Молния — страница 5 из 7

Погоня

Долгая привычка к жизни

Внушает нам отвращение к смерти

Сэр Томас Браун

Глава 5. Армия теней

1

Лора зажгла лампу и потрясла Криса за плечо.

— Одевайся, милый. Быстро.

— Что случилось? — сонно спросил он, протирая глаза кулаками.

— Сюда вот-вот заявятся плохие люди, нам надо успеть скрыться. Поторапливайся.

Крис провел целый год, не только горюя о смерти отца, но и готовясь к моменту, когда обманчиво мирный ход событий будет нарушен новым неожиданным хаосом, что является законом человеческого существования, хаосом, который время от времени вырывается наружу, подобно лаве пробудившегося вулкана, как это случилось в день смерти отца. Крис наблюдал, как его мать становилась первоклассным стрелком, как она собрала целый арсенал оружия, вместе с ней изучал приемы самообороны, и все это время оставался ребенком с детскими понятиями и поведением и на первый взгляд ничем не отличался от своих сверстников, разве только грустью, что было вполне оправданно после смерти отца. Но в час испытаний трудно было представить, что ему всего восемь лет; он не ныл и не задавал лишних вопросов; он не капризничал и не упрямился, а подчинялся во всем. Он отбросил одеяло, быстро соскочил с постели и поспешил к стенному шкафу.

— Приходи на кухню, — сказала Лора.

— Ладно, мама.

Она гордилась тем, что он понимает серьезность положения и не задержит их отъезда, но была опечалена, что в восемь лет он уже понимал, как коротка и жестока жизнь, и в кризисный момент действовал с быстротой и хладнокровием взрослого.

На Лоре были джинсы и синяя в клетку фланелевая рубашка, она добавила к этому шерстяной свитер, поменяла ботинки на низком каблуке на высокие теплые резиновые сапоги Лора рассталась с одеждой Данни после его смерти, и у нее не было куртки для раненого человека на кухне. Но у нее было много одеял, и она прихватила пару из бельевого шкафа в коридоре.

Потом она вернулась к себе в кабинет, открыла сейф и вытащила оттуда странный черный пояс с медными частями, который ее хранитель дал ей год назад. Она засунула его в свою вместительную, похожую на портфель сумку с ремнем через плечо.

Внизу она вытащила из шкафа в передней голубую лыжную куртку и взяла «узи», висевший на двери. Она прислушалась, не доносится ли снаружи людских голосов или звуков автомобиля, но все было тихо.

В кухне она положила второй автомат на стол рядом с первым, затем склонилась к человеку на полу, который был без сознания. Она расстегнула его мокрый халат, затем рубашку и увидела пулевую рану на груди. Она была значительно выше сердца, что можно было считать удачей, но он потерял много крови, и вся его одежда намокла от нее.

— Мама, я здесь. — Крис стоял в дверях, одетый для холодной зимней ночи.

— Возьми один автомат на столе и еще один с двери кладовой и отнеси их в джип.

— Это он, — сказал Крис, глядя широко открытыми глазами на Штефана.

— Да, это он. Он пришел сюда в таком виде, уже раненный. И еще возьми два револьвера, один здесь в ящике стола, а другой в столовой. И будь осторожен, чтобы…

— Не беспокойся, мама, — ответил Крис и отправился выполнять поручение.

Как можно осторожней Лора перевернула своего хранителя на правый бок — он застонал, но не очнулся, — чтобы убедиться, есть ли пулевое отверстие на спине. Оно там было. Пуля прошла насквозь и вышла наружу под лопаткой. Вся рубашка на спине тоже пропиталась кровью, но ни входное, ни выходное отверстия больше не кровоточили; если и было серьезное кровотечение, то внутреннее, и она не могла его обнаружить или остановить.

Под одеждой на нем был такой же пояс. Лора его расстегнула и сняла. Пояс никак не влезал в сумку, и Лоре пришлось вынуть все из ее бокового отделения и засунуть пояс туда.

Она снова застегнула рубашку и задумалась, стоит ли снимать с него мокрый халат. Потом решила, что будет трудно стащить рукава. Осторожно поворачивая с боку на бок, она завернула его в серое шерстяное одеяло.

Пока Лора закутывала раненого, Крис через внутреннюю дверь, которая соединяла прачечную и гараж, отнес в машину автоматы и револьверы. Потом привез тележку — низкую платформу на колесиках размером два на четыре фута, забытую года полтора назад грузчиками, которые привезли мебель. Он въехал на ней в кухню, как на скейтборде, и объявил:

— Нам надо захватить с собой ящик с патронами, но он слишком тяжелый. Я подвезу его на тележке.

Довольная его смекалкой, Лора сказала:

— У нас двенадцать патронов в двух револьверах и тысяча двести на три «узи», думаю, этого хватит, что бы ни случилось. Подвези-ка сюда тележку. Быстрее. А я все думала, как нам донести его до джипа. Это выход.

Они действовали быстро, словно прошли подготовку именно для такого чрезвычайного случая, и все же Лоре казалось, что они недостаточно спешат. У нее дрожали руки и замирало сердце. Каждую секунду она ожидала стука в дверь.

Крис придерживал тележку, пока Лора втаскивала на нее раненого. Сначала они подсунули тележку ему под голову и плечи, чтобы тот не соскользнул на пол. Им пришлось потрудиться, чтобы преодолеть порог между прачечной и гаражом, но в конце концов они ввезли тележку с человеком в гараж, рассчитанный на три машины.

«Мерседес» стоял слева, джип справа, место посередине было свободно. Они подвезли тележку к джипу. Крис открыл заднюю багажную дверь. Он расстелил на полу машины небольшой гимнастический мат.

— Молодец, — похвалила Лора.

Вместе они с трудом втащили человека внутрь.

— Неси сюда еще одно одеяло и захвати на кухне его ботинки, — попросила Лора.

Когда Крис вернулся, Лора уже устроила своего хранителя в машине. Они закрыли его ноги вторым одеялом и поставили рядом мокрые ботинки.

Лора захлопнула багажную дверь и сказала:

— А теперь, Крис, садись на переднее сиденье и пристегни ремень.

Она поспешила в дом. Сумка с поясами и всеми ее кредитными карточками лежала на кухонном столе; она перекинула ее через плечо. Взяла третий «узи» и уже было направилась к двери прачечной, но не успела сделать и нескольких шагов, как сильный удар потряс заднюю дверь.

Она развернулась, направив на дверь автомат.

Снова мощный удар, но стальная основа двери и крепкие засовы не поддавались.

И тогда начался настоящий ад.

Раздалась автоматная очередь. Лора бросилась к холодильнику и укрылась за ним. Они пытались выстрелами высадить заднюю дверь, она устояла, но тряслась, и пули пробивали стену вокруг укрепленной рамы, оставляя дыры в штукатурке.

Раздалась очередь второго автомата, и вылетели стекла на кухне и в соседних комнатах. Металлические шторы заплясали на креплениях. Их планки звенели и гнулись под ударами пуль; осколки стекол кучами засыпали пол и подоконники. Дверцы кухонных шкафов трескались и раскалывались, выстрелы выбивали куски из кирпичной кладки стен, пули рикошетом отскакивали от медной вытяжки над плитой, оставляя вмятины и царапины. Развешанные на крючках медные сковороды и кастрюли отзывались на выстрелы разнообразным звоном. Выстрел погасил одну из ламп на потолке. Наконец одна из металлических штор сорвалась с крепления, и тут же десяток пуль ударили в дверь холодильника, совсем рядом с Лорой.

Сердце выскакивало у нее из груди, а прилив адреналина до предела обострил чувства. Сначала она решила бежать к джипу в гараже и попытаться выбраться отсюда, пока они сообразят, в чем дело, но древний инстинкт предков-воинов подсказал ей, что лучше остаться. Она плотно прижалась к стенке холодильника, вне линии огня, надеясь, что ее не заденет рикошетом.

«Кто вы такие, черт возьми, почему не показываетесь?» — думала Лора.

Стрельба прекратилась, Лора оказалась права, подчинившись внутреннему голосу: после заградительного огня появились сами нападавшие. Они начали штурм дома. Первый из них полез через разбитое окно. Лора вышла из-за холодильника, начала стрелять, отбросив его назад, на веранду. Второй человек, в черном, как и первый, вошел через разбитую раздвижную дверь из гостиной — она увидела его на секунду раньше, чем он ее, — и повернула «узи» в этом направлении, поливая огнем все вокруг: кофеварку, кухонный комбайн, кирпичные стены и, наконец, самого бандита как раз в тот момент, когда он направил на нее свой автомат. Она много упражнялась в стрельбе из «узи», но не в последнее время, и удивилась, как легко он подчинялся любому ее движению. Ее также удивило, что она с неохотой убивает этих людей, хотя они явились, чтобы расправиться с ней и ее ребенком; словно мутный поток сточных вод, тошнота подступила к горлу, и Лора с трудом подавила рвоту. Третий человек появился в дверях гостиной, и она готова была убить его и еще сотню подобных, пусть даже против своей воли, но тот, увидев мертвого товарища, метнулся назад и оказался вне линии огня.

А теперь скорее к джипу.

Она не знала, сколько было нападавших, может, всего трое, двое из них убиты, и в живых остался лишь один; а может, четверо, дюжина или целая сотня, но, сколько бы их ни было, они, конечно, не ожидали встретить упорное сопротивление и ответный огонь, во всяком случае, не от женщины и ребенка; что же касается ее хранителя, то они знали, что он ранен и не вооружен. Поэтому сейчас они в растерянности, они прячутся, обсуждают положение, планируют последующие действия. Возможно, это ее единственный шанс скрыться отсюда на джипе. Она бросилась через прачечную в гараж.

Она поняла, что Крис завел мотор, когда услыхал автоматную стрельбу; голубоватый дым клубился у выхлопной трубы. Она подбежала к джипу, и в то же мгновение поползла вверх гаражная дверь: Крис воспользовался пультом дистанционного управления, как только увидел Лору.

Когда она уже сидела за рулем, дверь поднялась на треть. Она включила скорость.

— Пригнись!

Крис немедленно повиновался, пригнувшись на своем сиденье ниже уровня окна. Лора сняла машину с тормоза. Изо всех сил нажала акселератор, так что педаль ушла в пол, и, сдирая резину с шин, сломав радиоантенну, вырвалась из гаража всего на расстоянии ладони от ползущей вверх двери.

Большие шины джипа, хотя и без цепей, имели протекторы, пригодные для зимней езды. Они без труда обеспечивали хорошее сцепление с замерзшей дорогой, разбрасывая гравий и ледяную крошку, которые, как шрапнель, вылетали из-под колес.

Слева от них появилась темная фигура — человек в черном, который, утопая в снегу, бежал наперерез через лужайку; его отделяло от них сорок-пятьдесят футов, и он сливался, растворялся в темноте, казался тенью, если бы за воем мотора Лора не различала звук автоматной очереди. Пули ударяли в бока машины, пробили заднее окно, а она все жала на газ, чтобы оказаться вне досягаемости; еще несколько секунд — и они спасены; ветер со свистом врывался в разбитое окно. Она молила, чтобы пуля не попала в колесо, и слышала, как новые очереди стучат по металлу; а может быть, это был гравий, летевший из-под колес.

Только когда наконец Лора достигла шоссе, она почувствовала себя в безопасности. Она затормозила перед левым поворотом, взглянула назад и приметила вдалеке зажженные фары в открытом гараже. Значит, убийцы добрались до их дома без машины, каким-то непонятным образом, возможно, они использовали эти странные пояса, и вот теперь на ее «Мерседесе» отправлялись за ней в погоню.

Она собиралась повернуть налево и по шоссе, никуда не сворачивая, добраться до скоростной дороги, а по ней до города Сан-Бернардино, где были люди и спасение, где вооруженные автоматами преступники в черном не посмеют открыто на нее напасть и где она найдет врача для своего раненого хранителя. Но, увидев позади свет фар и подчиняясь неосознанному чувству самосохранения, она повернула направо, на север, к озеру Биг-Бэр.

Поверни Лора налево, они оказались бы на том самом роковом спуске, где год назад погиб Данни, и Лора интуитивно, почти суеверно почувствовала, что сейчас нет более опасного для них места, чем этот двухполосный спуск длиной в полмили. Дважды судьба назначала им смерть на этом холме: первый раз, когда грузовик Робертсонов потерял управление, и второй раз, когда в них стрелял Кокошка. Лора понимала, что жизнь чередовала положительные и отрицательные моменты и что судьба, если ее хоть раз обманули, стремилась восстановить предопределенный ход событий. И хотя она не могла разумно объяснить, почему им грозит беда, поверни они налево, в глубине души она точно знала, что смерть уже поджидает их на этом пути.

Когда они повернули направо и поехали на север, к озеру, по шоссе между стоявших темной стеной хвойных деревьев, Крис выпрямился и оглянулся назад.

— Они едут за нами, — пояснила Лора, — но они нас не догонят.

— Это они убили папу?

— Думаю, они. Но тогда мы о них ничего не знали и не подготовились к встрече.

«Мерседес» теперь тоже выехал на шоссе, но они все время теряли его из виду, так как дорога извивалась, поворачивала, то шла вверх в гору, то вниз под уклон. «Мерседес» находился примерно в четверти мили от них, но расстояние сокращалось, потому что у него был более мощный мотор.

— Кто они? — спросил Крис.

— Не знаю, милый. Не знаю, почему они хотят причинить нам зло. Но я знаю, что это выродки, подонки, я их встречала еще в Касвелл-Холле и точно усвоила, что таким нельзя уступать, надо отвечать ударом на удар, потому что они уважают только силу.

— Ну, мама, ты у меня молодец.

— И ты, малыш, тоже не подкачал. Это ты здорово придумал завести мотор, когда началась стрельба, а потом открыл дверь. Это, наверное, нас и спасло.

«Мерседес» позади еще больше сократил расстояние. Это была модель, которая отлично держала дорогу и на шоссе двигалась куда быстрее джипа.

— Мама, они нас догоняют.

— Вижу.

— И очень быстро.

Приближаясь к озеру, Лора догнала развалюху «Додж» — пикап с разбитым задним фонарем, ржавым бампером и множеством наклеек вроде: «Я подвожу только блондинок» или «Машина шефа мафии», которые, по всей видимости, и держали части машины вместе. Пикап пыхтел на скорости тридцать миль, явно не превышая установленного ограничения. Стоило Лоре замешкаться, и «Мерседес» сел бы им на хвост; а вблизи преступники могли пустить в ход оружие. Они находились в зоне запрещения обгона, но Лора видела свободную дорогу впереди и рискнула: изо всех сил нажав на газ, она обошла пикап слева и снова вернулась на правую сторону уже впереди грузовичка. Теперь прямо перед ними ехал «Бьюик» со скоростью сорок миль, и Лора обогнала и его до того, как дорога стала слишком извилистой.

— Они отстали! — закричал Крис.

Теперь Лора шла на скорости пятьдесят пять миль, что было многовато для некоторых поворотов, но она удерживала джип на дороге, и они уже стали надеяться, что им удастся уйти. Но у озера дорога разделилась на две, и ни «Бьюик», ни старый пикап не последовали за ними к городу Биг-Бэр, оставив их один на один с «Мерседесом», который тут же стал их нагонять.

Дома теперь были повсюду, и на склоне справа, и на равнине слева, у озера. Некоторые из них стояли темные, видимо, в них жили только летом или в зимние уик-энды, но окна других светились среди деревьев.

Лора знала, что стоит ей свернуть на любую улочку или проезд к дому, как люди тут же придут к ним на помощь. Без колебаний откроют им дверь. Здесь в горах царила атмосфера доверия, и люди не боялись незнакомых ночных гостей.

«Мерседес» стремительно приближался, и водитель переключил свет фар с ближнего на дальний и обратно, как бы издевательски говоря: «Эй, Лора, а вот и мы, теперь тебе крышка, а ты думала, мы тебя только попугаем, нет, от нас не уйдешь, так и знай».

Если она попробует укрыться в одном из ближних домов, они наверняка последуют за ней и убьют не только ее и Криса, но и приютивших их хозяев. Возможно, преступники не решились бы расправиться с ней в центре Сан-Бернардино или Риверсайда, опасаясь встречи с полицией, но их не испугает кучка здешних зевак, и скольких бы людей они ни убили, они без труда избегнут ареста, нажав желтую кнопку у себя на поясе и скрывшись, как это сделал ее хранитель год тому назад. Лора не имела никакого представления о том, куда они исчезают, но подозревала, что полиции туда не добраться. Она не могла подвергать опасности невинных людей и, не сбавляя скорости, мчалась мимо домов.

«Мерседес» был совсем рядом.

— Мама…

— Я вижу, милый.

К сожалению, город Биг-Бэр был городом только по названию. Это был даже не городок, а скорее деревня. Здесь не было лабиринта улиц, где можно было оторваться от преследователей, а немногочисленные полицейские вряд ли справились бы с вооруженными автоматами фанатиками.

Несколько машин проехали навстречу. Лора догнала на своей стороне серый «Вольво» и обошла его с опасностью для жизни на участке с плохой видимостью, потому что у нее не было выбора: «Мерседес» шел сзади почти вплотную. Преступники обогнали «Вольво» с таким же безрассудством.

— Как там наш пассажир? — спросила Лора.

Не отстегивая ремня, Крис повернулся, чтобы посмотреть назад.

— Вроде бы ничего. Только его швыряет из стороны в сторону.

— Тут я ничего не могу поделать.

— Кто он, мама?

— Я почти ничего о нем не знаю, — ответила Лора, — но, когда мы выберемся из этой переделки, я тебе кое-что расскажу. Я не говорила тебе об этом, потому что сама мало что понимала и боялась, что это будет опасно для тебя. Но сейчас-то уж куда опасней. Так что я все тебе потом расскажу.

При условии, что это «потом» будет. Они уже проехали три четверти пути по берегу озера, выжимая из джипа последнее, с «Мерседесом» на хвосте, когда Лора увидела поворот направо. Это была горная дорога длиною всего в десять миль, которая сокращала путь миль на тридцать, а затем снова вливалась в шоссе № 38 около Бартон-Флэтс. Насколько она помнила, дорога имела твердое покрытие лишь в начале и в конце, а ее основная часть длиной в шесть-семь миль была грунтовой. «Мерседес» не имел четырех ведущих колес, как джип, и хотя у него были зимние шины, на них не было цепей. Вряд ли люди в «Мерседесе» знали, что горная дорога была большей частью немощеной, с рытвинами и колдобинами, покрыта льдом, а в некоторых местах еще и занесена снегом.

— Держись! — предупредила Лора Криса.

Она нажала на тормоза только в последний момент, при повороте, и скорость была столь велика, что джип занесло, а шины завизжали. Машина задрожала, словно старая лошадь, которую заставляют брать непосильное препятствие.

