «узи», но, несмотря на поврежденный топливной бак, бензин так и не загорелся.
Тогда Лора, ни на секунду не отрывая глаз от белой «тойоты», бросила «узи», рывком открыла заднюю дверь «бьюика», взяла заряженный «узи», прихватив заодно лежавший на переднем сиденье «смит-вессон» 38-го калибра. Она уже начала жалеть, что отдала Штефану третий «узи».
Тем временем из машины, находившейся в шестидесяти ярдах от «бьюика», один из нападавших открыл автоматный огонь, подтвердив худшие опасения Лоры, скорчившейся у дверцы своего автомобиля. Пули попали в открытый багажник, выбили правое заднее стекло, повредили заднее крыло, рикошетом отлетели от бампера, с громким треском отскакивая от глины под ногами и поднимая облака мелкого белого песка.
Когда пули с холодящим кровь пронзительным завыванием просвистели прямо над головой, Лора начала потихоньку отступать к капоту «бьюика», стараясь держаться поближе к автомобилю, чтобы не стать легкой мишенью, и через секунду присоединилась к Крису, прижавшемуся к решетке радиатора.
Снайпер из «тойоты» прекратил стрельбу.
– Мам? – испуганно спросил Крис.
– Все нормально. – Лоре отчаянно хотелось верить в свои слова. – Дорогой, Штефан вернется меньше чем через пять минут. У него с собой еще один «узи». Это сравняет наши шансы. С нами все будет в порядке. Нам нужно лишь несколько минут продержаться. Всего несколько минут.
Пояс Кокошки в мгновение ока вернул Штефана назад, в главную лабораторию, и он вошел в ворота, полностью открыв сопло баллона с «вексоном». Штефан так крепко нажимал на спусковой крючок, что у него разболелась рука, и боль начала потихоньку подниматься к раненому плечу.
Из полумрака обитого медью бочонка Штефан мог видеть лишь часть лаборатории. Его взгляд зацепился за двоих мужчин в темных костюмах, заглядывавших в ворота. Мужчины смахивали на агентов гестапо, словно клонированных преимущественно из дегенератов и фанатиков, и Штефан с облегчением понял, что они не видят его так же ясно, как он их; по крайней мере, в первую секунду они наверняка решат, что это Кокошка.
Штефан прошел вперед, держа в вытянутой левой руке баллон с «вексоном», а правой сжимая пистолет. Люди в лаборатории, не успев понять, что к чему, упали на пол возле ворот и к тому времени, как Штефан спустился в лабораторию, уже бились в агонии. У них возникла неукротимая рвота, из ноздрей хлынула кровь. Один из них, повернувшись на бок, судорожно дрыгал ногами и ногтями царапал горло; другой, лежавший в позе эмбриона, скрюченными пальцами, точно когтями, пытался вырвать себе глаза. Возле панели управления воротами трое знакомых Штефану ученых в лабораторных халатах – Гёпнер, Эйке, Шмаузер, – словно безумные, корчились на полу и разрывали руками тело. Все пятеро умирающих пытались кричать, но мешало распухшее горло; они могли выдавить из себя лишь едва слышные, леденящие душу жалобные звуки, похожие на мяуканье мелких животных в руках живодеров. Штефан стоял над ними, живой и невредимый, но объятый ужасом. Спустя тридцать-сорок секунд все было кончено.
Применив против этих людей «вексон», Штефан добился торжества жестокой справедливости, поскольку все они были исследователями, разработавшими в 1936 году при финансовой поддержке нацистов первый нервно-паралитический газ, известный как «табун», – фосфорорганическое соединение, которое фактически лежало в основе всех следующих поколений нервно-паралитических газов, убивавших путем воздействия на нервные импульсы. В том числе и «вексона». Люди из 1944 года были убиты оружием будущего, хотя это отравляющее вещество было создано в их собственном уродливом обществе, нацеленном на уничтожение себе подобных.
И все же смерть этих пятерых не принесла Штефану особого удовлетворения. В своей жизни он видел столько смертей, что ликвидация виновных для защиты невинных – убийство ради торжества справедливости – вызывала у него отвращение. Однако он был вынужден делать то, что должно.
