Он уже собрался было нырнуть в очередное укрытие, но внезапно услышал, как женщина открыла стрельбу в другом направлении. Убедившись, что она отвлеклась, Клитман продолжил идти вперед. Внезапно он услышал вопль настолько пронзительный, что он скорее походил не на крик человека, а на визг дикого животного, которому другое животное когтями вырывало внутренности.
Клитман, потрясенный до глубины души, укрылся в длинной каменистой ложбине, не попадавшей в поле зрения женщины. Он прополз по-пластунски до конца выемки и остался лежать, тяжело дыша. Подняв наконец голову на уровень земли, Клитман обнаружил, что находится всего в пятнадцати ярдах, если двигаться прямо на север, от задней двери «бьюика». Оставалось продвинуться еще на несколько ярдов на восток – и тогда он окажется прямо у женщины за спиной. Идеальная позиция, чтобы срезать ее автоматной очередью.
Крики стихли.
Предположив, что второй человек, к югу от нее, ошарашенный гибелью напарника, какое-то время будет лежать тихо, Лора переместилась к другому крылу «бьюика».
– Детка, всего две минуты. Максимум две минуты, – сказала она Крису.
Она съежилась у крыла автомобиля и обвела взглядом северный фланг. С той стороны в пустыне, казалось, по-прежнему никого не было. Ветер улегся, и даже перекати-поле замерли.
Если их только трое, они наверняка не оставят кого-то одного возле «тойоты», пока остальные пытаются окружить Лору с того же направления. Итак, если нападавших только трое, тогда двое подбирающихся к «бьюику» с юга разделятся и один из них двинется на север. Значит, на покрытых редкой растительностью песчано-глинистых просторах к северо-западу от «бьюика» должен быть четвертый человек, а возможно, и пятый.
Но где?
Когда Штефан поблагодарил премьер-министра и встал с места, собираясь покинуть комнату, Черчилль показал на лежавшие на столе книги:
– Не хотелось бы, чтобы вы забыли ваши книги. Если вы их оставите, у меня появится слишком большой соблазн заняться плагиатом у самого себя!
– То, что вы не стали уговаривать меня оставить вам книги, служит еще одним подтверждением вашей незаурядности, – заметил Штефан.
– Чепуха! – Черчилль положил сигару в пепельницу и встал с места. – Если бы у меня сейчас были все эти книги, уже написанные, то я наверняка не стал бы публиковать их в таком виде. Мне захотелось бы их подправить, и после войны я еще многие годы постоянно что-нибудь подчищал бы, чтобы после публикации обнаружить, что я поколебал те самые основы, которые в вашем будущем сделали мои работы классическими. – (Штефан рассмеялся.) – Нет, я совершенно серьезно. Вы говорили, что мои труды станут авторитетными. И вашего предсказания мне вполне достаточно. Поэтому как получится, так получится. Я не стану рисковать, предвосхищая события.
– Что, возможно, весьма мудро с вашей стороны, – согласился Штефан.
Пока Штефан упаковывал книги в рюкзак, Черчилль стоял, заложив руки за спину и слегка раскачиваясь.
– Я хотел бы задать вам так много вопросов о будущем, что их даже трудно сформулировать. О вещах, которые представляют для меня гораздо больший интерес, чем то, будут ли мои работы пользоваться успехом или нет.
– Сэр, мне действительно пора вас покинуть, но…
– Да, я знаю. Не стану вас задерживать. Но скажите по крайней мере одну вещь. Любопытство буквально снедает меня. Итак, давайте посмотрим… Например, что будет с Советами после войны?
Замявшись, Штефан закрыл рюкзак и произнес:
– Премьер-министр, мне очень жаль, но я должен сообщить вам, что Советы станут даже могущественнее Британии и будут соперничать лишь с Соединенными Штатами.
Впервые за все это время Черчилль выглядел удивленным.
– Неужели их порочная система действительно способна добиться экономического успеха и изобилия?
– Нет-нет. С точки зрения экономики их система потерпит крах. Но они достигнут значительной военной мощи. Советы начнут безжалостно внедрять милитаристское сознание в свое общество и устранять диссидентов. Их концентрационные лагеря смогут потягаться с теми, что сейчас у нас в Третьем рейхе.
Лицо премьер-министра оставалось непроницаемым, но он не смог скрыть промелькнувшей в глазах тревоги.
– И все же на данный момент они наши союзники.
– Так точно, сэр. И без них вам, вероятно, не удастся выиграть войну с Рейхом.
– О… Войну мы непременно выиграем, – уверенно заявил Черчилль. – Просто не так быстро. Говорят, политики – плохие партнеры, но ставшие союзниками из-за войны – самые неприятные.
Штефану уже пора было прощаться.
Они обменялись рукопожатиями.
– Ваш институт превратят в груду камней, в щепки, в прах, – пообещал премьер-министр. – Даю вам честное слово.
– Этого мне вполне достаточно, – ответил Штефан.
Он залез под рубашку и три раза нажал на кнопку, активировав связь с воротами времени. И в то же мгновение оказался в институте в Берлине. Выйдя из похожих на бочонок ворот, Штефан подошел к панели управления. С момента его отправления в бомбоубежище под Лондоном прошло ровно одиннадцать минут.