«Мерседес», хотя его водитель не знал о намерениях Лоры, более ловко провел этот маневр. Дорога поднималась все выше, природа становилась все более дикой, «Мерседес» позади шел вплотную.

Ближе, еще ближе.

Ветвистая молния распласталась на юге небосвода. Не так близко, как когда они были в доме, но тем не менее превратив ночь в день. Даже за ревом мотора Лора слышала раскаты грома.

— Мама, что это такое? — спросил Крис, в изумлении наблюдая за разбушевавшейся стихией. — Что происходит?

— Не знаю, — ответила Лора; ей пришлось перекрикивать какофонию мотора, работавшего на больших оборотах, и спектакль, который разыгрывался на небе.

Шум заглушал стрельбу, но она слышала звонкие шлепки пуль по кузову джипа; одна из пуль попала в спинку переднего сиденья, и Лора не только услышала глухой удар, но и почувствовала сотрясение. Она начала крутить руль то вправо, то влево, делая зигзаги, чтобы затруднить попадание, и у нее закружилась голова от резких поворотов и вспыхивающего света молний. То ли они перестали стрелять, то ли не попадали в цель, только она не слышала больше ударов пуль. К сожалению, при движении зигзагами ей пришлось сбавить скорость, и они стали легкой добычей для «Мерседеса».

Она пользовалась боковыми зеркалами вместо зеркала заднего вида. Хотя часть заднего стекла сохранилась, оно было пронизано множеством мелких трещин, что делало его мутным и бесполезным.

Они шли бампер в бампер.

Как и прежде, молния и гром так же внезапно прекратились, как и начались.

Джип взял подъем, и впереди, в середине спуска, кончалась мощеная дорога. Лора перестала метаться из стороны в сторону, прибавила скорость. Когда джип сошел с гудрона, он на секунду замешкался, как бы удивленный переменой качества дороги, но потом уверенно двинулся вперед по замерзшей, покрытой снегом и льдом грязи. Он преодолел несколько колдобин, пересек небольшую долину с нависавшими над дорогой ветвями деревьев и начал подъем на следующий холм.

В боковом зеркале Лора видела, как «Мерседес» по грунтовой дороге проехал долину и тоже начал подъем вслед за ними. Но, когда джип достиг следующей вершины, «Мерседес» позади начал вязнуть в грязи. Он скользил, его заносило, огни фар метались из стороны в сторону. Вместо того чтобы повернуть руль вправо, в сторону заноса, водитель дал круто влево. Колеса пошли юзом. «Мерседес» заскользил вправо и назад, пока заднее колесо не попало в канаву у обочины, передние фары теперь светили вверх, под углом к дороге.

— Они застряли! — объявил Крис.

— Им понадобится полчаса, чтобы выбраться. — Лора миновала вершину и начала следующий спуск по темной горной дороге.

Вместо того чтобы радоваться своей удаче или хотя бы испытывать чувство облегчения, Лора по-прежнему терзалась страхом. У нее было предчувствие, что им все еще грозит опасность, а теперь она верила своим предчувствиям больше, чем двадцать лет назад, когда она догадалась, что Бледный Угорь навестит ее ночью в комнате у лестницы, где она была единственной обитательницей и где он оставил ей под подушкой пачку леденцов. Предчувствие было сигналом из области подсознательного, которое непрерывно и активно перерабатывало информацию, в то время как сознательное начало эту информацию начисто отвергало.

Что-то было не так. Но что?

* * *

Они двигались со скоростью не более двадцати миль в час по узкой, извилистой, неровной, ухабистой и скользкой грунтовой дороге. Некоторое время дорога шла по верху каменистой гряды, лишенной растительности, затем повернула вправо вниз и пошла по дну ущелья, где по обе стороны росли густые мощные сосны с толстыми ветвями.

Позади нее хранитель бормотал что-то непонятное в горячечном бреду. Лору беспокоило его состояние, но она не решалась ехать быстрее.

Первые две мили, когда они оторвались от своих преследователей, Крис молчал. Потом наконец спросил:

— Там, дома… ты кого-нибудь застрелила?

Лора ответила не сразу.

— Да. Двоих.

— Вот и хорошо.

Обеспокоенная мрачным удовлетворением, которое прозвучало в этих коротких словах, Лора сказала:

— Нет, Крис, убивать — это не такое уж большое удовольствие. Это не для меня.

— Они заслуживали смерти, — настаивал он.

— Правильно. И все-таки убивать нелегко. Никакого удовлетворения… Только отвращение. И грусть.

— Я хотел бы прикончить хотя бы одного из них, — объявил он сквозь зубы с холодной яростью, несвойственной ребенку его возраста.

Она взглянула на сына. Тени обострили черты его лица, и в желтом свете от приборной доски он выглядел старше своих лет; она видела лицо взрослого человека, каким оно будет через много лет.

Когда дно долины стало слишком скалистым, дорога вновь пошла вверх вдоль уступа горной гряды.

Лора не отрывала глаз от неровного пути.

— Мы потом поговорим об этом. А сейчас слушай меня внимательно и попытайся понять. В этом мире существует много вредных теорий. Ты знаешь, что такое «теория»?

— Немного знаю. Нет… не знаю.

— Тогда скажем так: люди верят в разные вредные для них вещи. Но существуют две вещи, в которые верят самые разные люди, и это самые плохие, самые опасные, самые вредные изо всех вещей. Некоторые люди считают, что насилие является наилучшим способом разрешения проблем, и они избивают и даже убивают тех, кто с ними не согласен.

— Как эти типы, которые гонятся за нами.

— Верно. Это именно такие люди. Это самое страшное, потому что насилие в свою очередь порождает еще большее насилие. К тому же, если разрешать споры с помощью оружия, то следует забыть о справедливости, мирной жизни, надежде. Ты понимаешь, что я говорю?

— Вроде понимаю. А вторая вредная теория?

— Это пацифизм. Прямая противоположность первой. Пацифисты считают, что нельзя поднять руку на другого человека, что бы тот ни совершил или собирался совершить. Если пацифист стоит рядом с родным братом, а брата хотят убить, то он станет уговаривать брата бежать, но не возьмет в руки оружие, чтобы остановить убийцу.

— И он позволит убить своего брата? — удивился Крис.

— Именно так. Если дело дойдет до самого плохого, то он скорее позволит убить брата, чем нарушит свои принципы и сам станет убийцей.

— Это какая-то чепуха.

Дорога снова начала спускаться в долину. Низкие ветви сосен царапали крышу машины, комки снега падали на крышу и ветровое стекло.

Лора включила стеклоочистители, наклонилась вперед, вглядываясь в дорогу, думая о том, как доходчивее представить свою точку зрения. За прошедший час они видели много жестокого и страшного, впереди их ждали другие подобные испытания, и Лора стремилась к тому, чтобы у Криса было правильное отношение к этим вопросам. Она не хотела, чтобы оружие и грубая сила заменили для него голос разума. С другой стороны, она не хотела, чтобы он подчинился насилию и жил в страхе перед ним, принося в жертву свое достоинство, а в конечном итоге и свою жизнь.

Наконец она сказала:

— Некоторые пацифисты в душе просто трусы, а другие искренне верят, что можно допустить гибель невинного человека, но не пойти на убийство ради его спасения. Тут они ошибаются, потому что, если ты не борешься со злом, ты становишься его пособником. Такие люди ничуть не лучше тех, кто нажимает на курок. Наверное, тебе это непонятно, и тебе надо хорошенько подумать и во всем разобраться; но важно понять, что можно занимать промежуточную позицию между этими двумя теориями. Старайся избегать насилия. Никогда его не разжигать. Но если кому-то это удастся, то защищай себя, своих друзей, всякого, кто оказался в беде. Мне было неприятно убивать тех людей в доме. Я не чувствую себя героиней. Я не горжусь тем, что их убила, но, с другой стороны, и не стыжусь этого. Я не хочу, чтобы ты гордился мною или думал, что убийство дало мне удовлетворение, что это было своего рода возмездие за смерть твоего отца. Это не так.

Крис молчал.

Лора спросила:

— Тебе трудно разобраться во всем этом?

— Нет, просто мне надо подумать. Сейчас у меня это не получается. Потому что я хочу убить всех до одного, тех, из-за кого… из-за кого умер отец. Но я разберусь в этом, мама. Я постараюсь стать другим человеком.

Лора улыбнулась.

— Я верю тебе, Крис.

Во время разговора с Крисом и последовавшего за ним короткого молчания Лору не оставляло чувство, что где-то рядом их по-прежнему подстерегает опасность. Они уже проехали примерно семь миль по горной дороге, и до выезда на шоссе № 38 оставалась миля грунтовой и три мили мощеной дороги. С каждым мгновением в ней росла уверенность, что она что-то упустила и что впереди их ожидает новая беда.

Она внезапно остановилась на вершине еще одного холма, перед самым спуском вниз, последним спуском перед выездом на равнину. Она выключила мотор и огни.

— В чем дело? — спросил Крис.

— Ничего серьезного. Просто мне надо немного подумать, посмотреть, как там наш пассажир.

Она вышла из машины и подошла к багажной двери джипа. Открыла ее, осколки стекла посыпались на землю у ее ног. Лора влезла внутрь, легла рядом со своим хранителем и проверила его пульс. Пульс был слабым, пожалуй, слабей, чем прежде, но он был ровным. Она положила ладонь ему на лоб и обнаружила, что он пылает. Она попросила Криса достать фонарь из перчаточного ящика. Приподняла одеяло и осмотрела рану, проверила, не усилилось ли кровотечение. Рана выглядела неважно, но, несмотря на тряску, почти не кровоточила. Она опять закутала его в одеяло, вернула фонарь Крису, вылезла из джипа и закрыла багажную дверь.

Лора вытащила остатки заднего стекла и бокового на стороне водителя. Повреждения стали не такими заметными и вряд ли привлекли бы внимание полицейского или кого-либо еще.

С минуту она постояла на холодном ветру около машины, глядя на темные деревья и горы, пытаясь найти связь между интуицией и здравыми выводами, основанными на фактах. Почему она была уверена, что впереди ее ждут новые неприятности и что ночь кровавых столкновений еще не кончилась?

Ветер рвал в клочья высокие облака и гнал их к западу, но внизу, у земли, воздух был неподвижен. Лунный свет пробивался через неровные разрывы и призрачным светом заливал зимний пейзаж из холмов и долин, темной массы хвойных деревьев и отдельных скалистых вершин.

Лора посмотрела вдаль, где через пару миль горная дорога вливалась в шоссе № 38: там все казалось спокойным. Она огляделась вокруг и не увидела на склонах гор Сан-Бернардино ни единого огонька, никаких признаков присутствия человека; везде царили первозданная чистота и покой.

Она вновь задала себе те самые вопросы, которые задавала уже целый год и не находила на них ответа. Откуда явились эти люди с поясами? С какой планеты или галактики? Но это невозможно. Они были такими же людьми, как она сама. Может быть, это пришельцы из России? Может быть, пояса служили для переноса материи? Механизмами, подобными камере телепортации в старом фильме «Муха». Это объясняло, откуда у ее хранителя такой акцент, но не объясняло, почему он ни капли не состарился за четверть века, к тому же она не верила, что Советский Союз или какая-либо другая страна занимаются разработкой подобных методов транспортировки материи. Оставалось одно: путешествие во временном пространстве.

Лора уже давно раздумывала над таким вариантом, но очень сомневалась в своих выводах и не говорила ничего даже Тельме. Однако если ее хранитель появлялся в ее жизни в решающие моменты, перемещаясь во времени, то он мог совершать эти скачки всего за неделю или за месяц во временном измерении своей эпохи, когда для нее, Лоры, прошли уже целые годы; именно поэтому она не видела у него признаков старения. Она узнает от него правду, а пока должна довольствоваться теорией машины времени. Он явился к ней из неведомого будущего, видимо, весьма неприятного, потому что, говоря о поясе, он заметил: «Вы не захотите оказаться там» — и при этом выглядел подавленным и испуганным. Она не имела ни малейшего представления, отчего такой путешественник во времени является для защиты именно ее, а не кого-то другого от вооруженных наркоманов и потерявших управление грузовиков; эти мысли заводили ее в тупик.

Ночь была тихой, темной и холодной.

Беда поджидала их впереди.

В этом у Лоры не было сомнений, но она не знала, какова эта беда и откуда она придет.

Когда она снова села за руль, Крис спросил:

— А теперь в чем дело?

— Ты увлекаешься всякими там «Звездными войнами», «Звездными путешествиями» и прочими подобными штучками, так, может, ты станешь моим экспертом в этих вопросах и поможешь мне. Ведь я обращаюсь к экспертам, когда пишу книгу. Ты мой эксперт в мире загадочного и неведомого.

Мотор был выключен, и только пробивавшийся через облака лунный свет освещал джип внутри. Но она могла разглядеть лицо Криса, потому что ее глаза привыкли к темноте. Он моргнул и удивленно спросил:

— О чем ты, мама?

— Крис, я тебе уже обещала, что расскажу все, что знаю о раненом человеке, о том, как он и раньше непонятным образом появлялся в моей жизни, но у нас сейчас нет времени. Так что не забрасывай меня вопросами. Хорошо? Просто представь себе, что мой хранитель — им я его считаю — путешествует во времени и прибыл к нам из будущего. Положим, он обходится без тяжелой и неуклюжей машины времени. Положим, вся эта машина находится у него в поясе, который он носит на талии под одеждой, и что, когда он прибывает из будущего, он появляется неизвестно откуда, прямо из воздуха. Ты следишь за моей мыслью?

Крис смотрел на нее, широко открыв глаза.

— Ты хочешь сказать, что он такой путешественник?

— Очень возможно.

Мальчик отстегнул ремень безопасности, встал на коленки на сиденье и посмотрел на человека, лежавшего позади.

— Ну и ну, уписаться можно.

— Учитывая особые обстоятельства, — сказала Лора, — я прощаю тебе непотребное выражение.

Крис смущенно взглянул на нее.

— Извини. Подумать только, путешественник во времени!

На него нельзя было долго сердиться, да она и не сердилась; к нему внезапно вернулась ребяческая способность бурно удивляться и восхищаться, чего она не видела уже целый год, даже на Рождество, когда его партнером в играх был Джейсон Гейнс и они от души веселились. Он был охвачен любопытством и нетерпением при мысли о немедленной встрече с таинственным путешественником. Это была одна из светлых сторон жизни: жестокая и беспощадная, жизнь одновременно была загадочной и полной неожиданностей; случалось, эта непредсказуемость граничила с чудом, и свидетели подобных чудес, даже самые отчаявшиеся люди, вновь обретали смысл жизни, пресытившиеся забывали о скуке, а глубоко разочарованные излечивались от тоски и меланхолии.

Лора сказала:

— Слушай дальше. Когда такой путешественник хочет покинуть наше время и вернуться в свое, он нажимает на кнопку на специальном поясе.

— Можно посмотреть на этот пояс?

— Успеешь. Помни, ты обещал не задавать много вопросов.

— Ладно. — Он еще раз посмотрел на человека сзади, затем сел на место и приготовился слушать дальше. — Он нажимает кнопку, и что происходит?

— Он исчезает.

— Вот это да! А когда он прибывает из будущего, он тоже неизвестно откуда появляется?

— Этого я не знаю. Я никогда не видела его прибытия. Хотя мне кажется, что оно сопровождается молнией и громом.

— Ага, та самая молния сегодня!

— Да, но не всегда молния. Так вот, положим, он прибывает к нам из будущего, чтобы защитить нас от опасности…

— Как тогда с грузовиком.

— Мы не знаем, почему он нас защищает, и не узнаем, пока он сам не расскажет. А теперь представь себе, что есть люди в будущем, которые не хотят, чтобы нас защищали. Это уже совсем для нас непонятно. Но одним из них был Кокошка, который застрелил твоего отца…

— И типы, которые сегодня напали на наш дом, — продолжил Крис, — они тоже из будущего?

— Думаю, что да. Они хотели убить моего хранителя, тебя и меня. Вместо этого мы убили нескольких из них, а двое застряли в «Мерседесе». Так вот, как ты думаешь, малыш, что они теперь предпримут? Ты мой эксперт. Какие у тебя соображения?

— Дай мне подумать.

Лунный свет тускло отражался в грязном капоте джипа.

Внутри становилось холодно, изо рта вырывались облачка пара, и стекла начали запотевать. Лора включила мотор, печку, обогреватель стекол, но не свет.

Крис начал:

— Видишь ли, поскольку их миссия провалилась, они не будут здесь ошиваться. Они вернутся в будущее, откуда и заявились.

— Эти два типа в нашем «Мерседесе»?

— Да. Возможно, они уже нажали кнопки на поясах тех, кого ты пристрелила, и отправили трупы обратно в будущее, так что дома мы ничего не найдем, никаких следов того, что там побывали эти люди. Разве что пятна крови. Поэтому те двое или трое, которые застряли в канаве, наверное, отказались от погони и вернулись к себе обратно.

— Ты думаешь, их там больше нет? А не может так случиться, что они вернутся пешком в Биг-Бэр, украдут машину и попробуют нас разыскать?

— Нет. Это слишком сложно. У них есть способ полегче найти нас, чем рыскать на машине, как обычные бандиты.

— Какой же?

Крис наморщил лоб и, прищурившись, посмотрел через стекло на снег, сияющую луну и темень впереди.

— Видишь ли, мама, когда они потеряли наш след, они нажали на кнопки на поясах и возвратились к себе домой в будущее, а потом снова сюда вернулись, чтобы устроить нам новую ловушку. Они знали, что мы поехали этой дорогой. Вернее всего, вечером они совершили еще одно путешествие в наше время, только еще пораньше, и теперь поджидают нас в конце дороги, как мышь у мышеловки. Да, они наверняка там! Это точно.

— Но почему бы им не заявиться сюда еще раньше, раньше первого появления у нас в доме, и напасть на нас еще до того, как мой хранитель нас предупредил?

— Это парадокс, — сказал Крис. — Ты знаешь, что это такое?

Слишком сложное слово для мальчика его возраста, но Лора ответила:

— Да, знаю. Что-либо противоречащее здравому смыслу, но возможное.

— Видишь ли, мама, все дело в том, что путешествие во времени нашпиговано всякими возможными парадоксами. Вещами, которых не может быть, которые не должны быть и которые тем не менее имеют место. — Он говорил возбужденным голосом, каким обычно описывал события его любимых фантастических фильмов, но с еще большей горячностью, возможно, потому, что это была реальность, а не вымысел, еще более поразительная, чем выдумка. — Вот если бы ты вернулась в прошлое и вышла замуж за собственного дедушку. Ты была бы тогда собственной бабушкой. Если путешествие во временном пространстве возможно, то возможен и такой вариант, только как ты можешь вообще родиться, если твоя настоящая бабушка никогда не выходила замуж за твоего дедушку? Это парадокс! А если бы ты вернулась в прошлое, встретила свою маму, когда она была еще девочкой, и случайно ее убила? Значит, ты прекратила бы существовать еще до того, как ты родилась? Но если бы ты не родилась, то как бы ты могла вернуться в прошлое? Разве это не парадокс?