Штефан бросил пистолет на лабораторный стол, снял с плеча «узи» и положил рядом. Достал из кармана джинсов кусок проволоки и зафиксировал в поднятом положении спусковой крючок «вексона». Выйдя в коридор, он поставил баллон с газом в центре. Через несколько минут газ распространится через лестничные колодцы, шахты лифтов и вентиляционные шахты по всему зданию.
К величайшему удивлению Штефана, в коридоре было включено ночное освещение и в остальных лабораториях не было ни одной живой души. Оставив газ распыляться, Штефан подошел к панели управления главной лаборатории, чтобы узнать точное время своего возвращения с помощью пояса Кокошки. На часах было 21:11 16 марта.
Исключительная удача. Штефан ожидал, что вернется в институт в тот час, когда большинство сотрудников института – кое-кто начинал работу в шесть утра, а некоторые засиживались до восьми вечера – будут на рабочих местах, а следовательно, по всему четырехэтажному зданию окажется разбросано около ста мертвых тел. Обнаружив эти тела, представители службы безопасности сразу догадаются, что убийства – дело рук Штефана Кригера, перенесшегося из будущего с помощью пояса Кокошки. И непременно поймут, что он вернулся не только для того, чтобы убить максимально возможное число сотрудников института, но и для осуществления какого-то другого замысла, после чего устроят всестороннее расследование, чтобы раскрыть его план и компенсировать нанесенный им урон. Но сейчас… если в институте практически никого не окажется, Штефан сможет ликвидировать несколько тел для сокрытия следов своего пребывания, сделав так, чтобы подозрение пало на погибших людей.
Через пять минут баллон с «вексоном» полностью опустел. Газ распространился по всему зданию, за исключением двух охраняемых вестибюлей у центрального и заднего входа, где не было общих вентиляционных шахт с остальными помещениями. Штефан прошел по всем этажам, из комнаты в комнату, в поисках новых погибших. Кроме тех пятерых, единственными жертвами оказались первые путешественники во времени: животные, содержавшиеся в цокольном этаже. Их трупы представляли собой душераздирающее зрелище, расстроившее Штефана едва ли не сильнее, чем вид убитых «вексоном» людей.
Вернувшись в главную лабораторию, Штефан взял из белого шкафа пять специальных поясов, которые застегнул на покойниках поверх одежды. Затем поспешно перепрограммировал ворота, чтобы послать тела убитых сотрудников института приблизительно на шесть миллиардов лет в будущее. Штефану хотелось отправить тела в то время, когда на Земле уже не останется людей и, следовательно, никто не сможет воспользоваться поясами возвращения. В свое время Штефан где-то читал, что через шесть миллиардов лет Солнце или станет красным карликом, или вообще потухнет.
Возиться с мертвецами в тиши опустевшего института было жутковато. Время от времени Штефану слышались крадущиеся шаги, и он цепенел от страха. Пару раз он прерывал работу, прислушиваясь к звукам – плодам его больного воображения, но кругом стояла абсолютная тишина. Он даже оглянулся на одного из мертвецов, почти поверив, что тот собирается подняться, опершись холодной рукой о механизмы. Только сейчас Штефан понял степень разрушительного воздействия на его психику бесчисленных смертей, свидетелем которых он был за последние годы.
Один за другим Штефан затаскивал зловонные трупы в ворота, проталкивая тела за точку переноса во времени и складывая их штабелем поперек энергетического поля. Они мгновенно исчезли, свалившись во временной портал, чтобы появиться в неподдающейся воображению далекой эпохе – либо на Земле, холодной и мертвой, без флоры и фауны, либо в безвоздушном пространстве, где существовала Земля до того, как ее поглотило взорвавшееся Солнце.
Штефан усиленно старался не переступить через точку переноса во времени. Если он окажется в вакууме космического пространства и перенесется на шесть миллиардов лет вперед, то моментально погибнет, даже не успев нажать на кнопку возвращения в лабораторию.