Плечо по-прежнему болезненно пульсировало, правда, боль не усиливалась. Штефан устало опустился на стул оператора, чтобы немного передохнуть.
Затем с помощью цифр, рассчитанных на компьютере в 1989 году, он запрограммировал ворота для последнего путешествия. На этот раз он должен был отправиться на пять дней вперед, прибыв в одиннадцать вечера 21 марта в другое бомбоубежище, подземный бункер, но уже не в Лондоне, а в своем родном Берлине.
Когда ворота были готовы, Штефан вошел внутрь. Он и на этот раз не взял с собой оружия. Правда, сейчас он не стал брать и шеститомную «Историю Второй мировой войны» Черчилля.
Когда Штефан достиг точки перехода внутри ворот, он снова почувствовал противное покалывание во всем теле, которое через кожу проникало в плоть буквально до мозга костей, а затем обратно – из костей в плоть и кожу.
Лишенную окон подземную комнату, в которой оказался Штефан, освещала лишь настольная лампа на письменном столе в углу и минуту-другую электрические разряды, сопровождавшие появление Штефана. И в этом призрачном свете перед Штефаном предстал Гитлер.
Одна минута.
Лора с Крисом вжались в «бьюик». Не меняя положения, Лора посмотрела сперва на юг, где – и она это точно знала – оставался еще один человек, затем – на север, где, как она подозревала, прятались остальные противники.
Над пустыней повисла мертвая тишина. Ветер стих, все кругом замерло и перестало дышать. Солнце щедро делилось жаркими лучами с высохшей землей, и она светилась едва ли не ярче неба. Ослепительные небеса cлились с не менее ослепительной поверхностью пустыни, поглотив горизонт. И хотя температура воздуха не превышала восьмидесяти градусов по Фаренгейту, и кусты, и камни, и трава, и песок, казалось, образовали единый сплав со своим окружением.
Одна минута.
Ну конечно, до возвращения Штефана из 1944 года оставалась одна минута, а может, и меньше. Штефан непременно им поможет, и дело даже не в его «узи», а в том, что Штефан был ангелом-хранителем Лоры. Да, ее ангелом-хранителем. И хотя теперь она знала, откуда он родом, и понимала, что в нем не было ничего сверхъестественного, в некотором смысле он оставался для нее сверхчеловеком, способным творить чудеса.
На юге никакого движения.
На севере никакого движения.
– Они идут, – сказал Крис.
– Все будет хорошо, родной, – успокоила его Лора.
Тем не менее у Лоры отчаянно билось сердце, и не только от страха. Нет, оно болезненно сжималось от внезапно возникшего ощущения утраты, словно она чувствовала на каком-то подсознательном уровне, что ее сын – единственный ребенок, которого она могла иметь, ребенок, который родился вопреки воле судьбы, – уже умер, и не только из-за неспособности Лоры защитить свое дитя, а скорее из-за того, что с судьбой не поспоришь. Нет. Нет, черт подери! На сей раз, бросив вызов судьбе, Лора обязательно победит. Она не отдаст своего мальчика. Не потеряет его, как теряла любимых людей. Он принадлежал только ей, а отнюдь не проклятой судьбе или неумолимому року. Он принадлежал только ей. Только ей.
– Все будет хорошо, родной, – повторила Лора.
Осталось полминуты.
Внезапно Лора заметила к югу от «бьюика» какое-то движение.
В личном кабинете Гитлера в его берлинском бункере вытесненная энергия путешествия во времени кружилась вокруг Штефана шипящими змейками ослепительного света, которые, прокладывая по полу сотни извилистых дорожек, ползли вверх по бетонным стенам и дальше по потолку, совсем как в подземной комнате для совещаний в Лондоне. Однако эффектное явление, сопровождавшееся шумом и ярким светом, не привлекло внимания охраны, поскольку в этот самый момент самолеты союзников бомбили Берлин. Стены бункера дрожали от взрывов наверху, в городе, и грохот воздушного налета замаскировал характерные звуки, возникшие при появлении Штефана.
Гитлер повернулся на крутящемся стуле лицом к Штефану и выказал не больше удивления, чем Черчилль, хотя, в отличие от последнего, Гитлер, конечно, знал о проводившихся в институте исследованиях и сразу понял, каким образом Штефану удалось материализоваться в закрытом бункере. Более того, фюрер знал Штефана как сына своего преданного сподвижника и офицера СС, работавшего над проектами института со дня его основания.
И хотя Штефан не ожидал увидеть удивления на лице Гитлера, но надеялся, что хищные черты фюрера исказятся от страха. Ведь, как никак, если фюрер прочел отчеты гестапо о последних событиях в институте – а фюрер их наверняка прочел, – то уже знал, что Штефана обвиняли в том, что он убил Пенловского, Янушского и Волкова шесть дней назад, 15 марта, после чего переместился в будущее. Фюрер, должно быть, решил, что Штефан незаконно совершил это путешествие в будущее шесть дней назад, перед тем как ликвидировать этих ученых, чтобы убить его. И все же если Гитлер и был напуган, то хорошо контролировал свой страх, так как, не вставая со стула, открыл ящик письменного стола и достал «люгер».