Лора смотрела на него в полутьме джипа, и ей казалось, что перед ней совсем другой мальчик, не тот, каким был прежде. Она, конечно, всегда знала, что он увлекается космическими историями, как большинство современных детей, независимо от их возраста. Но никогда прежде она по-настоящему не интересовалась, как эти вещи формировали его сознание. Внутреннее воображение американских детей конца двадцатого века было явно богаче фантазии детей любой прошлой эпохи, так как питалось оно не сказками о феях, волшебниках и привидениях, которыми довольствовались прошлые поколения детей; новое поколение научилось мыслить такими отвлеченными понятиями, как пространство и время, на значительно более высоком уровне, чем было их действительное интеллектуальное и эмоциональное развитие. Лоре казалось, что она беседует одновременно с маленьким мальчиком и специалистом по космическим ракетам, которые сосуществовали в одном и том же теле.

В некоторой растерянности она спросила:

— Но если… если эти люди не сумели убить нас во время первого путешествия сегодня, почему бы им не совершить второе раньше первого и убить нас до появления моего хранителя?

— Видишь ли, твой хранитель уже появился во временном потоке, чтобы предупредить нас. Поэтому если бы они вернулись сюда до его предупреждения, то как бы он сумел предупредить нас и как бы мы могли оказаться здесь целыми и невредимыми? Парадокс!

Он рассмеялся и захлопал в ладоши, как волшебник, радующийся своей особо удачной выдумке.

Он восхищался своей сообразительностью, и у Лоры голова шла кругом от попытки разобраться в этой сложной проблеме.

Крис продолжал:

— Одни считают, что путешествие во времени вообще невозможно из-за парадоксов. А другие считают его возможным при условии, что путешествие в прошлое не создаст парадоксов. Если это так, тогда наши преследователи не могут совершить второе, более раннее путешествие, потому что двоих из них уже убили во время первого. Они не могут участвовать во втором, потому что они уже мертвы, а это и есть парадокс. Но те типы, которых ты не убила, а также кто-то из новых могут отправиться в новое путешествие и подстеречь нас в конце этой дороги. — Он наклонился, вглядываясь вперед через покрытое грязью стекло. — Вот отчего все эти молнии, когда мы делали зигзаги, чтобы избежать попадания, — это прибывали новые люди из будущего. Могу поклясться, что они поджидают нас где-то на равнине, затаились там, внизу, в темноте.

Растирая виски пальцами, Лора сказала:

— Но, если мы повернем обратно и избежим ловушки, они догадаются, что мы их перехитрили. И совершат третье путешествие назад во времени, вернутся к «Мерседесу» и прикончат нас, когда мы будем возвращаться тем же путем. Они все равно нас достанут, как бы мы ни поехали.

Крис отрицательно покачал головой.

— Нет, когда они догадаются, что мы их перехитрили, — это примерно через полчаса, — мы уже проедем мимо «Мерседеса». — Крис не мог спокойно сидеть на месте от возбуждения. — Поэтому, если они задумают третье путешествие назад во времени, чтобы подстеречь нас в начале этой дороги, когда мы будем возвращаться, им это не удастся, потому что мы уже минуем эту дорогу и будем в безопасности. Вот тебе еще один парадокс! Видишь ли, мама, они вынуждены подчиняться правилам игры. Они не могут играть без правил. Правила, вот главное, и тут они накрылись!

Никогда за всю ее жизнь у Лоры не было такой сильной головной боли; казалось, что голова раскалывается на части. Чем больше она старалась разобраться во всех этих путешествиях и придумать, как скрыться от банды снайперов из будущего, тем невыносимей становилась боль.

Наконец она сказала:

— Сдаюсь, я ничего в этом не смыслю. Наверное, мне все эти годы надо было смотреть «Звездные войны» и читать фантастику Роберта Хайнлайна, вместо того чтобы прикидываться взрослой. Вот что я тебе скажу: теперь я во всем полагаюсь на тебя, ты их должен перехитрить. Попробуй разгадать их планы. У них одна цель: убить нас. Как они это могут сделать без этих парадоксов? Сейчас мы немедленно поворачиваем и едем обратно тем же путем, мимо «Мерседеса», и если ты не ошибся, то там нас никто не будет поджидать. Тогда где же? Будет ли это еще сегодня? Продумай все хорошенько и скажи мне.

— Хорошо, мама. — Он широко улыбнулся, удобно расположился на сиденье и, закусив губу, погрузился в раздумье об этой новой игре.

Жаль только, что это была не игра. Им грозила смертельная опасность. Они хотели ускользнуть от убийц со сверхчеловеческими возможностями и в этой игре полагались всего-навсего на богатое воображение восьмилетнего мальчика.

Лора завела мотор, подала назад, нашла на дороге достаточно широкое место для разворота. Они ехали обратно по той же дороге, направляясь к «Мерседесу» в канаве и городу Биг-Бэр.

Лора уже ничего не боялась. В этой сложной ситуации было столько неизвестного и неожиданного, что было не до ужаса. Состояние ужаса никак не сравнимо с состоянием счастья или депрессии, ужас — это величайшее напряжение всех жизненных сил, которое не может длиться бесконечно. Ужас — это кратковременное состояние. Иначе он возрастает до таких размеров, что человек теряет разум или умирает, напуганный до смерти; от вопля ужаса может лопнуть какой-нибудь сосуд в мозгу. Лора не кричала и, хотя страдала от головной боли, все же надеялась, что сохранит ясное сознание. Просто она погрузилась в омут продолжительного, гнетущего, но не смертельного страха, скорее сходного с чувством постоянного беспокойства.

Ну и денек это был! А этот год? А вся жизнь?

2

Они проехали мимо застрявшего в канаве «Мерседеса» до самого конца горной дороги и не встретили никаких людей с автоматами. При выезде на шоссе, которое шло вдоль озера, Лора остановилась и посмотрела на Криса.

— Ну, что скажешь?

— Пока мы в пути, — ответил он, — и пока мы едем в места, где мы прежде никогда не были или редко бываем, нам ничто не грозит. Они не могут нас найти, если не знают, где мы находимся. Тут они на положении обычных подонков, о которых ты имеешь представление.

— Что значит «обычных»? Тех, что у Герберта Уэллса?

Крис продолжал:

— Теперь, когда мы от них ускользнули, они отправятся обратно в будущее и ознакомятся со сведениями о тебе, мамочка, выяснят, какие у тебя дальнейшие планы, где ты можешь снова появиться, ну, например, если ты надумаешь опять поселиться в нашем доме. А если ты спрячешься на годик, напишешь еще одну книгу, а потом выйдешь из подполья, чтобы ее разрекламировать, они подстерегут тебя в книжном магазине, где ты будешь давать автографы, потому что этот факт будет зафиксирован в твоем будущем; они будут точно знать, в какой день и час ты появишься в этом месте.

Лора нахмурилась.

— Ты хочешь сказать, что я могу скрыться от них на всю жизнь, если я поменяю имя, буду жить в разных местах и никогда и ни при каких обстоятельствах мое имя не будет упоминаться в прессе или документах, а я сама не буду появляться на людях? Что я просто исчезну как личность?

— Да, видимо, у тебя нет другого выхода, — подтвердил Крис в восторге от идеи.

Он был достаточно сообразительным, чтобы обмануть целую банду пришельцев из другой эпохи, но недостаточно взрослым, чтобы понять, как невыносимо трудно для них будет бросить все, что они имели, и начать жизнь с теми деньгами, что были у них в кармане. В какой-то мере он походил на вундеркинда, необычайно проницательного и талантливого в определенной узкой области, но наивного и ограниченного во всех остальных делах. Что касалось путешествий во времени, то тут его возраст равнялся тысяче лет, но во всем остальном ему шел девятый год. Лора сказала:

— Значит, я никогда больше не напишу ни одной книги, потому что для этого надо общаться с редакторами, литературными агентами хотя бы по телефону. А значит, появятся зафиксированные данные об этих телефонных разговорах, и по ним меня можно будет выследить. И я не смогу получать гонорары, потому что, под какими бы именами я ни скрывалась, какие бы разные банковские счета я ни заводила, все равно рано или поздно мне придется самой взять деньги в банке, а это значит, что я оставлю след в виде документа. Как только они его обнаружат в будущем, они придут в банк еще раньше меня и покончат со мной, как только я туда явлюсь. А как мне взять деньги, которые мы уже имеем? Как я могу где-либо выписать чек, чтобы они об этом не узнали? — Она растерянно посмотрела на сына. — Господи, Крис, мы в западне!

Теперь пришла очередь Криса растеряться. Он не представлял себе, откуда берутся деньги, как их откладывают на черный день и как трудно их зарабатывать.

— Хорошо, несколько дней мы можем просто ездить вокруг, останавливаться в мотелях…

— Мы можем останавливаться в мотелях, если я буду платить наличными. Если пользоваться кредитной карточкой, они нас тут же обнаружат. Они прибудут в мотель еще до того, как я предъявлю карточку, и убьют нас.

— Верно, значит надо платить наличными. Послушай, мы можем есть в «Макдональдсе»! Это дешево и вкусно.

* * *

Они спустились на равнину, оставив позади снежные горы, и благополучно въехали в Сан-Бернардино, город с населением в триста тысяч человек. Лоре был нужен врач для ее хранителя, и не только потому, что он спас ей жизнь, но и потому, что без него она никогда не узнает правды и никогда не выберется из западни, в которую они попали.

Она не могла отвезти его в больницу, потому что больницы вели регистрацию пациентов, и таким образом враги могли легко ее обнаружить. Ей необходимо было получить медицинскую помощь тайно, чтобы ей не пришлось называть свое имя и рассказывать что-нибудь о раненом.

Незадолго до полуночи Лора остановилась у телефонной будки при заправочной станции компании «Шелл». Будка находилась на некотором отдалении от станции, что устраивало Лору, боявшуюся, что кто-нибудь заметит разбитые стекла джипа и человека без сознания внутри.

Несмотря на возбуждение и на то, что он уже проспал целый час, Крис снова задремал. Раненый тоже спал, но его сон был тревожным и беспокойным. Он перестал бредить, но дышал с трудом, со свистом и хрипом втягивая воздух.

Не выключая мотора, Лора оставила джип на стоянке и направилась к будке, чтобы посмотреть телефонный справочник. Она вырвала из него страницы с телефонами и адресами врачей.

Получив на заправочной станции карту Сан-Бернардино, Лора начала искать адрес врача, который принимал бы пациентов не в клинике или больнице, а у себя дома, как это делали большинство врачей в прежние времена в маленьких городках и что в настоящее время стало большой редкостью. Она торопилась, понимая, что с каждой минутой промедления у ее хранителя уменьшаются шансы выжить.

В четверть второго ночи Лора остановила машину перед белым двухэтажным деревянным особняком в викторианском стиле в тихом старом жилом районе; он был построен в другую, забытую эпоху, до того как в Калифорнию пришла мода штукатурить все подряд. Дом с гаражом на две машины стоял на углу, под сенью нескольких стволов черной ольхи, обнаженной в это время года; казалось, дом и даже деревья перенесены сюда в Калифорнию с Восточного побережья, настолько он отличался от всех соседних. Судя по адресу в телефонном справочнике, тут проживал доктор Картер Бренкшоу, и небольшая дощечка на кованой железной ограде при входе подтверждала правильность сведений.

Лора проехала до конца квартала и остановилась у тротуара. Она вышла из машины, взяла горсть влажной земли с цветочной грядки перед одним из домов и замазала грязью передний и задний номера машины.

Она вытерла ладони о траву и села обратно в джип; Крис уже проснулся, он был еще сонным и никак не мог сообразить, где они находятся. Она похлопала его по щекам, пригладила растрепанные волосы и заговорила с ним. Холодный ночной воздух, проникавший в машину через разбитые стекла, также способствовал его пробуждению.

— Ну вот, теперь все в порядке, — сказала она, когда убедилась, что он окончательно проснулся. — Слушай меня внимательно, партнер. Я нашла врача. Ты можешь притвориться больным?

— Еще как. — Он сморщился, как от боли, схватился за живот и застонал.

— Не переигрывай. — Она объяснила, как они будут действовать.

— Это ты здорово придумала, мама.

— Сомневаюсь. Но другого плана у меня нет.

Она развернулась, подъехала к дому Бренкшоу и поставила машину на въезде перед закрытым гаражом, который находился на некотором расстоянии от дома. Она подхватила Криса левой рукой и подняла его, а он положил голову ей на плечо. Он сам держался за нее, так что она могла обходиться одной левой рукой, хотя он был достаточно тяжелым; ее малыш повзрослел. В свободной правой руке она сжимала револьвер.

Она пронесла Криса по дорожке мимо голых деревьев, освещаемых синеватым светом одного из редких люминесцентных фонарей на улице; она надеялась, что их никто не видит из окон соседних домов. С другой стороны, не было ничего необычного в посещении доктора в такой поздний час.

Она поднялась по ступенькам, прошла через веранду и три раза отрывисто нажала на кнопку звонка, как и подобало матери, обеспокоенной болезнью ребенка. Через секунду она снова три раза позвонила.

Через несколько минут, после еще одной серии звонков, когда Лора стала сомневаться, есть ли кто в доме, на веранде над ее головой зажглась лампочка. Она увидела, как человек рассматривает ее через верхнюю застекленную часть двери.

— Пожалуйста, прошу вас, — как можно убедительнее сказала Лора, пряча револьвер за спину, — мой сын, он отравился, он проглотил яд!

Человек отворил первую, внутреннюю дверь, а затем и внешнюю, которая открывалась наружу, и Лоре пришлось отступить в сторону.

Ему было около шестидесяти пяти, волосы седые, а лицом он походил на ирландца, если бы не карие глаза и крупный орлиный нос. Он был облачен в коричневый халат, белую пижаму и домашние туфли. Вглядываясь в Лору через стекла очков в черепаховой оправе, он спросил:

— В чем дело?

— Я живу за два квартала от вас, совсем близко, мой мальчик… отравился. — Она отпустила Криса, он соскользнул на пол и отошел подальше, а Лора уперла дуло револьвера в живот человека. — Не вздумайте звать на помощь, не то я вам выпущу кишки.

У нее и в мыслях этого не было, но он явно поверил, молча кивнул.

— Вы доктор Бренкшоу?

Он снова молча кивнул, и она спросила:

— В доме есть еще кто-нибудь?

— Никого. Я живу один.

— А ваша жена?

— Я вдовец.

— Дети?

— Они взрослые и живут отдельно.

— Не вздумайте мне врать.

— Я уже давно понял, что ложь не моя стихия, — ответил он. — Правда облегчает жизнь, хотя у меня были из-за этого неприятности. Послушайте, я в халате, а здесь холодно. Вы можете с таким же успехом запугивать меня внутри.

Лора переступила порог и вошла в дом, по-прежнему упирая револьвер ему в живот и заставляя пятиться. Крис последовал за ней.

— Милый, — шепнула она, — пойди осмотри дом. Без лишнего шума. Начинай со второго этажа и проверь все комнаты. Если кого обнаружишь, скажи, что у доктора срочный случай и что ему нужна их помощь.

Крис направился к лестнице на второй этаж, а Лора осталась в передней наедине с Картером Бренкшоу, не опуская револьвера. Где-то поблизости громко тикали старинные часы.

— Знаете, — сказал доктор, — я всю жизнь увлекался детективными романами.

Лора нахмурилась.

— Что вы хотите сказать?

— Так вот, сколько раз я читал о том, как прекрасная злодейка держала героя под дулом револьвера. А в конце, когда он обязательно одерживал над ней верх, она сдавалась на волю победителя, подчиняясь неизбежному торжеству мужского начала, и они предавались безудержной страстной любви. Вот я теперь и думаю, раз уж такая штука со мной случилась, я вполне могу предвкушать вторую половину этого миленького приключения, хоть я и староват.

Лора с трудом сдержала улыбку, ей не пристало улыбаться с револьвером в руке.

— Заткнитесь.

— И это все? У вас должен быть репертуар покруче.

— Заткнитесь. Заткнитесь же наконец.

Он не побледнел ничуть, не дрожал. Он улыбался.

Сверху вернулся Крис.

— Там никого нет, мамочка.

Бренкшоу заметил:

— Интересно узнать, у многих ли головорезов есть вот такие сообщники? Мальчик с пальчик, который называет опасного преступника мамочкой.

— Вы меня не знаете, доктор. Я способна на отчаянные поступки.

Крис скрылся в нижних комнатах, зажигая по пути свет.

Лора сказала Бренкшоу:

— У меня раненый в машине.

— Не сомневаюсь, что это пулевое ранение.

— Я хочу, чтобы вы оказали ему помощь, и никому ни слова об этом, если проболтаетесь, мы вернемся и размозжим вам голову.

— А это, — заметил он почти весело, — уже совсем великолепно.

Вернулся Крис, гася по пути лампочки, которые он включил минуту назад.

— Никого нет, мама.

— У вас есть носилки? — спросила Лора.

Бренкшоу уставился на нее:

— У вас что, действительно есть раненый?

— Какого бы черта я сюда явилась?

— Что-то не верится. Ладно. У него большая потеря крови?

— Сначала рана сильно кровоточила, теперь меньше. Но он без сознания.

— Если у него не слишком сильное кровотечение, мы можем привезти его сюда на кресле. У меня есть кресло-каталка в кабинете. Могу я набросить пальто? — спросил доктор, показывая на стенной шкаф. — Или такие рискованные гангстерши любят морозить стариков?

— Возьмите пальто, доктор, но, черт возьми, не выводите меня из терпения.

— Вот именно, — добавил Крис. — Она уже уложила двоих сегодня. — Он изобразил автоматную очередь. — Они и пикнуть не успели, не то что выстрелить.

Слова прозвучали так убедительно, что Бренкшоу с опаской взглянул на Лору.

— В шкафу одни пальто. Еще зонтики. Галоши. Оружия в нем не держу.

— Осторожно, доктор. Никаких резких движений.

— Никаких резких движений, я так и знал, что вы это скажете. — Хотя он по-прежнему находил юмор в ситуации, теперь он проявлял тревогу.

Доктор Бренкшоу надел пальто и открыл одну из дверей, выходивших в переднюю. Не зажигая света, он провел их через хорошо знакомую ему приемную с несколькими креслами и низкими столиками и дальше в кабинет, где зажег свет и где стояли письменный стол, три стула и шкафы с медицинскими книгами, а оттуда в комнату для осмотра.

Лора ожидала увидеть стол для осмотра и оборудование, которое прослужило по меньшей мере лет тридцать, нечто вроде приюта эскулапа с картины Нормана Роквелла, но тут все было абсолютно новым. Даже стоял аппарат для ЭКГ, а в дальнем углу была дверь с предупреждающей надписью «Рентген. Не входить при включенном аппарате».

— У вас есть рентген? — удивилась Лора.

— А как же. Теперь он не такой дорогой, как прежде. Он есть в каждой клинике.

— В каждой клинике, это понятно, но здесь…

— Может, для вас я вроде Барри Фитцджеральда, который играет доктора в старом фильме, и я определенно предпочитаю по-старомодному принимать пациентов у себя дома, но лечу их современными методами. Смею заметить, что я более настоящий врач, чем вы преступница…

— Смотрите не ошибитесь, — резко оборвала его Лора, хотя уже устала изображать хладнокровную налетчицу.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Я буду вам подыгрывать. Так будет веселее. — Крису он сказал: — Когда мы были в кабинете, ты случаем не приметил на столе большую красную керамическую вазу с крышкой? Там полно апельсиновых долек и других конфет, если это тебя интересует.

— Спасибо, вот здорово! — Крис не мог сдержать энтузиазма. — А… можно я возьму конфету, мама?

— Только немного, — ответила Лора, — не вздумай объедаться.

Бренкшоу заметил:

— Что касается угощения для маленьких пациентов, то тут я тоже старомоден. Никаких сладостей на сахарине. Какая от них радость? И никакого вкуса… Что же касается зубов, то это не моя забота, а родителей.

Разговаривая, он вытащил из угла складное кресло и разложил его посередине комнаты.

Лора сказала Крису:

— Побудь здесь, малыш, пока мы сходим к машине.

— Ладно, — отозвался из соседней комнаты Крис.

— Ваша машина стоит на въезде? — спросил Бренкшоу. — Тогда нам лучше выйти через боковую дверь. Так будет менее заметно.

По-прежнему направляя на него револьвер, но испытывая чувство неловкости, Лора вышла за доктором из комнаты для осмотра в боковую дверь и обнаружила не лестницу, а спуск.

— Это для того, чтобы подвозить больных, — через плечо пояснил Бренкшоу, который толкал перед собой кресло-каталку. Его домашние туфли шаркали по бетону пандуса.

Особняк стоял на большом участке, так что соседний дом был на некотором расстоянии. Вместо ольхи, что росла на лужайке впереди, задний двор был засажен фикусовыми деревьями и соснами, зелеными круглый год. Однако, несмотря на их ветви, мрак и неосвещенные окна соседнего дома, Лора опасалась, что их могут заметить.

Все вокруг лежало в тишине, какая бывает только между полуночью и рассветом. Даже если бы Лора не знала, что время приближается к двум, она все равно угадала бы его с точностью до получаса. И хотя издалека доносились слабые городские звуки, в этой застывшей неподвижности она невольно чувствовала себя секретным агентом на задании.

Они прошли по дорожке вокруг дома, мимо задней веранды и через проход между домом и гаражом, а оттуда к въезду, где стоял джип.

Бренкшоу остановился позади джипа и тихо хмыкнул.

— Грязь на номерах, — шепнул он. — Весьма убедительный штрих.

Лора открыла багажную дверь, и Бренкшоу влез внутрь, чтобы посмотреть на раненого.

Лора наблюдала за улицей. Все тихо. Ни души.

Но появись сейчас патрульная машина, совершающая свой обычный объезд, полицейские наверняка бы поинтересовались, что происходит у дома всем знакомого старого доктора Бренкшоу…

Доктор вылез из машины.

— Кто бы подумал, что у вас тут действительно раненый.

— Что вы, черт бы вас побрал, все время удивляетесь? Вы что думали, я дурака валяю?

— Давайте перенесем его в дом. И побыстрее, — сказал Бренкшоу.

Он не мог это сделать один. Лора заткнула револьвер за пояс джинсов, чтобы ему помочь.

Бренкшоу не сделал попыток убежать, сбить ее с ног или отнять у нее оружие. Вместо этого, как только они усадили раненого на кресло, он покатил его по дорожке вокруг дома, к пандусу сбоку.

Лора взяла один из автоматов с переднего сиденья машины и поспешила за ним. Ей было ясно, что автомат ей ни к чему, но так было спокойней.

* * *

Через пятнадцать минут Бренкшоу уже рассматривал готовый рентгеновский снимок на освещенном экране.

— Это сквозное ранение. Пуля не застряла, а вышла наружу. Кости тоже не повреждены, так что нам не надо беспокоиться об осколках.

— Блестяще, — комментировал Крис из кресла в углу, где он сосал леденец. В комнате было тепло, но он не снял куртку, как и Лора, на случай, если им придется внезапно покинуть дом.

— Он в коме? — спросила Лора.

— Да, у него коматозное состояние. Но это не связано с инфицированием раны. Рана свежая, и если мы ее вовремя обработаем, то ему, возможно, вообще не грозит нагноение. Это травматическая кома, вызванная ранением, потерей крови, шоком. Его нельзя было перевозить.

— У меня не было выбора. Как вы думаете, он выйдет из комы?

— Наверное. В данном случае кома является реакцией организма на ранение, способом сохранить силы и содействовать заживлению. Он потерял не так уж много крови, у него хороший пульс, можно надеяться, что он скоро придет в себя. Глядя на его халат и рубашку, можно подумать, что у него было значительное кровотечение, но это не так, хотя он, конечно, сильно пострадал. Главное, у него не повреждены крупные сосуды, иначе он был бы в тяжелом состоянии. И все же его необходимо поместить в больницу.

— Мы уже говорили об этом, — нетерпеливо прервала Лора. — Мы не можем обращаться в больницу.

— Хотел бы я знать, какой банк вы ограбили? — шутливо спросил доктор, но на этот раз его глаза смотрели серьезно.

Ожидая, когда проявится пленка, он очистил рану, припудрил ее антибиотиком и подготовил повязку. Теперь он достал из шкафа иглу, какой-то незнакомый Лоре инструмент и кетгут и положил все это на стальной поднос, который повесил на край перевязочного стола. Раненый лежал без сознания на правом боку, поддерживаемый несколькими резиновыми подушками.

— Что вы собираетесь делать? — спросила Лора.

— Эти раны обычно достаточно большие, особенно входное отверстие. Если вы против того, чтобы отправлять его в больницу, и готовы рисковать его жизнью, то я наложу хотя бы пару швов.

— Хорошо, только поторапливайтесь.

— Вы ждете, что сюда в любую минуту ворвутся агенты ФБР?

— Худшего, — ответила Лора. — Я жду куда более худшего.

С того самого момента, как они вошли в дом доктора, Лора прислушивалась, ожидая, что вот-вот начнется небесный спектакль с молнией и громом, подобным грохоту копыт гигантских коней всадников Апокалипсиса, а затем последует прибытие новых вооруженных путешественников из другого времени. Пятнадцать минут назад, когда доктор делал рентгеновский снимок, ей показалось, что она слышит глухие раскаты грома. Она поспешила к окну и, вглядываясь в небо, искала отдаленные всполохи, но ничего не увидела сквозь ветви деревьев: либо потому, что небо над Сан-Бернардино было озарено красным отблеском городских огней, либо грома вообще не было… В конце концов она решила, что это был шум реактивного самолета и что она, поддавшись страху, приняла его за явление природы.

Бренкшоу зашил рану, обрезал нитку, объявив, что швы рассосутся, и прикрепил повязку к ране с помощью широкой клейкой ленты, которой он несколько раз обмотал грудь и спину раненого.

В комнате стоял резкий запах лекарств, от которого у Лоры кружилась голова, но что совершенно не беспокоило Криса. В углу комнаты он с довольным видом сосал очередной леденец.

Бренкшоу сделал пациенту укол пенициллина, взял из высокого белого металлического шкафа банку и насыпал из нее капсулы в небольшую бутылочку; затем проделал такую же операцию с другой банкой, насыпав еще одну бутылочку.

— Я держу тут кое-какие ходовые лекарства, продаю их малоимущим больным по себестоимости, чтобы они не разорялись на них в аптеке.

— Что это такое? — спросила Лора, когда доктор протянул ей две пластиковые бутылочки.

— В одной — пенициллин. Давайте ему по капсуле три раза в день во время еды, если только он сможет есть. Думаю, что он скоро придет в сознание. Если нет, то у него начнется процесс дегидрации, и ему потребуется внутривенное вливание жидкости. Его нельзя поить в таком состоянии, он может задохнуться. А в этой — обезболивающее. Давайте только по мере надобности и не более двух в день.

— Дайте мне еще этих лекарств. Давайте все, что у вас есть. — Она указала на две большие банки, где хранились сотни капсул.

— Они не нужны ему в таком количестве. Он…

— Знаю, что не нужны, — прервала его Лора, — но я не знаю, какие еще могут возникнуть проблемы. Возможно, мне или моему мальчику потребуется пенициллин или обезболивающее.

Бренкшоу долго и внимательно смотрел на Лору.

— Скажите наконец, в какую историю вы попали? Наверное, одну из тех, что вы описываете в ваших книгах?

— Давайте мне… — Лора осеклась, пораженная его словами. — Как в моих книгах? В моих книгах! Боже мой, вы меня знаете!

— Да, знаю. Я сразу узнал вас, как только увидел на веранде. Я люблю триллеры, и, хотя это не совсем ваш жанр, ваши книги тоже очень увлекательные, я их тоже читаю, ну а на супере всегда ваша фотография. Знаете, мисс Шейн, ни один мужчина не забудет вашего лица, даже если он видел его только на картинке, даже такая старая развалина, как я.

— Но почему вы сразу не сказали…

— Сначала я подумал, что это шутка. Это ваше театральное появление во мраке ночи, револьвер, этот нарочито грубый разговор, избитые штампы… это нельзя было принимать всерьез. У меня есть друзья, способные на подобную мистификацию, и я подумал, уж не они ли подбили вас на розыгрыш.

Указывая на раненого, Лора спросила:

— Но когда вы его увидели…

— Я понял, что это не розыгрыш, — ответил доктор.

Крис поспешил к матери, вытаскивая изо рта конфету.

— Мам, если он на нас донесет…

Лора вытащила револьвер из-за пояса джинсов. Начала его поднимать, чтобы прицелиться, потом опустила, понимая, что Бренкшоу теперь не запугать, да он и раньше не боялся ее револьвера. Она понимала, что такой человек ничего не боится, что теперь бессмысленно изображать опасную, готовую на все преступницу.

На перевязочном столе ее хранитель стонал и пытался приподняться в своем тяжелом сне, но Бренкшоу успокаивающе положил ему руку на грудь.

— Послушайте, доктор, если вы скажете кому-то о нашем посещении, если вы не сохраните этот секрет до конца жизни, то это означает смерть для меня и сына.

— Вы, конечно, знаете, что по закону я обязан сообщать о любых огнестрельных ранах.

— Но это особый случай, — умоляла Лора. — Мы не скрываемся от полиции.

— Тогда от кого же?

— Мы… мы пытаемся скрыться от людей, которые убили моего мужа, отца Криса.

Бренкшоу удивленно и сочувственно посмотрел на Лору.

— Разве ваш муж был убит?

— Вы, наверное, читали об этом в газетах, — с горечью произнесла Лора. — Это была сенсация из тех, которыми живет пресса.

— Видите ли, я не читаю газет и не смотрю телевизионные новости, — сказал Бренкшоу. — Там одни сплошные пожары, несчастные случаи и сумасшедшие террористы. Настоящих новостей там нет и в помине, одна кровь, катастрофы и политика. Я вам сочувствую. Если эти люди, которые его убили, кто бы они ни были, хотят теперь убить и вас, вам следует немедленно обратиться в полицию.

Лоре был симпатичен этот человек, явно во многом разделявший ее взгляды и представления. Но она чувствовала, что вряд ли уговорит его молчать.

— Полиция не может меня защитить, доктор. Никто не может меня защитить, кроме меня самой и еще вот этого человека, которому вы оказали помощь. Наши преследователи жестокие, безжалостные люди, и они могут не подчиняться закону.

Бренкшоу покачал головой.

— Никто не может не подчиняться закону.

— Они могут, доктор. Мне потребуется целый час, чтобы объяснить вам почему, да и тогда вы вряд ли мне поверите. Но умоляю вас, если вы не хотите иметь на своей совести нашу смерть, никому не рассказывайте об этом случае. И не один-два дня, а всю жизнь.

— Хорошо, но…

Лора понимала, что уговоры бесполезны. Она вспомнила, что он сказал ей тогда в передней, когда она спрашивала его о людях в доме. Он сказал тогда, что никогда не обманывает, что правда вообще облегчает жизнь и что эта привычка у него навсегда. Прошел всего час, и он уже доказал ей, какой он необычайно правдивый человек. Даже сейчас, когда она умоляла его сохранить их тайну, он был не способен на ложь, хотя таким образом мог избавиться от их присутствия в доме. Он смущенно смотрел на Лору и не мог заставить себя солгать. Он исполнит свой долг, как только она покинет дом, он сообщит обо всем в полицию. Полиция будет искать ее в загородном доме, где обнаружит лужи крови, а возможно, и тела путешественников во времени и где они найдут сотни стреляных гильз, разбитые окна, выщербленные пулями стены. Завтра или послезавтра вся эта история будет на первой полосе газет…

Возможно, полчаса назад она ошиблась насчет пролетавшего самолета, это все-таки был не самолет. Это был гром, как она сначала и подумала, очень отдаленный, за пятнадцать-двадцать миль отсюда.

— Доктор, помогите мне его одеть, — попросила она, указывая на раненого. — Сделайте хотя бы это, раз уж вы решили предать меня потом.

Он вздрогнул, как от удара, при слове «предать».

Она уже послала раньше Криса на второй этаж, чтобы взять в шкафу у Бренкшоу рубашку, свитер, куртку, брюки, носки и ботинки. Доктор не был таким мускулистым и подтянутым, как ее хранитель, но они имели примерно один размер.

На раненом были только запачканные кровью брюки, и Лора понимала, что не успеет одеть его целиком.

— Помогите натянуть на него куртку. Остальное я возьму с собой и одену его потом. В куртке ему будет теплее.

Доктор неохотно приподнял и посадил на столе раненого, который по-прежнему был без сознания.

— Его нельзя перевозить.

Не обращая внимания на слова Бренкшоу, Лора натягивала на правую руку раненого вельветовую куртку на теплой подкладке; она сказала, обращаясь к Крису:

— Беги в приемную. Там темно. Но не зажигай света. Подойди к окну и хорошенько осмотри улицу, только осторожно, чтобы тебя не заметили.

— Ты думаешь, они уже здесь? — испуганно спросил мальчик.

— Пока нет, но скоро будут, — ответила Лора, протаскивая левую руку хранителя в рукав.

— О чем вы говорите? — спросил Бренкшоу, когда Крис выбежал в кабинет, а оттуда в темную приемную.

Лора не ответила.

— Давайте перенесем его на кресло.

Вместе они подняли раненого со стола, посадили в кресло и пристегнули ремнем на поясе.

Лора складывала в узел остальную одежду, обертывала ею банки с лекарством, прежде чем завязать все в рубашку, когда в комнату вбежал Крис.

— Мама, они только что подъехали, наверное, это они, целых две машины людей, шесть или восемь человек. Как нам быть?

— Черт возьми! — воскликнула Лора. — Теперь нам не добраться до джипа. И мы не можем выйти отсюда через боковую дверь, они нас увидят.

Бренкшоу направился в кабинет.

— Я вызову полицию…

— Нет! — Лора положила узел с одеждой и лекарством, а также свою сумку в ногах раненого и схватила «узи» и револьвер. — Поздно, черт побери! Через минуту они будут здесь, и нам конец. Помогите мне спустить кресло с заднего крыльца.

Наконец доктор понял серьезность положения и, не задерживаясь, не вступая в споры, стремительно покатил кресло в холл и дальше в темный коридор. Лора и Крис последовали за ним и прошли через кухню, освещаемую только горящими цифрами часов на духовке и микроволновой печи. Кресло застряло на пороге между кухней и верандой, раненого подбросило, но это были пустяки по сравнению с тем, что ему уже пришлось перенести.

Лора перекинула автомат через плечо, засунула револьвер за пояс и быстро сбежала со ступенек. Она подхватила кресло спереди и помогла спустить его на бетонную дорожку.

Она вгляделась в темноту, ожидая увидеть вооруженных людей, и шепнула Бренкшоу:

— Вам придется уходить вместе с нами. Если останетесь, они вас убьют, так и знайте.

И на этот раз доктор промолчал, но последовал за Крисом, который шел впереди по дорожке, ведущей через задний двор к калитке в деревянном заборе. С автоматом в руке, Лора замыкала шествие, готовая в любой момент повернуться и открыть огонь, если услышит шум в доме.

Как только Крис приблизился к калитке, она открылась и человек в черном вошел внутрь из проулка за домом; он сливался с темнотой вокруг, за исключением бледного, как луна, лица и белых рук; он был, как и они, поражен неожиданной встречей.

Его задача состояла в том, чтобы отрезать им путь сзади. В его левой опущенной вниз руке поблескивал автомат, и он начал поднимать его, чтобы взять на изготовку. Лора не могла стрелять, так как впереди находился Крис, но тот действовал в соответствии с указаниями Генри Такагами, который обучал их столько месяцев. Крис развернулся и нанес удар ногой по руке преступника, выбив из нее автомат, который с мягким стуком упал на землю; потом нанес еще один удар в пах, и со стоном боли человек в черном отступил назад, прислонившись к столбу калитки.

К тому времени Лора успела обогнуть кресло с раненым и встала между Крисом и противником. Она повернула «узи» вверх прикладом, подняла его и обрушила на голову незнакомца, снова изо всех сил повторила удар, и человек в черном без звука повалился на газон.

Теперь события развивались с головокружительной быстротой, нарастая, как снежный ком: Крис вышел из калитки в проулок, Лора за ним, и они тут же столкнулись со вторым человеком в черном; его глаза были словно черные дыры на белом лице страшного вампира; его нельзя было достать ударом карате, и Лора первой открыла огонь. Ей пришлось вести стрельбу над головой Криса, и очередь ударила вампира в шею и грудь, практически его обезглавив, отбросила назад на асфальт проулка.

Бренкшоу появился в калитке, подталкивая перед собой кресло, Лора почувствовала угрызения совести оттого, что вовлекла его в эту историю, но пути назад уже не было. Задняя улочка была узкой, по обеим сторонам стояли заборы и гаражи, мусорные баки для каждого дома; все было погружено в полумрак; на улочке не было фонарей, и свет проникал с больших улиц, пересекавших ее с обоих концов.

Лора сказала Бренкшоу:

— Отвезите его подальше, через дом или два. Если найдете незапертую калитку, спрячьтесь во дворе, так чтобы вас не было видно. А ты, Крис, иди с ними.

— А как же ты?

— Я задержусь на минутку.

— Мама…

— Делай, что я тебе говорю! — приказала Лора, потому что доктор уже выкатил кресло в проулок на противоположную сторону.

Крис неохотно последовал за ним, а Лора вернулась к калитке дома Бренкшоу. Она увидела, как две темные, еле различимые фигуры, словно тени, мелькнули между домом и гаражом. Они бежали, пригнувшись, один к веранде, другой к калитке, точно не зная, где опасность и откуда доносилась стрельба.

Лора вошла в калитку, ступила на дорожку и начала стрелять еще до того, как они ее заметили, поливая огнем заднюю часть дома. И хотя она не могла вести прицельную стрельбу, мишени находились в пределах досягаемости, и они бросились искать укрытие. Лора не знала, сумела ли она попасть в кого-нибудь, и прекратила огонь, потому что даже с обоймой в четыреста патронов и при стрельбе короткими очередями она быстро растратила бы боезапас, а в ее распоряжении был только один «узи». Она отступила к калитке, повернулась и бросилась бегом вдогонку за Бренкшоу и Крисом.

Они как раз входили в чужой двор через железные ворота на другой стороне проулка, через два дома от доктора. Во дворе Лора обнаружила, что пространство вдоль ограды было засажено миртами, которые образовали густую стену, так что увидеть их из проулка можно было только стоя прямо напротив ворот.

Доктор подвез кресло к самому дому. Дом был в стиле Тюдоров, а не викторианский, как у Бренкшоу, но построен по меньшей мере лет сорок-пятьдесят назад. Доктор уже начал огибать дом, двигая перед собой кресло, чтобы выйти напрямик на большую улицу с другой стороны.

В домах вокруг начали зажигаться огни. Лора не сомневалась, что десятки людей, прижавшись к окнам, вглядывались в темноту, даже в тех домах, где не включили света, но вряд ли кто мог что-либо рассмотреть.

Она догнала Бренкшоу и Криса уже у выхода на улицу и остановила их в тени высоких разросшихся кустов.

— Доктор, пожалуйста, подождите здесь с вашим пациентом, — прошептала она.

Бренкшоу дрожал от страха, и Лора опасалась, как бы у него не случился сердечный приступ, но он по-прежнему бодрился.

— Я подожду.

Вместе с Крисом Лора вышла на улицу, где вдоль тротуаров по обеим сторонам дороги стояли десятка два автомобилей. В голубоватом свете фонарей Крис казался бледным, но не испуганным, как доктор Бренкшоу, что немного успокоило Лору; он постепенно привыкал к состоянию ужаса. Она сказала:

— Ладно, давай искать незапертую машину. Ты с этой стороны, а я с другой. Если найдешь такую, проверь, нет ли ключей в зажигании, если нет, посмотри под сиденьем водителя или за козырьком.

— Понял.

Герой одного из романов Лоры занимался воровством автомобилей, и при работе над книгой она выяснила, что в среднем один из семнадцати владельцев оставляет ключи в машине на ночь. Лора надеялась, что в таком тихом месте, как Сан-Бернардино, процент будет еще выше, потому что в Нью-Йорке, Чикаго, Лос-Анджелесе и других больших городах только безумец мог проявить подобное легкомыслие, откуда следовал вывод, что если в одних местах число таких людей равнялось нулю, то в других, с более доверчивым населением, оно должно было превышать пропорцию один к семнадцати.

Пробуя двери, Лора сначала пыталась следить за Крисом, но потом потеряла его из виду. Четыре из восьми машин оказались незапертыми, но ни в одной из них не оказалось ключей.

Вдали завыли сирены.

Пожалуй, это спугнет людей в черном. К тому же они, наверное, все еще с осторожностью осматривают проулок за домом Бренкшоу, опасаясь неожиданных выстрелов.

Лора смело переходила от машины к машине, не скрываясь и не заботясь о том, что ее могут заметить из соседних домов. Улица была обсажена приземистыми, но с широкой кроной финиковыми пальмами, которые давали много тени. К тому же если кто и пробудился в этот поздний час, то наверняка из своей спальни на втором этаже пытается разглядеть происходящее на соседней улице, у Бренкшоу, где была перестрелка, и не обращает никакого внимания на улицу внизу.

Девятой машиной оказался «Олдсмобиль», ключи от которого были спрятаны под сиденьем Лора завела мотор и только успела захлопнуть дверь, как Крис отворил дверь с другой стороны и показал ей на связку ключей.

— От новенькой «Тойоты», — пояснил он.

— Сойдет и эта, — ответила Лора.

Вой сирен становился все ближе. Крис швырнул в сторону ключи от «Тойоты», прыгнул в машину, и они подъехали к дому на другой стороне улицы, туда, где в тени кустов их поджидал доктор и где по-прежнему было темно и тихо. Возможно, им повезло, и в доме никого не было. Они подняли раненого с кресла-каталки и положили на заднее сиденье «Олдсмобиля».

Сирены завывали совсем рядом, и патрульная машина на большой скорости промчалась по соседней улице, вспыхивая красными мигалками, в сторону дома Бренкшоу.

— Как вы там, доктор? — спросила Лора, захлопнув заднюю дверь машины.

Бренкшоу, обессилев, упал на кресло.

— Вы боитесь, не случится ли со мной апоплексического удара? Нет, не случится. А что, черт возьми, происходит с вами, девочка?

— Некогда объяснять, доктор, надо сматываться.

— Послушайте, — сказал он, — может быть, я им ничего не скажу.

— Скажете, — ответила Лора. — Вы, может, и думаете, что не скажете, а все равно все выложите. Вот если вы им ничего не скажете, тогда не будет и полицейского отчета и статей в газетах, а без этих письменных свидетельств бандитам не найти меня.

— Что за чепуху вы несете?

Лора наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Некогда, доктор. Спасибо за помощь. Да, простите, но мне нужно кресло.

Он сложил кресло и спрятал его в багажник. Сирены теперь заливались со всех сторон. Лора села за руль, захлопнула дверь.

— Пристегнись, Крис.

— Уже сделано, — ответил он.

Лора повернула налево, выехала на другую улицу, где несколько минут назад промчалась полицейская машина, подальше от дома Бренкшоу. Если полицейские машины съезжаются на звук автоматных очередей из разных концов города, из разных участков, то они едут каждая своим путем, так что вряд ли на этой улице появится еще один полицейский патруль. Улица была пустынной, и проезжавшие иногда по ней автомобили не были украшены красными мигалками. Лора повернула направо; все удаляясь от дома Бренкшоу, она мчалась напрямик через весь город в надежде найти убежище.

3

В три пятнадцать утра Лора была в Ривер-сайде, нашла незапертый «Бьюик» на тихой улице в жилом районе, переместила в него своего хранителя с помощью кресла и бросила «Олдсмобиль». Крис проспал всю эту операцию, и Лора перенесла его на руках из одной машины в другую.

Через полчаса, уже в другом месте, измученная и засыпавшая на ногах Лора с помощью отвертки из сумки с инструментами, которая нашлась в багажнике «Бьюика», отвинтила номера с «Ниссана». Она поставила их на «Бьюик», а номера «Бьюика» спрятала в багажник, потому что в конце концов полиция начнет разыскивать «Бьюик» с его собственными номерами.

Может пройти дня два, прежде чем владелец «Ниссана» заметит пропажу номеров, и, даже если он сообщит в полицию, это не будет событием, поскольку основное внимание уделяется поиску украденных машин. Номера же частенько снимают подростки, которые считают это безобидной проделкой, или сбивают хулиганы, и поиск номеров не является первоочередной задачей для загруженной полиции, которая с трудом справляется с кучей действительно серьезных и тяжелых преступлений. Этот полезный факт Лора также почерпнула из справочного материала во время работы над одной из своих книг.

Она также надела на раненого свитер, шерстяные носки и ботинки, заботясь, чтобы он не простудился. В какой-то момент он открыл глаза, посмотрел на нее, позвал по имени, и ей показалось, что он пришел в сознание, но тут же снова погрузился в забытье, бормоча что-то непонятное.

Из Риверсайда Лора направилась в Йорба-Линду в округе Оранж, где в четыре пятьдесят утра остановилась на стоянке у одного из супермаркетов, рядом с заправочной станцией компании «Гудвилл». Она выключила фары, заглушила мотор и отстегнула ремень безопасности. Крис, повиснув на своем ремне и привалившись к двери, спал крепким сном. Ее хранитель на заднем сиденье был по-прежнему без сознания, хотя дышал с меньшим хрипом, чем до посещения доктора Бренкшоу Лора собиралась не спать, а только немного отдохнуть, закрыв глаза, чтобы собраться с мыслями, но через минуту погрузилась в сон.

Что ей могло присниться, если она убила по крайней мере трех человек, сама была мишенью для выстрелов, выдержала долгую погоню? Разве только сны о смерти, изувеченные тела, кровь и сухой треск автоматных очередей в качестве музыкального сопровождения кошмара. Ей могло присниться, что она лишилась сына, который был лучом света в окружавшей ее тьме, — он и Тельма — она не представляла себе жизни без них. А вместо этого ей приснился Данни, и это был чудесный сон. Данни был живой, и они вместе радовались продаже «Седраха» за миллион долларов; Крис тоже был с ними, и ему было восемь лет, хотя в то время он еще не появился на свет; они праздновали свою удачу в Диснейленде, снимались вместе с Микки Маусом, в Павильоне гвоздик. Данни клялся ей в вечной любви, рядом Крис болтал на странном, непонятном языке, которому его научил Карл Доквайлер, сидевший с Ниной и отцом Лоры за соседним столиком, а поблизости удивительные двойняшки Аккерсон ели клубничное мороженое…

Она проснулась в восемь двадцать шесть, проспав более трех часов, чувствуя себя отдохнувшей не только после сна, но и той счастливой встречи, которую она извлекла из глубин подсознания. Яркие солнечные лучи проникали с безоблачного неба внутрь машины, вспыхивали бликами на хромированных частях. Крис продолжал спать. Человек на заднем сиденье по-прежнему был без сознания.

Лора рискнула дойти до телефонной будки у супермаркета, не упуская из виду машину. Она набрала номер Иды Паломар, учительницы Криса, которая жила в Лейк-Эрроухед, и предупредила ее, что они будут отсутствовать до конца недели. Лора не хотела, чтобы ничего не подозревавшая Ида явилась в изрешеченный пулями и забрызганный кровью дом, где, без сомнения, трудятся в поте лица судебные эксперты. Она не сказала Иде, откуда звонит, хотя не собиралась долго задерживаться в Йорба-Линде.

Она вернулась в машину и сидела зевая, потягиваясь и растирая затылок, наблюдая, как ранние покупатели входят в супермаркет. Она проголодалась. Крис проснулся минут через десять, с трудом открыв заспанные глаза, и Лора послала его купить булочек и апельсинового сока на завтрак, не совсем подходящее меню, но обеспечивавшее достаточное количество калорий.

— А он? — Крис показал на раненого.

Лора вспомнила предупреждение доктора Бренкшоу об опасности обезвоживания. Она также знала, что не может насильно его поить в бессознательном состоянии: он мог захлебнуться.

— Хорошо… Возьми еще апельсинового сока. Может быть, я смогу его разбудить. — Когда Крис выходил из машины, она добавила: — Купи что-нибудь на обед, из того, что не портится, хлеб и банку арахисовой пасты. Купи еще баллончик дезодоранта и шампунь.

Крис ухмыльнулся.

— А почему ты запрещаешь мне такое меню дома?

— Потому что, если ты не будешь хорошо питаться, у тебя, малыш, перестанут развиваться мозги.

— За нами гонятся наемные убийцы, а ты жалеешь, что не взяла с собой микроволновую печку, запас свежих овощей и поливитамины.

— Если я тебя правильно поняла, ты считаешь меня хорошей матерью, но чуточку наседкой? Принимаю комплимент и учитываю критику. А теперь иди.

Он хотел закрыть дверь.

Лора сказала:

— Послушай, Крис…

— Знаю, — откликнулся мальчик. — Будь осторожен.

Когда Крис ушел, Лора завела мотор и включила радио, чтобы прослушать девятичасовые новости. Она услышала сообщения о себе: перестрелка в доме у Биг-Бэр, сражение в Сан-Бернардино. Как большинство подобных сообщений, оно было неточным, несвязным и лишенным смысла. Но оно подтвердило, что полиция ищет ее по всей Южной Калифорнии. Репортер объявил, что власти надеются ее скоро обнаружить, так как ее хорошо знают в лицо.

Она была глубоко удивлена, когда Картер Бренкшоу признал в ней известную писательницу Лору Шейн. Она не считала себя знаменитостью, она была просто рассказчицей, выдумывала истории, используя все богатство языка, объединяя слова в стройную систему. Она лишь один-единственный раз совершила рекламную поездку при выходе одной из первых своих книг и осталась ею недовольна, считая ее бесполезной. Лора редко принимала участие в телевизионных программах. Она никогда ничего не рекламировала по телевидению, никогда публично не выступала в поддержку политических деятелей и вообще старалась держаться подальше от того театра, каким являются средства массовой информации. В соответствии с традицией она разрешала помещать свою фотографию на суперобложке своих книг, потому что не видела в этом вреда, и теперь, в возрасте тридцати трех лет, она без ложной скромности могла признать, что действительно очень привлекательная женщина, но ей и в голову не приходило, что «ее хорошо знают в лицо», как об этом объявила полиция.

Она пришла в отчаяние не только от того, что потеря анонимности делала ее легкой добычей для полиции, но и потому, что статус знаменитости в современной Америке означал потерю самокритичности и резкое обеднение таланта. Мало кто мог оставаться одновременно общественной фигурой и настоящим писателем, а постоянное внимание прессы и телевидения развращали подавляющее большинство литераторов. Лора опасалась этой ловушки не меньше, чем полицейского ареста.

Неожиданно и с некоторым удивлением она вдруг осознала, что ее беспокойство о превращении в знаменитость и потере таланта означает, что она все еще верит в свое будущее, как и в то, что напишет еще не одну книгу. Прошлой ночью она не раз клялась себе, что будет сражаться до смерти, бороться до последнего, чтобы защитить сына, и в то же время ощущала полную безнадежность своего положения; их враги обладали не только неограниченной силой, но и были недосягаемы. И вот теперь в ней что-то переменилось, что-то возродило в ней слабый, осторожный оптимизм.

Может быть, причиной тому был счастливый сон.

Крис возвратился с большим пакетом булочек с орехами и корицей, тремя пакетами апельсинового сока и остальными покупками. Они ели, булочки и пили сок, и им казалось, что они никогда не ели ничего вкуснее.

Закончив завтрак, Лора попробовала разбудить своего хранителя. Он не просыпался.

Лора отдала Крису пакет апельсинового сока.

— Это для него. Будем надеяться, что он скоро проснется.

— Если он не может пить, то он не сможет проглотить пенициллин, — заметил Крис.

— Ему пока не надо его принимать. Доктор Бренкшоу сделал ему очень сильный укол, лекарство еще действует.

Но Лора была обеспокоена. Если он не придет в сознание, они никогда не узнают, почему, они оказались, а теперь и заблудились, в этом опасном лабиринте, из которого им, наверное, никогда не выбраться.

— Что будем делать дальше? — спросил Крис.

— Остановимся на заправочной станции, отдохнем, помоемся, а потом найдем оружейный магазин и купим патроны для «узи» и для револьвера. Потом… потом мы попробуем найти подходящий мотель, где можем спрятаться и переждать.

Если они найдут такое место, то по меньшей мере пятьдесят миль будут отделять их от дома доктора Бренкшоу, где враги обнаружили их в последний раз. Но что такое расстояние для людей, которые преодолевают дни и годы и не измеряют дорогу в милях?

* * *

В некоторых районах Санта-Ана и пригородах Анахейма можно было найти подходящий для них мотель. Лора не хотела останавливаться в гостинице «Красный лев», где все новое как с иголочки, все начищено до блеска; или в «Приюте автомобилистов» Говарда Джонсона с цветными телевизорами в номерах, пушистыми мягкими коврами и плавательным бассейном с подогретой водой, потому что такие солидные учреждения подразумевали наличие у клиентов надежных документов и кредитных карточек крупных банков, а Лора страшилась оставлять письменные свидетельства, которые в конечном итоге приведут к ней или полицию, или убийц. Поэтому она искала мотель, который давно не ремонтировался и не отличался особой чистотой, одним словом, какое-нибудь неприглядное место, где рады заполучить любого клиента, берут плату наличными и не задают гостям лишних вопросом.

Лора знала, что ей нелегко будет снять номер, и не удивилась, когда в первых двенадцати мотелях их не могли или не хотели принять. Постояльцами этих забытых Богом мест были молодые мексиканки с младенцами на руках или маленькими детьми, цеплявшимися за юбку, и молодые или средних лет мексиканцы в кедах, брюках цвета хаки, фланелевых рубашках и джинсовых или вельветовых куртках; на некоторых были соломенные ковбойские шляпы или бейсбольные кепи, причем все постояльцы глядели по сторонам настороженно и подозрительно. Большинство обветшалых мотелей служили меблированными комнатами для нелегальных иммигрантов, сотни тысяч которых поселились, не особенно скрываясь, в одном только округе Оранж. Целые семьи из пяти-семи человек теснились в маленьком номере, где кишмя кишели тараканы, а вся обстановка состояла из пары стульев и полуразвалившейся кровати, на которой они спали вповалку; за все это и примитивные удобства они платили сто пятьдесят и более долларов в неделю, без белья, горничной или еще каких-либо услуг. И тем не менее они были готовы терпеть эти условия, подвергаясь к тому же безжалостной эксплуатации и получая низкую заработную плату, лишь бы не возвращаться на родину и не жить под властью «революционного народного правительства», которое в течение десятилетий не могло обеспечить им никакого братства, кроме братства нищеты.

В тринадцатом по счету мотеле под названием «Синяя птица» владелец, он же и управляющий, все еще был готов обслуживать небогатых туристов и пока не поддался соблазну наживаться, обкрадывая нищих иммигрантов. Несколько номеров из двадцати четырех явно занимали нелегальные иммигранты, но тем не менее в гостинице ежедневно меняли белье, в каждом номере был телевизор и пара запасных подушек в стенном шкафу, не говоря уже о том, что здесь были горничные. Однако тот факт, что портье принял плату наличными, не спросил документов и при этом старался не смотреть Лоре в глаза, свидетельствовал, что не далее чем через год «Синяя птица» станет еще одним примером политической недальновидности и людской алчности в мире, где и без того таких примеров так же много, как могил на старом городском кладбище.

Здание мотеля было в форме буквы «п», с автомобильной стоянкой посередине, и номер Лоры находился в правом углу поперечной части дома. Большая веерная пальма поднималась у входа в их комнату, и ее буйному росту не препятствовали ни смог, ни асфальт и бетон; даже зимой она выпустила молодые побеги, словно природа утверждала свое право вернуть себе всю Землю, когда человечеству придет конец.

Не прячась, Лора и Крис разложили складное кресло и посадили на него раненого, как если бы они заботились об обычном инвалиде. Полностью одетый и с повязкой под одеждой, он мог вполне сойти за инвалида с парализованными ногами; правда, его голова беспомощно склонилась к плечу, что могло вызвать подозрение.

Комната оказалась небольшой, но сравнительно опрятной. Пол покрывал потертый, но чистый ковер, а по углам висело не так уж много паутины. Клетчатое покрывало на кровати истрепалось по краям, и его середину украшали две заплаты, но белье было выглажено и приятно пахло свежестью. Они перенесли раненого с кресла на кровать и подложили ему под голову две подушки.

Телевизор с экраном в семнадцать дюймов был прочно привинчен к столу с исцарапанным пластиковым покрытием, а ножки стола были, в свою очередь, привинчены к полу. Крис уселся на один из двух разнокалиберных стульев, включил телевизор и начал крутить треснутую ручку в поисках мультфильмов или вестерна. Он наконец выбрал себе программу с комедийными актерами, но объявил, что «они слишком глупы, чтобы смешить», и Лора подумала, что мало кто из детей его возраста мог сделать подобное замечание.

Она села на другой стул.

— Почему бы тебе не принять душ?

— И надеть ту же самую одежду? — с сомнением спросил Крис.

— Знаю, что тебе это кажется глупостью, но все-таки попробуй. Вот увидишь, будешь чувствовать себя лучше, даже в той же одежде.

— Зачем мыться, а потом надевать мятую одежду?

— С каких это пор ты стал таким франтом, что тебя волнуют подобные мелочи?

Он улыбнулся, встал со стула и с ужимками прогарцевал в ванную, изображая безнадежного идиота, который соглашается на подобное мероприятие.

— Король с королевой будут шокированы, когда увидят меня в таком виде.

— Не беспокойся, мы тебя спрячем, если они прибудут с визитом.

Через минуту он выскочил из ванной.

— Там в уборной плавает какое-то насекомое. Наверное, таракан, я точно не знаю.

— Для тебя важно, какая это разновидность? Может, ты хочешь известить ближайших родственников погибшего?

Крис рассмеялся. Господи, как хорошо было слышать его смех! Он спросил:

— Что, мне спустить воду в уборной?

— Если только ты не собираешься выловить его оттуда, положить в спичечную коробку и похоронить в клумбе под окном.

Он снова рассмеялся.

— Нет. Мы устроим похороны в море. — Он протрубил отходную и затем спустил воду.

Пока Крис мылся, комики исчезли с экрана и начался баскетбольный матч. Лора не смотрела на экран, но шум действовал ей на нервы, и она переключила телевизор на новости на одиннадцатом канале.

Некоторое время она наблюдали за раненым, ее пугал его неестественный сон. Несколько раз, не вставая со стула, она немного раздвигала портьеры и оглядывала стоянку мотеля, но никто на всем свете не мог знать, где они прячутся; пока им не грозила никакая опасность. В новостях брали интервью у молодого актера, который нудно и бестолково рассказывал о себе, и скоро Лора заметила, что он почему-то говорит о воде, но она почти дремала, и его настойчивое требование воды показалось ей неуместным и странным.

— Мама!

Лора открыла глаза, выпрямилась и увидела в дверях ванной Криса. Он только что вышел из-под душа. У него были мокрые волосы, и он был в одних трусах. При виде его худого мальчишеского тела, состоявшего из одних ребер, локтей и коленок, у нее дрогнуло сердце; он выглядел таким слабым и ранимым, таким маленьким и хрупким, что она усомнилась, сумеет ли защитить его, и страх снова зашевелился в ее душе.

— Мама, он что-то говорит. — Крис показывал на человека на кровати. — Разве ты не слышишь? Он говорит.

— Воды, — хрипло произнес раненый. — Воды.

Лора бросилась к кровати и склонилась над ним. Он пришел в сознание. Он пытался сесть, но у него не хватало сил. Его голубые глаза были открыты, и, хотя они были воспалены, их взгляд был пристальным и внимательным.

— Пить, — сказал он.

Лора позвала:

— Крис!

Он уже был рядом со стаканом воды в руке.

Лора села на кровать рядом с хранителем, приподняла ему голову, взяла у Криса стакан и начала его поить. Она поила его с перерывами, чтобы он не задохнулся. Его губы были обметаны и потрескались, а язык покрыт белым налетом, похожим на пепел. Он выпил треть стакана и знаками показал, что больше не хочет.

Лора опустила его голову на подушку, попробовала лоб. Жар спал.

Он поворачивал голову из стороны в сторону, стараясь понять, где находится. Хотя он утолил жажду, его голос оставался хриплым, надтреснутым.

— Где мы?

— Мы в безопасности, — ответила Лора.

— Мы нигде не можем быть в безопасности.

— Хочу вам сказать, что мы немного разобрались в этой немыслимой ситуации.

— Верно, — подтвердил Крис, сидя на кровати рядом с матерью. — Мы знаем, что вы путешествуете во времени.

Человек посмотрел на мальчика, с трудом улыбнулся и сморщился от боли.

— У меня есть лекарство, — сказала Лора. — Болеутоляющее.

— Не надо, — ответил ее хранитель. — Не сейчас. Попозже. Можно еще воды?

Лора снова его приподняла, и на этот раз он допил всю воду, что оставалась в стакане. Она вспомнила о пенициллине и положила ему в рот капсулу. Он проглотил ее с двумя последними глотками воды.

— Вы из какого времени? — допытывался глубоко заинтересованный Крис, не замечая, что капли стекают с его мокрых волос. — Из какого?

— Милый, — остановила его Лора, — ты же видишь, какой он слабый, ему сейчас не до вопросов.

— Но это он нам может сказать, мама. Вы из какого времени?

Человек посмотрел на Криса, потом на Лору, и в его глазах опять появилось испуганное выражение.

— А все-таки, из какого вы времени? Какой это год? Две тысячи сотый? Трехтысячный?

Своим хриплым надтреснутым голосом тот ответил:

— Одна тысяча девятьсот сорок четвертый.

Было видно, что этот короткий разговор утомил его, у него закрылись глаза, а голос звучал все тише; Лора была уверена, что он вновь погружается в забытье.

— Какой? — переспросил Крис в растерянности от полученного ответа.

— Тысяча девятьсот сорок четвертый.

— Не может быть, — удивился Крис.

— Берлин, — прошептал раненый.

— Он бредит, — пояснила Лора Крису. Усталость брала верх, и его речь звучала невнятно, но он точно произнес: «Берлин».

— Берлин? — переспросил Крис. — Вы хотите сказать, Берлин в Германии?

Но раненый уже спал, хотя это не было прежнее тяжелое забытье, а сон с легким похрапыванием; за секунду до этого он уточнил:

— В нацистской Германии.

4

Крис больше не смотрел на экран телевизора, где шла «мыльная опера»; вместе с Лорой они придвинули стулья поближе к кровати, чтобы следить за состоянием спящего человека. Крис уже оделся; мокрые волосы высохли, за исключением прядей на шее. Лоре тоже очень хотелось принять душ, но она не решалась даже на секунду отойти от раненого на случай, если он проснется и заговорит. Они с Крисом беседовали шепотом.

— Послушай, Крис, какая мысль пришла мне в голову: если эти люди из будущего, то почему они не были вооружены каким-нибудь необыкновенным оружием, например, лазерным?

— Они не хотели, чтобы кто-то догадался, что они из будущего, — объяснил Крис. — Их оружие и одежда не должны их выдавать. Но, мам, он ведь сказал…

— Я помню, что он сказал. Но это какая-то чепуха. Если они могли путешествовать в тысяча девятьсот сорок четвертом, то мы об этом наверняка бы знали, как ты думаешь?

В час тридцать раненый проснулся и сначала не мог сообразить, где он находится. Он снова попросил воды, и Лора его напоила. Он сказал, что ему стало лучше, хотя он чувствует большую слабость и все время хочет спать. Он попросил, чтобы его подняли повыше. Крис достал из шкафа дополнительные подушки, и вместе с Лорой они подложили их ему за спину.

— Как вас зовут? — спросила Лора.

— Штефан. Штефан Кригер.

Лора тихо повторила имя; это было хорошее имя, не очень звучное, но солидное, как и положено мужчине. Но оно мало подходило ангелу-хранителю, и она невольно улыбнулась при мысли, что после стольких лет, включая два десятилетия, когда она перестала верить в его существование, она по-прежнему ожидала, что его имя будет мелодичным и неземным.

— И вы из…

— Тысяча девятьсот сорок четвертого, — повторил он. Пот мелкими каплями выступил у него на лбу от усилий держаться в сидячем положении; а может быть, его взволновали воспоминания о тех временах и местах, откуда началось его путешествие. — Берлин в Германии. Знаете, был такой выдающийся польский ученый Владимир Пенловский, некоторые его считали немного сумасшедшим, даже безумцем. Он жил в Варшаве и двадцать пять лет разрабатывал теорию о природе времени, пока Германия и Россия не сговорились о вторжении в Польшу в 1939 году…

По словам Штефана Кригера, Пенловский симпатизировал нацистам и приветствовал вторжение гитлеровских войск в Польшу. Возможно, он знал, что получит от Гитлера финансовую поддержку для своих исследований, на что он не мог рассчитывать, когда у власти находились более трезвые умы. Заручившись покровительством самого Гитлера, Пенловский и его ближайший помощник Владислав Янушский перебрались в Берлин, и создали институт исследований природы времени, столь засекреченный, что он не имел официального названия. Его называли просто «Институт». Там в сотрудничестве с немецкими учеными, в равной степени преданными идее и такими же прозорливыми, питаемый обильным потоком средств «третьего рейха», Пенловский проник в тайну времени и передвижения в пространстве дней, месяцев и лет.

— Блицштрассе, — сказал Штефан.

— «Блиц» — это значит «молния», — подхватил Крис. — Как «блицкриг» — «молниеносная война» во всех этих старых фильмах.

— Тут это означает «Молниеносный Транзит», — пояснил Штефан. — Транзит сквозь время. Дорога в будущее. Скорее ее можно было бы назвать «Цукунфтштрассе», или «Дорога в будущее», — рассказывал Штефан, — поскольку Владимир Пенловский не изобрел способа отправлять людей назад в прошлое с помощью созданных им Ворот. Они могли двигаться только вперед, в свое будущее, и возвращаться обратно в свою эпоху. Видимо, существует некий космический механизм, который не дает путешествующим во временном пространстве вмешиваться в их собственное прошлое, чтобы изменить настоящее. Видите ли, если бы они могли двигаться назад во времени, в свое собственное прошлое, то возникли бы…

— Парадоксы! — возбужденно воскликнул Крис.

Штефан с удивлением посмотрел на мальчика: он не ожидал услышать от него подобное слово.

Улыбаясь, Лора сказала:

— Как я вам уже говорила, мы довольно долго обсуждали вопрос о вашем появлении, и путешествие во времени показалось нам наиболее логичным объяснением. Что же касается Криса, то перед вами мой собственный эксперт в области загадочного и неведомого.

— Парадокс, — согласился Штефан, — одно и то же слово в английском и немецком языках. Если путешествующий во времени сможет возвращаться назад в свое прошлое и влиять на какое-то историческое событие, то подобное изменение будет иметь грандиозные последствия. Оно может изменить то самое будущее, из которого он явился. Значит, он возвратится не в тот мир, который покинул.

— Парадокс! — Крис был в восторге.

— Парадокс, — согласился Штефан. — Природа явно отвергает парадоксы и не позволяет путешественнику во времени создавать такие прецеденты. И слава Богу. Потому что… представьте себе, что Гитлер направил в прошлое убийцу, чтобы уничтожить Франклина Рузвельта и Уинстона Черчилля задолго до того, как они пришли к власти, что, в свою очередь, привело бы к избранию на эти должности других людей в США и Англии, которые не были бы такими выдающимися личностями и с которыми легче было бы справиться, а это помогло бы Гитлеру одержать победу в сорок четвертом году или даже раньше.

Он говорил с большим подъемом, но было ясно, что его силы на исходе, и Лора видела, как он слабел с каждым словом. Пот вновь заблестел у него на лбу, хотя он лежал неподвижно и не подкреплял свою речь жестами. Резче обозначились круги под глазами. Но Лора не останавливала его, не настаивала на отдыхе: она хотела, она была обязана услышать все, что он расскажет; к тому же он вряд ли позволил бы ей прервать повествование.

— Предположим, что фюрер направил в прошлое людей, чтобы убить Дуайта Эйзенхауэра, Джорджа Паттона, фельдмаршала Монтгомери, убить их в колыбели, когда они еще были младенцами, уничтожить их и другие выдающиеся военные умы союзников. Тогда в 1944 году ему бы принадлежал весь мир, и в таком случае путешественники во времени возвращались бы в прошлое, чтобы убить людей, которые уже давно мертвы и не представляют опасности. Как видите, это парадокс. Слава Богу, природа не допускает подобных парадоксов, не разрешает путешественнику во времени экспериментировать со своим прошлым, иначе Адольф Гитлер превратил бы весь мир в один концентрационный лагерь и крематорий.

Они на минуту замолчали, представляя себе картину подобного земного ада. Даже Крис был взволнован такой перспективой, потому что он был ребенком восьмидесятых годов, когда злодеи в кино и на телевидении обычно изображались в виде безжалостных пришельцев с далекой звезды или нацистов. Свастика, серебряная мертвая голова, черные мундиры СС и этот непонятный фанатик с маленькими усиками особенно пугали Криса, потому что они были частью мира, который он видел по телевидению, он воспитывался на этих передачах, и Лора понимала, что этот мир был для любого ребенка в какой-то мере более реальным и пугающим, чем каждодневная жизнь. Штефан продолжал:

— Таким образом, мы в Институте могли двигаться только вперед, и это имело свои положительные стороны. Мы могли преодолевать сразу несколько следующих десятилетий и узнавать, выстояла ли Германия в тяжелые военные годы, и пытаться каким-то образом изменить ход событий. Но, конечно, мы узнали, что Германия не выстояла и «третий рейх» потерпел поражение. И все-таки, располагая такими знаниями о будущем, разве нельзя было попытаться каким-то образом изменить ход событий? Даже в сорок четвертом Гитлер мог еще спасти рейх. И, кроме того, из будущего можно было позаимствовать изобретения, которые помогли бы выиграть войну…

— Такие, как атомная бомба! — завершил Крис.

— Или сведения о том, как ее создать, — сказал Штефан. — Как вы знаете, рейх уже вел ядерные исследования, и если бы они успели достаточно рано расщепить атом…

— То они бы выиграли войну, — продолжил Крис.

Штефан попросил воды и выпил полстакана. Он хотел взять стакан здоровой рукой, но она так дрожала, что вода выплескивалась на кровать, и Лора сама его напоила.

Когда он вновь заговорил, у него иногда срывался голос.

— Поскольку при скачке в будущее путешественник находится вне времени, он перемешается не только во временном пространстве, но также и в географическом. Представьте себе, что он как бы неподвижно завис над Землей, а земной шар под ним продолжает вращение. Это, конечно, не совсем то, что с ним происходит, но это легче понять, чем вообразить его движение в другом измерении. Так вот, он завис над земным шаром, который вращается под ним, и, если расчеты скачка в будущее сделаны правильно, он может, к примеру, прибыть в Берлин точно в определенную эпоху, в тот же город, который он покинул годы назад. Но стоит ему хотя бы на несколько часов превысить или уменьшить период скачка, как Земля под ним совершит дополнительный поворот и он окажется в другой географической точке. Подобные расчеты по точному прибытию необычайно трудно выполнить в мое время, в 1944 году…

— И не представляют никакой трудности в наши дни, когда есть компьютеры, — завершил Крис.

Штефан подвинулся на подушках, прижал дрожащую руку к левому раненому плечу, как будто это прикосновение могло уменьшить боль.

— Группы немецких ученых в сопровождении людей из гестапо были тайно направлены в 1985 год в различные города Европы и Соединенных Штатов для сбора необходимой информации о производстве ядерного оружия. Документы, которые они хотели добыть, не имели грифа «секретно» и были легко доступны. Они уже располагали результатами своих исследований, и к ним надо было только добавить информацию из учебников и научных публикаций, которые в 1985 году имелись в каждой крупной университетской библиотеке. За четыре дня до того как я в последний раз покинул Институт, эти группы возвратились из 1985 года в март 1944-го и доставили документы, которые позволят «третьему рейху» создать ядерный арсенал к осени 1944 года. Несколько недель уйдет на их изучение в Институте, прежде чем решат, как и где внедрить полученные сведения в немецкую ядерную программу, чтобы не вызвать подозрения в отношении их источников. Именно тогда я понял, что мне надо уничтожить Институт со всеми его документами, а также ведущих ученых, чтобы будущее не оказалось в руках Адольфа Гитлера.

С напряженным вниманием Лора и Крис ловили каждое слово Штефана Кригера о том, как он установил заряды в Институте, как в последний день своего пребывания в 1944 году застрелил Пенловского, Янушского и Волкова и как он запрограммировал Ворота времени, чтобы перенестись в современную Америку к Лоре.

Но в последнюю минуту произошла авария. Прекратилась подача городской электроэнергии. Английские самолеты впервые бомбили Берлин в январе сорок четвертого, а американские бомбардировщики провели первый дневной налет на город шестого марта. Перебои в подаче электричества стали обычным делом не только из-за бомбардировок, но и из-за саботажников. Именно из-за таких перебоев питание Ворот производилось от автономного генератора. В тот день, когда его ранил Кокошка и он ползком преодолел Ворота, Штефан не слышал шума бомбардировщиков, значит, отключение электричества было делом рук саботажников.

— Взрывной часовой механизм тоже остановился. Ворота не были разрушены. Они по-прежнему функционируют, и люди Кокошки могут явиться сюда. А самое главное… они по-прежнему могут выиграть войну.

У Лоры опять начиналась головная боль. Она прижала пальцы к вискам.

— Но постойте, Гитлеру не удалось создать атомное оружие и выиграть вторую мировую войну, раз мы не живем в мире, где это случилось. Вам нечего беспокоиться. Каким-то образом, несмотря на всю ту информацию, которую они добыли с помощью Ворот времени, им определенно не удалось создать ядерный арсенал.

— Вы ошибаетесь, — сказал Штефан. — Пока им это не удалось, но это не значит, что это им не удастся вообще. Как я вам уже говорил, эти люди в Институте в 1944 году не могут изменить прошлое. Они не могут совершить скачок назад и переделать собственное прошлое. Но они могут менять свое будущее и наше с вами тоже, потому что путешественник во временном пространстве обладает такой возможностью, и это зависит от его воли.

— Но его будущее — это мое прошлое, — сказала Лора. — И если прошлое нельзя изменять, то как он может сделать это в отношении меня?

— Вот так, — заметил Крис. — Вот вам и парадокс.

Лора настаивала:

— Послушайте, я прожила тридцать четыре года в мире, где нет Гитлера и его наследников, так что Ворота времени ему не помогли. Гитлер проиграл.

Штефан не сдавался.

— Если бы путешествие во времени было изобретено сейчас, в 1989 году, то прошлое, о котором вы говорите, — вторая мировая война и все последующие события — нельзя было бы изменить. Вы не могли бы их изменить, потому что к вам был бы применим закон природы, который исключает скачки в прошлое и связанные с этим парадоксы. Но Америка не сумела открыть такую вещь, как путешествие во времени, или узнать, что подобное когда-то было возможно. А сотрудники Института в Берлине в 1944 году способны изменить свое будущее, и, хотя одновременно они будут изменять и ваше прошлое, это никак не противоречит законам природы. И вот тут-то и возникает самый величайший из всех парадоксов и единственный, который по каким-то причинам допускает природа.

— Вы хотите сказать, что они могут там у себя создать ядерное оружие на основе данных, которые они заполучили в 1985 году? И выиграть войну?

— Да. Если не успеть до этого уничтожить Институт.

— И что тогда? Значит, внезапно все вокруг нас изменится и мы окажемся под властью нацизма?

— Именно так. Но вы об этом никогда не узнаете, потому что вы будете другим человеком. У вас не будет того прошлого, какое у вас есть сейчас. У вас будет совершенно иное прошлое, и вы будете помнить только его и ничто другое, ничто, что случилось с вами в этой жизни, потому что этой жизни у вас никогда не было. Мир для вас будет таким, какой он есть, и вы никогда не узнаете, что был другой мир, в котором Гитлер потерпел поражение.

Страх и отчаяние охватили Лору, жизнь всегда казалась ей хрупкой и ненадежной, но эта перспектива ужасала. Мир вокруг потерял реальность и стал призрачным царством снов; в любое мгновение земля под ногами могла разверзнуться и навсегда ее поглотить.

Все более ужасаясь, она сказала:

— Если они изменят мир, в котором я выросла, то я никогда не встречу Данни, не выйду за него замуж.

— А я могу вообще не родиться, — заметил Крис.

Лора потянулась к Крису, положила руку ему на плечо, чтобы успокоить его, да и себя тоже, убедиться, что он действительно существует.

— Я сама могу не появиться на свет. Все, что я видела, все хорошее и плохое, что было в мире с 1944 года… все исчезнет, как дом из песка, а вместо этого возникнет другая, новая реальность.

— Новая и страшная, — уточнил Штефан, явно утомленный своими усилиями показать, что было поставлено на карту.

— И в этом новом мире я, возможно, не напишу ни единой книги.

— А если и напишете, — сказал Штефан, — то это будут совсем другие книги, абсурдные произведения мастера, который творит под гнетом деспотической власти, в железных тисках нацистской цензуры.

— Если эти типы создадут в 1944 году атомную бомбу, — сказал Крис, — то считайте, что от нас всех осталась одна пыль.

— Пыль, пожалуй, — согласился Штефан Кригер. — Исчезнем, не оставив никакого следа, как будто нас и не было.

— Нам надо их остановить, — объявил Крис.

— Если только нам это удастся, — сказал Штефан. — Но прежде всего мы должны выжить в этой действительности, а это трудная задача.

* * *

Штефан попросился в туалет, и Лора повела его в ванную комнату, словно медицинская сестра, привычная к уходу за больным мужчиной. Когда они вернулись обратно и Лора уложила его в постель, она вновь забеспокоилась о его состоянии: он был вялым, потным и совсем слабым.

Она в нескольких словах рассказала ему о перестрелке у Бренкшоу, когда он был без сознания.

— Если эти убийцы являются из прошлого, а не из будущего, то как они нас находят? Как они могут знать в 1944 году, что через сорок пять лет мы будем в этот день и час у доктора Бренкшоу?

— Чтобы обнаружить вас, — объяснил Штефан, — они совершили два скачка. Сначала один в более отдаленное будущее, хотя бы на пару дней вперед, к примеру, в предстоящий уик-энд, чтобы разведать, не появились ли вы где-нибудь к этому времени. Если нет — а вы не появились, — тогда они стали изучать доступную информацию. Такую, как старые номера газет. Они искали сообщения о перестрелке в вашем доме прошлой ночью, и из них узнали, что вы отвезли раненого к доктору Бренкшоу в Сан-Бернардино. Тогда они вернулись обратно в сорок четвертый год и совершили второй скачок, на этот раз рано утром сегодня, одиннадцатого января, и навестили доктора Бренкшоу.

— Они так и скачут вокруг нас, — сказал Крис Лоре. — Они могут прыгнуть вперед, чтобы разведать, где мы появились, а потом выбирать во временном потоке самое подходящее место, чтобы нас подстеречь. Это как игра: мы ковбои, а они индейцы, но только индейцы-невидимки.

* * *

— А кто такой Кокошка? — спросил Крис. — Тот, что убил моего отца?

— Он начальник службы безопасности Института, — ответил Штефан. — Он утверждал, что он родственник известного австрийского художника-экспрессиониста, только это ложь, нашего Кокошку никак нельзя было назвать тонкой натурой. Штандартенфюрер, что значит полковник, — вот кем был Генрих Кокошка, он работал на гестапо и был опытным убийцей.

— Гестапо, — в ужасе произнес Крис. — Это ведь секретная полиция?

— Государственная полиция, — поправил Штефан. — Широко известная, но действующая втайне. Когда Кокошка появился на той горной дороге в 1988 году, то для меня это тоже было неожиданностью. Мы не видели никакой молнии. Должно быть, он прибыл в отдаленную точку за пятнадцать-двадцать миль от нас, в какую-нибудь другую долину Сан-Бернардино, поэтому мы и не видели молнии.

Штефан объяснил, что молния, возвещавшая о появлении людей из прошлого, была тесно связана с местом их прибытия.

— После нашей встречи с Кокошкой на дороге я считал, что мои коллеги в Институте уже будут извещены о моей измене, но, когда я туда вернулся, никто не обратил на меня особого внимания. Я не знал, что и думать. Только когда я убил Пенловского и других, когда я в главной лаборатории готовился к последнему скачку в будущее, туда ворвался Генрих Кокошка и ранил меня. Он был жив! Он не умер на той дороге в 1988 году. Только тут я понял, что Кокошка всего несколько минут назад узнал о моей измене, когда обнаружил убитых. Он отправился в 1988 год позже, чтобы попытаться убить меня и всех вас. Это означало, что Ворота продолжали функционировать, иначе он не мог бы осуществить свой замысел, и что я был обречен на неудачу, когда хотел их разрушить. По крайней мере, в тот момент.

— Господи, у меня разламывается голова, — пожаловалась Лора.

Что касается Криса, то он прекрасно разбирался во всех сложностях путешествия во времени. Он сказал:

— Значит, сначала вы вчера появились у нас дома, а Кокошка после этого отправился в 1988 год и убил моего отца. Вот это да? Значит, мистер Кригер, вы убили Кокошку сорок три года спустя после того, как он ранил вас в лаборатории… и все-таки вы убили его до того, как он ранил вас. Правда, это фантастика, мам? Вот здорово!

— Здорово, — согласилась Лора. — А каким образом Кокошка узнал, что вы будете на горной дороге?

— Когда он понял, что я убил Пенловского, и после того как мне удалось уйти через Ворота, Кокошка, видимо, обнаружил взрывчатку на чердаке и в подвале. Затем он проверил данные автоматического регистратора, отмечающего все случаи использования Ворот. Проверка этих данных входила в круг моих обязанностей, вот почему никто раньше не обнаружил, что я совершал скачки в вашу жизнь, Лора. Как бы там ни было, сам Кокошка тоже немало попутешествовал, чтобы выяснить, куда я направился; тайно следил за мной, за тем, как я изменяю вашу судьбу. Должно быть, он следил за мной и на кладбище в день похорон вашего отца и когда я избил Шинера, хотя я этой слежки никогда не замечал. Таким образом, из всех моих путешествий в вашу жизнь — и когда я просто наблюдал за вами, и когда я вас спасал — он выбрал момент, чтобы нас убить. Меня он хотел убить, потому что я был изменником, а вас и вашу семью, потому… потому что понимал, как вы мне дороги.

«Почему? — подумала Лора. — Почему я дорога тебе, Штефан Кригер? Почему ты вмешивался в мою жизнь, чтобы изменить мою судьбу?»

Ей хотелось задать эти вопросы, но ему еще надо было многое рассказать о Кокошке. Он быстро слабел и с трудом следил за ходом своих мыслей. Лора не хотела его перебивать или путать.

Он продолжал:

— По данным хронометров и графикам пульта программирования Кокошка мог определить время и конечную цель моего путешествия, а именно вчерашний вечер и ваш дом. Видите ли, я хотел вернуться в ту ночь, когда умер Данни, как я вам и обещал, а вместо этого вернулся на год позже, и только потому, что допустил ошибку при вводе в машину моих расчетов. После того как я, раненный, покинул Институт через Ворота, Кокошка, видимо, обнаружил мои расчеты и заметил сделанную мною ошибку. Он знал, где искать меня не только прошлой ночью, но и тогда, когда был убит Данни. Можно сказать, что, когда я явился, чтобы спасти вас от гибели под грузовиком, я привел за собой убийцу Данни. Это моя вина, хотя не явись я, Данни все равно бы погиб при столкновении с грузовиком. Но все-таки вы и Крис остались живы. По крайней мере, на данный момент.

— А почему Кокошка не последовал за вами в 1989 год, в наш дом прошлым вечером? Он ведь знал, что вы ранены и будете легкой добычей.

— Но он также знал, что я буду его ждать, и боялся, что я вооружен и окажу сопротивление. Поэтому он избрал 1988 год, где я не ожидал его встретить, и его внезапное появление давало ему преимущество. Наверное, Кокошка также предполагал, что если он выследит и убьет меня в 1988 году, то я никогда не вернусь в Институт с той горной дороги и у меня не будет возможности убить Пенловского. Он воображал, что сумеет перехитрить время и аннулировать совершенное убийство и таким образом спасти руководителя Проекта. Но, конечно, это было не в его силах, потому что тогда он изменил бы собственное прошлое, а это невозможно. Пенловский и другие люди уже были мертвы, и ничто не могло их оживить. Если бы Кокошка лучше разбирался в законах перемещения во временном пространстве, он бы знал, что я его убью, когда он последовал за мной в 1988-м, потому что к тому моменту, когда он совершил этот скачок, чтобы отомстить за Пенловского, я уже благополучно вернулся из этой ночи в Институт.

Крис спросил:

— Как ты себя чувствуешь, мама?

— В самый раз принять тройную дозу аспирина.

— Я понимаю, что во всем этом трудно сразу разобраться, — продолжал Штефан. — Но вы хотели знать, кто такой Генрих Кокошка. Или, вернее, кем он был. Это он снял заряды, которые я установил. Из-за него и из-за перерыва в подаче электричества остановился часовой механизм взрывателя и Институт по-прежнему стоит на месте. Ворота продолжают функционировать, а агенты гестапо пытаются выследить нас в вашем времени, чтобы убить.

— Зачем? — спросила Лора.

— Чтобы отомстить, — объяснил Крис.

— Неужели они совершают скачок через сорок пять лет, чтобы убить нас ради мести? — удивилась Лора. — Наверное, тут есть что-то другое.

— Вы угадали, — ответил Штефан. — Они хотят уничтожить нас, потому что считают, что мы единственные люди, которые могут найти способ уничтожить Ворота до того, как нацисты выиграют войну и изменят свое будущее. И их опасения вполне оправданны.

— Но как? — в растерянности спросила Лора. — Как мы можем уничтожить Институт сорок пять лет тому назад?

— Пока не знаю, — ответил Штефан. — Надо подумать.

У Лоры были новые вопросы, но Штефан покачал головой. Он окончательно обессилел и скоро снова погрузился в сон.

* * *

Крис пообедал бутербродами с арахисовой пастой и другими припасами, купленными в супермаркете. У Лоры не было аппетита.

Она рассчитывала, что Штефан проспит несколько часов, и поэтому приняла душ. И сразу почувствовала себя значительно лучше, даже в мятой одежде.

Послеобеденное время на телевидении было заполнено всякой чепухой: «мыльные оперы», телевизионные игры, снова «мыльные оперы», повтор сериалов и неизменный Фил Донахью, мелькающий среди публики в студии, пытаясь вызвать у нее понимание и сочувствие к печальной судьбе дантистов-трансвеститов.

Она добавила в обойму «узи» патронов, которые купила этим утром в оружейном магазине.

Снаружи угасал день, и в вышине возникали и росли кучи темных облаков, пока не закрыли всю голубизну неба. Веерная пальма, рядом с которой стоял похищенный «Бьюик», плотнее сомкнула свои ветви в ожидании бури.

Лора расположилась на одном из двух стульев, положила ноги на кровать, закрыла глаза и немного подремала. Она проснулась от плохого сна: ей пригрезилось, что она не из плоти, а из песка и налетевший ливень стремительно размывает ее тело. Крис спал, сидя на втором стуле, и Штефан на кровати был по-прежнему погружен в спокойный глубокий сон.

Пошел дождь, глухо барабаня по крыше мотеля, колотя по лужам на стоянке, отчего возникал равномерный усыпляющий шум. Это был обычный, характерный для Южной Калифорнии дождь, почти что тропический ливень, упорный и бесконечный, без грома и молнии. Иногда тут случались дожди в сопровождении подобной пиротехники, но не так часто, как в других местах. Теперь у Лоры были особые причины благодарить Бога за такие особенности климата, потому что, появись молния и загреми гром, ей пришлось бы раздумывать, что это такое: естественное природное явление или знак прибытия агентов гестапо из другой эпохи.

Крис проснулся в пять пятнадцать, а Штефан Кригер спустя пять минут. Оба объявили, что голодны; у Штефана появились и другие признаки выздоровления. Если раньше глаза у него были воспалены и слезились, то теперь эти симптомы исчезли. Опираясь на здоровую руку, он сумел сесть на кровати. Его левая рука, раньше бесчувственная и бесполезная, теперь ожила, и Штефан мог ее сгибать, двигать пальцами и даже сжимать их в кулак.

Лоре хотелось вместо обеда получить ответы на свои вопросы, но жизнь, среди прочего, научила ее терпению. Когда этим утром в одиннадцать они подъехали к мотелю, она приметила на другой стороне улицы китайский ресторанчик. С неохотой оставив Штефана и Криса, она вышла под дождь на улицу и направилась к нему, чтобы запастись едой.

Она спрятала под куртку свой «смитт-вессон» и оставила «узи» на кровати рядом со Штефаном. Автомат был слишком большим и тяжелым для Криса, а Штефан в случае необходимости мог привалиться к спинке кровати и вести стрельбу одной правой рукой, хотя боль от отдачи в левом плече была бы невыносимой.

Она вернулась, мокрая от дождя, и разложила вощеные коробки с пищей для себя и Криса на кровати, а две порции мясного бульона с яйцом для Штефана поставила на столик у изголовья. Запахи в ресторане разбудили ее аппетит, и она накупила еды с избытком: курицу в лимонном соусе, мясо по-кантонски, креветки в тесте, свинину в соевом соусе, печенку с грибами и две коробки риса на гарнир.

Пока Лора с Крисом пробовали все блюда подряд с помощью пластмассовых вилок, запивая еду кока-колой, которую Лора взяла в автомате мотеля, Штефан пил бульон. Он думал, что не сможет есть что-то более тяжелое, но после бульона решил попробовать курицу и печенку.

Пока они ели, он, по просьбе Лоры, рассказывал о себе. Он родился в 1909 году в немецком городе Гиттелдс в горах Гарца; таким образом, ему было сейчас тридцать пять лет.

— С другой стороны, — заметил Крис, — если учесть те сорок пять лет, которые вы перепрыгнули, когда путешествовали во времени из 1944 года в 1989-й, то вам на самом деле все восемьдесят. — Крис рассмеялся довольным смехом. — Да, вы действительно прекрасно выглядите для восьмидесятилетнего старикашки!

После первой мировой войны семья переехала в Мюнхен. Отец Штефана, Франц Кригер, уже в 1919 году поддерживал Гитлера и состоял членом Немецкой рабочей партии с того самого момента, как Гитлер начал свою политическую карьеру в этой организации. Вместе с Гитлером и Антоном Дрекслером он разрабатывал платформу, которая позволила в конечном итоге превратить это первоначальное общество для дебатов в настоящую политическую партию, позднее ставшую национал-социалистской.

— Я одним из первых вступил в гитлерюгенд, когда его организовали в 1926 году, мне тогда было семнадцать, — рассказывал Штефан. — Не прошло и года, как я уже был в рядах штурмовиков, или СА, коричневорубашечников, боевого кулака партии, точнее, настоящей неофициальной армии. К 1928 году я стал членом СС…

— Членом СС! — перебил Крис с ужасом и одновременно некоторым почтением, как если бы речь шла о вампирах или оборотнях. — Вы были членом СС? Вы носили черную форму с серебряной мертвой головой, и у вас был кинжал?

— Тут мне нечем хвастаться, — ответил Штефан Кригер. — В те времена я, конечно, очень этим гордился, это ясно. Я был глупцом. Глупцом, который во всем следовал воле отца. Первоначально СС была небольшой элитной группой, и в наши задачи входила охрана фюрера, даже ценою собственной жизни, если бы это понадобилось. Нам было от восемнадцати до двадцати двух, мы были молодые, невежественные и горячие. В свою защиту могу сказать, что я был не таким уж горячим, не то что фанатики, которые меня окружали. Я выполнял волю отца и в те времена совершенно ни в чем не разбирался.

Порывы ветра с дождем ударяли в окно, вода громко журчала в водосточном желобе снаружи.

После сна и особенно бульона Штефан ожил. Но теперь, вспоминая молодость, проведенную в кипящем котле ненависти и смерти, он вновь побледнел, и его глаза, казалось, еще глубже запали в темных глазницах.

— Мне и в голову не приходило выйти из СС, это было завидное положение, да я и не мог этого сделать, не вызвав подозрения, что я потерял веру в нашего обожаемого фюрера. Но с каждым годом, месяцем, а потом и днем я начал испытывать все большее отвращение к тому, что видел, этому безумию, убийствам и террору.

Лоре не хотелось больше ни креветок в тесте, ни курицы в лимонном соусе, ни даже просто риса; у нее пересохло во рту. Она отодвинула в сторону коробки с пищей, довольствуясь кока-колой.

— Но если вы оставались в рядах СС, то когда же вы получили образование? Когда начали заниматься научными исследованиями?

— А, вы об этом, — сказал Штефан. — Но я в Институте не занимался научной работой. У меня нет высшего образования. Правда, в течение двух лет я проходил курс интенсивного обучения английскому языку, чтобы научиться говорить с достаточно хорошим американским акцентом. Я был участником проекта по засылке сотен глубоко засекреченных агентов в Великобританию и Соединенные Штаты. Но я не мог до конца избавиться от немецкого акцента, и поэтому меня не могли использовать; кроме того, мой отец поддерживал Гитлера с самого начала, поэтому они меня считали очень надежным элементом и нашли для меня другое применение. Я выполнял особые задания фюрера, всякие деликатные поручения, обычно в качестве посредника между враждующими фракциями в правительстве. Это было отличное место для сбора информации, что я и делал с 1938 года.

— Вы были шпионом? — возбужденно спросил Крис.

— В некотором роде да. Я старался внести хотя бы небольшой вклад в уничтожение рейха, чтобы как-то загладить свою вину за прошлое, когда я ему служил добровольно. Я хотел искупить свою вину, хотя понимал, что это невозможно. И вот осенью 1943 года, когда у Пенловского дела пошли особенно успешно, меня назначили в Институт наблюдателем, личным представителем фюрера. А также в качестве морской свинки, первого человека, которого отправят в будущее. Видите ли, когда пришло время проводить испытания, они не желали рисковать Пенловским, Янушским или Гельмутом Волковым, и даже Миттером или Шенком или еще каким-нибудь ученым, чья потеря могла бы повредить Проекту. Никто не знал, вернется ли обратно человек, как обязательно возвращались животные, и вернется ли обратно целым и невредимым.

Крис с серьезным видом кивнул:

— Да, конечно, путешествие во времени могло оказаться болезненным, или воздействовать на психику, или еще что-нибудь такое. Как знать?

«Действительно, как знать?» — подумала Лора.

Штефан продолжал:

— Еще они хотели, чтобы тот, кого они посылают, был надежным и мог сохранить в секрете свое задание. Выбор пал на меня.

— Офицер СС, шпион и первый хрононавт, — сказал Крис. — Вот это карьера.

— Очень желаю тебе, чтобы твоя карьера не была столь бурной, — сказал Штефан Кригер. Затем он смелее, чем прежде, посмотрел на Лору. У него были прекрасные, необычайной голубизны глаза, но в них застыло страдальческое выражение. — Лора… что вы теперь думаете о своем хранителе? Он совсем не ангел, а пособник Гитлера, эсэсовский преступник.

— Преступник, нет, ни в коем случае, — сказала Лора. — Возможно, ваш отец, ваша эпоха и ваше общество и попытались сделать из вас преступника, но они не могли лишить вас внутреннего стержня, покорить вашу душу. Вы не преступник, Штефан Кригер. И никогда им не были. Никогда.

— Но и не ангел, — сказал он. — До ангела мне далеко, Лора. После смерти, когда Высший Судия увидит, как я запятнал свою душу, мне предоставят местечко в аду.

Дождь, что стучал по крыше, был подобен потоку убегающего времени, многим миллионам драгоценных минут, часов, дней и лет, потерянных и невозвратимых, как капли, исчезающие в трубах и ручейках.

* * *

Лора собрала остатки пищи и бросила их в мусорный бак позади мотеля, взяла еще три бутылки кока-колы из автомата, по одной на каждого, и наконец решила задать своему хранителю тот самый вопрос, который не давал ей покоя с тех пор, как он пришел в себя.

— Почему? Почему такое внимание ко мне, к моей жизни, почему вы хотели мне помочь, почему спасали мне жизнь, приходили ко мне на помощь? Ради Бога, объясните мне, каким образом моя судьба связана с нацистами, путешественниками во времени и судьбой мира?

Его третьим путешествием в будущее, объяснил Штефан, было посещение Калифорнии в 1984 году. Он выбрал Калифорнию потому, что два его предыдущих путешествия, две недели в 1954-м и две недели в 1964 году, убедили его, что Калифорния, возможно, будет ведущим культурным и современным научным центром передовой страны мира. Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый, потому что ровно сорок лет отделяли эту эпоху от его собственной. К тому времени он был не единственным человеком, пользовавшимся Воротами; к нему присоединились еще четверо, как только было доказано, что эти скачки в будущее безопасны. Во время третьего путешествия Штефан продолжал знакомство с будущим, изучал в подробностях события в мире в ходе войны и после нее. Он также изучал научные достижения за сорок лет, которые следовало переправить в сорок четвертый год, чтобы помочь Гитлеру выиграть войну; но не потому, что он хотел способствовать успеху этого плана, а потому, что он хотел его саботировать. Его работа включала чтение газет, просмотр телевизионных программ и просто участие в каждодневной жизни американского общества, чтобы глубже познакомиться с эпохой конца двадцатого века.

Откинувшись на подушки, он вспомнил это третье путешествие, и его голос звучал без грустных интонаций, совсем по-иному, чем когда он описывал свою мрачную жизнь до 1944 года.

— Вы не можете представить, что я почувствовал, когда впервые оказался на улицах Лос-Анджелеса. Если бы я совершил в будущее скачок длиною в тысячу лет, а не в сорок, вряд ли я был бы так поражен. Автомобили. Автомобили повсюду, и великое множество немецких, что означало определенное прощение греха войны, принятие новой Германии, и это меня глубоко тронуло.

— У нас есть «Мерседес», — объявил Крис. — Неплохая машина, но мне джип больше нравится.

— Автомобили, — продолжал Штефан, — уровень жизни, удивительные достижения повсюду: цифровые часы, домашние компьютеры, видеомагнитофоны, позволяющие смотреть фильмы прямо у себя дома. Даже через пять дней после моего прибытия я не мог опомниться от этого приятного сюрприза и каждое утро ждал новых чудес. На шестой день я проходил мимо книжного магазина в Вествуде и увидел людей, которые ждали, чтобы автор подписал им свою книгу. Я зашел внутрь, чтобы порыться в книгах, а заодно выяснить, какая книга пользовалась таким успехом: это помогло бы мне лучше понять американское общество. И я увидел вас, Лора, вы сидели у стола со стопками вашего третьего романа «Ступени», первого, который имел по-настоящему большой успех.

Лора в недоумении наклонилась вперед, подвинулась на самый кончик стула.

— «Ступени»? Но у меня нет романа с таким названием.

Крис опять понял первым.

— Эту книгу ты написала в той, другой жизни, которую ты бы прожила, если бы мистер Кригер не внес в нее коррективы.

— Вам было двадцать девять, когда я впервые увидел вас в книжном магазине в Вествуде, — сказал Штефан. — Вы сидели в инвалидном кресле, потому что у вас были искривленные парализованные ноги. Ваша левая рука тоже была частично парализована.

— Мама, ты была калекой? — удивился Крис. — Инвалидом?

Лора приподнялась со стула, потому что, хотя слова хранителя казались чистой фантазией, она почувствовала, что это была правда. Где-то в самых глубинах души, даже не инстинктом, а неким примитивным подобием чувства, она угадала безошибочность этого образа, увидела себя в инвалидном кресле, с изуродованными безжизненными ногами; возможно, она уловила отдаленное эхо той, иной, искалеченной судьбы.

— Вы такой родились, — объяснил Штефан.

— Почему?

— Я узнал причину значительно позже, после того как подробно изучил вашу жизнь. Врач, который в 1955 году принимал роды в Денвере в Колорадо, был алкоголиком по имени Марквелл. У вашей матери были вообще трудные роды.

— Моя мать умерла во время родов.

— И в той жизни она умерла тоже. Но в той, прежней, жизни Марквелл не сумел хорошо принять роды и повредил вам позвоночник, отчего вы остались инвалидом на всю жизнь.

Лора вздрогнула. Словно проверяя, что она действительно избежала той жизни, первоначально уготованной ей судьбой, она поднялась и подошла к окну на своих совершенно здоровых и послушных ей ногах.

Штефан сказал Крису:

— Когда я увидел ее в тот день в инвалидном кресле, твоя мать была необыкновенно красивой. Она была прекрасна. Конечно, у нее было то же лицо, что и сейчас. Она излучала мужество и была в таком хорошем настроении, словно не замечала своих физических недостатков. Люди, подходившие к ней с книгой, получали не только автограф, но и шутку. Твоя мать была обречена провести всю свою жизнь в инвалидном кресле, но она оставалась остроумной, веселой. Я наблюдал за ней издалека и был очарован и глубоко тронут, такого не случалось со мной никогда прежде.

— Она у меня что надо, — заметил Крис. — Мамочка ничего не боится.

— Твоя мамочка боится, и еще как, — сказала Лора. — Весь этот сумасшедший разговор напугал твою мамочку до смерти.

— Ты никогда ни от чего не убегаешь и не прячешься, — сказал Крис и повернулся, чтобы посмотреть на нее. Он покраснел: мальчикам его возраста не пристало проявлять свои чувства, именно в это время им начинает казаться, что они куда мудрее своих матерей. Обычно подобное открытое выражение восхищения приберегается до той поры, когда ребенку стукнет сорок или когда мать умрет, в зависимости от того, какое событие наступит первым. — Может, ты и боишься, но никогда этого не показываешь.

Лора еще девочкой поняла, что те, кто проявляет страх, в первую очередь подвергаются нападению.

— В тот день я купил экземпляр «Ступеней», — продолжал Штефан, — и вернулся к себе в гостиницу. Я прочитал роман за ночь, и в некоторых местах он был таким трогательным, что я плакал… А в других таким забавным, что я не мог удержаться от смеха. На следующий день я купил две другие ваши книги, «Серебряные локоны» и «Ночные поля», и они были такими же талантливыми и волнующими, как «Ступени», которые сделали вас знаменитой.

Странно было слушать, как ее хвалят за книги, которые она не написала в этой жизни. Но больше, чем содержание этих романов, Лору волновал другой страшный вопрос, который только что пришел ей в голову:

— В той, другой жизни, в том, другом 1984 году… была ли я замужем?

— Нет.

— Но я встретила Данни и…

— Нет. Вы никогда не встречали Данни. Вы никогда не были замужем.

— А я никогда не родился! — воскликнул Крис.

Штефан объяснил:

— Нет, все эти вещи случились, потому что я вернулся назад, в прошлое, в Денвер, в 1955 год, и воспрепятствовал тому, чтобы доктор Марквелл принимал роды у вашей матери. Второй доктор, заменивший Марквелла, не мог спасти вашу мать, но он доставил вас в этот мир в целости и сохранности. И с этого момента все изменилось в вашей жизни. Да, я изменял ваше прошлое, но для меня это было будущее, поэтому оно поддавалось изменениям. Спасибо небу за эту особенность путешествия во времени, иначе я не мог бы вас спасти, и вы были бы обречены на жизнь инвалида.

Снова налетел ветер и обрушил на окно потоки воды.

Лорой овладело прежнее чувство, что комната, где она находится, земля, на которой стоит этот дом, да и вся Вселенная были ненадежны и подвержены внезапным переменам, не более прочны, чем дым, который в любое мгновение может быть развеян дыханием бури.

— С тех самых пор я наблюдал за вашей жизнью, — продолжал Штефан. — С середины января до середины марта сорок четвертого я совершил более тридцати тайных путешествий, чтобы узнать, как вы живете. Во время четвертого такого путешествия, когда я отправился в 1964 год, я обнаружил, что вас уже год нет в живых, вас и вашего отца; что вас убил наркоман при нападении на бакалейную лавку. Тогда я совершил путешествие в 1963 год и убил его, прежде чем он сумел убить вас.

— Наркоман? — переспросил Крис.

— Я потом тебе все расскажу, дорогой.

Штефан продолжал:

— Можно сказать, что до той самой ночи, когда Кокошка появился на горной дороге, дела у меня шли успешно, и я во многом улучшил и облегчил вашу жизнь. Мое вмешательство никак не лишило вас вашего таланта, и книги, которые вы писали, были ничуть не хуже тех, что вы написали в другой жизни. Это другие книги, но в той же тональности, что и те, прежние.

Лора почувствовала, что ее не держат ноги; она отошла от окна и села на стул.

— И все-таки почему? Почему вы приложили столько усилий, чтобы улучшить мою жизнь?

Штефан посмотрел на Криса, потом на Лору и, опустив глаза, наконец сказал:

— Когда я увидел, как вы подписываете книги в этом инвалидном кресле, когда я прочитал другие ваши романы, я вас полюбил… полюбил по-настоящему.

Крис задвигался на стуле, явно смущенный проявлением подобных чувств к его матери.

— А ваша душа была еще прекрасней вашего лица, — негромко произнес Штефан. Он по-прежнему не поднимал глаз. — Я полюбил вас за ваше великое мужество, может быть, потому, что в моем собственном мире чванливых, надменных фанатиков в черных мундирах я не видел проявлений подлинного мужества. Они совершали чудовищные преступления якобы во имя народа и называли это мужеством. Они были готовы отдать жизнь за извращенный тоталитарный идеал и тоже называли это мужеством, когда на деле это идиотизм, безумие. Я полюбил вас за ваше чувство достоинства, потому что у меня самого его не было, а у вас оно проявлялось в каждом жесте. Я полюбил вас за сострадание, которое проявлялось на каждой странице ваших книг, потому что в моем мире сострадание было редкостью. Я полюбил вас, Лора, и понял, что я могу сделать для вас. Это сделали бы для своих любимых все мужчины на земле, обладай они силой богов. Я постарался избавить вас от самого плохого, что было написано в вашей судьбе.

Он наконец поднял глаза. Они были необычайной голубизны и выражали муку.

Лора была глубоко ему благодарна. Но она не могла ответить на его любовь, потому что совсем его не знала. И все же его искреннее чувство, его страсть, которая заставила Штефана изменить Лорину судьбу и пересечь бурный океан времени, чтобы оказаться рядом с ней, вернули ему тот волшебный ореол, который некогда его окружал в ее глазах. Он снова стал почти что божеством, поднятым на высоту из массы смертных за свою бескорыстную преданность ей, Лоре.

* * *

В эту ночь Крис лег спать вместе со Штефаном на скрипучем матрасе. Лора пыталась уснуть, устроившись на двух стульях.

Дождь, убаюкивая, непрерывно шумел за окном, и Крис быстро заснул. Лора слышала его спокойное дыхание.

Просидев в темноте час без сна, она тихо спросила:

— Вы спите?

— Нет, — тут же отозвался Штефан.

— Данни, — сказала она. — Мой Данни…

— Да?

— Почему вы…

— Не совершил еще одно путешествие в ту ночь 1988 года и не убил Кокошку до того, как он убьет Данни?

— Да. Почему?

— Потому что… Видите ли, Кокошка принадлежал к эпохе 1944 года, поэтому его убийство Данни и его собственная смерть была частью моего прошлого, которое я не мог переделать. Если бы я предпринял попытку вновь вернуться в ту ночь восемьдесят восьмого, только несколько раньше, чтобы остановить Кокошку, прежде чем он убьет Данни, силы природы немедленно вернули бы меня через Ворота обратно в Институт, и я не сделал бы и шага вперед во времени; закон природы против парадоксов, и он пресек бы в самом начале возможность подобного путешествия.

Лора молчала.

Штефан спросил:

— Вы поняли?

— Да.

— И вы смирились?

— Я никогда не смогу смириться со смертью.

— Но мне… мне вы верите?

— Пожалуй, верю.

— Лора, я знаю, как сильно вы любили Данни Паккарда. Если бы я мог спасти его даже ценою собственной жизни, я бы это сделал не задумываясь.

— Я вам верю, — повторила Лора. — Потому что без вас… у меня никогда не было бы Данни.

— А Угорь? — спросила Лора.

— Судьба стремится восстановить предопределенный ход событий, — сказал Штефан из темноты. — Когда вам было восемь, я застрелил наркомана и спас вас от насилия и смерти, но неумолимая судьба поставила на вашем пути еще одного педофила и потенциального убийцу Вилли Шинера. Угря. Но судьба также решила, что вы будете писательницей, что ваши книги будут нести миру одно и то же послание, как бы я ни менял вашу жизнь. И это положительная сторона вашей судьбы. Есть что-то пугающее и одновременно обнадеживающее в том, что некая сила старается восстановить нарушенные замыслы судьбы… Как если бы во Вселенной была закономерность, нечто такое, что мы можем назвать Богом, несмотря на то что он упорно обрекает нас на страдания.

Некоторое время они слушали, как дождь и ветер наводили чистоту снаружи.

Лора спросила:

— Почему вы не защитили меня от Угря?

— Один раз я устроил ему засаду у него дома…

— Вы его сильно избили. Я знала, что это вы.

— Не только избил, но и предупредил, чтобы он оставил вас в покое. Я пригрозил, что убью его в следующий раз.

— Но после этого он стал еще сильнее меня преследовать. Почему вы тогда его не убили?

— Я должен был это сделать. Не знаю, почему я его не убил… Наверное, потому, что видел слишком много убийств, сам тоже принимал в них участие… Я понадеялся, что на этот раз обойдусь без крови.

Лора подумала о его собственном мире с войнами, концентрационными лагерями и геноцидом и не могла понять его логики, тем более что Шинер вряд ли заслуживал снисхождения.

— А когда Шинер набросился на меня у Доквайлеров, почему вы не пришли мне на помощь?

— Я снова проконтролировал вашу жизнь, когда вам исполнилось тринадцать, уже после того как вы сами убили Шинера и сохранили себе жизнь, поэтому я решил не возвращаться обратно, чтобы с ним расправиться.

— Да, я выжила, — сказала Лора. — А вот Нина Доквайлер — нет. Может быть, если бы она не пришла и не увидела всю эту кровь, мертвое тело…

— Может быть, — сказал Штефан. — А может быть, и нет. Судьба по мере возможности держится установленной линии. Поймите, Лора, я не мог защитить вас в каждом отдельном случае. Для этого мне следовало совершить десять тысяч скачков во времени. И такое обширное вмешательство вряд ли было бы для вас благом. Не испытай вы превратностей судьбы, вряд ли вы стали бы женщиной, которую я полюбил.

Они замолчали.

Лора слушала звуки дождя и ветра.

Она слушала биение своего сердца.

Наконец она сказала:

— Я вас не люблю.

— Я вас понимаю.

— А, казалось бы, должна. Хотя бы немного.

— Вы меня совсем не знаете.

— Может быть, я никогда вас не полюблю.

— Я знаю.

— Несмотря на все то, что вы для меня сделали.

— Я понимаю. Но сначала нам надо выдержать все испытания… У нас еще будет время.

— Да, — подтвердила Лора. — У нас еще будет время.

Глава 6. День сменяет ночь