— Продолжай!
Симона наклонила голову.
— Понимаешь, я, как ни глупо это звучит, по-прежнему верю в то, что любовь побеждает все. Возможно, жизнь дает не так уж и много примеров такой любви, но… — Она помолчала и пожала плечами. — Я постоянно вспоминаю, например, историю любви Эванжелины — прекрасной героини стихотворной драмы Лонгфелло или трагедию Тристана и Изольды, другие великие истории любви и в их героях нахожу тот идеал человеческих отношений, который готова безоговорочно принять…
Бенджамин сидел, не шелохнувшись, и на лице у него не дрогнул ни единый мускул.
— Ну как? Я не слишком раздражаю тебя своим романтизмом? — обеспокоенно спросила она.
— Нисколько!
— Ты бесконечно добр! За время пребывания в доме Антуана и Симоны Шарне ты невольно заразился духом филантропии и сросся с ролью доброхота.
— Симона!
Но она уже поднялась со скамьи.
— Бенджамин, спасибо, что ты мне все это рассказал, — спокойно и твердо проговорила она. — Не знаю почему, но мне стало гораздо легче. В какой-то момент я устыдилась своего собственного малодушия и решила бороться за тебя до конца. Теперь мы знаем друг друга, как самих себя, знаем наши мечты и планы.
— И что из этого следует?
— Из этого следует, что у меня хватит самообладания и выдержки, чтобы предстать перед глазами Антуана и убедить его в том, что ты для меня более не существуешь, я счастлива и довольна жизнью и все у меня еще впереди.
— Так вот к каким выводам ты пришла! — Бенджамин метнул на нее тяжелый взгляд, полный тоски и злобы.
Симона попятилась назад, споткнулась и, вероятно, упала бы, если б мистер Рок не поддержал ее.
— Я в полном порядке! — торопливо сказала девушка, но он не отпускал ее от себя. — Почему ты так на меня смотришь?
— Иногда ты просто неописуема, Симона! Ты обладаешь удивительной способностью вскружить голову, а потом словно ледяной водой окатить! Ты не задумывалась, сколько этих историй существовало в действительности? Признаться, я считал тебя более трезвой и реалистичной, чем ты оказалась на самом деле!
— Я не знаю, часто или нечасто рождаются такие люди, способные глубоко и преданно любить, — тихо сказала Симона, — но твердо верю в одно — идеалы существуют для того, чтобы к ним стремиться. Кроме того, у меня перед глазами пример моего отца, который так и не женился больше, а все потому, что не смог изжить из сердца живое воспоминание о матери. Такое случается в жизни, Бенджамин, просто надо это видеть так, как вижу я.
— А такое случается?..
— Бенджамин, не надо!..
Но он уже целовал ее.
— Ну, — спросил он, оторвавшись от ее губ, — что же лучше: целоваться при жизни или витать в облаках в ожидании редких чудес?
— Зачем, Бен! — выдохнула она. — Ты же прекрасно понял, о чем я говорила.
— Я понимаю только то, что ты живешь в стране фантазий, и чем раньше ты оттуда вырвешься, тем лучше! — Он снова сильно обнял ее и, если было бы возможно, вобрал ее в себя всю, а не только эти горячие и упрямые губы.
Симона пыталась бороться, но силы были неравны. Когда же через минуту он освободил ее, она находилась на грани истерики, потому что внутри нее снова вспыхнула все та же безудержная, всепоглощающая страсть, от которой она все эти дни тщетно пыталась избавиться. Они смотрели друг другу в глаза, не видя и не слыша ничего вокруг себя, охваченные пламенем желания.
— Если бы рядом была кровать, представляешь, Симона, чем все это могло кончиться? — он слегка коснулся ее груди. — Мы бы снова с тобой словно с цепи сорвались и забыли обо всем на свете. Я бы сбросил с тебя одежды, и ты отчаянно, без оглядки опять отдала мне свое тело, нежное, как цветок орхидеи. И ты хочешь убедить меня, что все это не имеет никакого значения?
— Все эти красивые слова ничто по сравнению с твоими убеждениями! Они означают лишь то, что ты не прочь еще раз-другой переспать со мной!
— А ты — со мной! — не спуская с нее влюбленных глаз, сказал Бенджамин. — Помнишь, однажды ты это уже проделала?
— Помню, и даже слишком хорошо, — враждебно отстранилась от него Симона. — Помню, как отдалась мужчине, который видит во мне всего лишь любовницу.
— Я не мог обращаться с тобой, как с любовницей, потому что…
— Ты ни с одной из женщин не способен обращаться иначе, потому что на тебе, как бы ты ни скрывал этого, лежит печать неисцелимого одиночества! — мстительно бросила она. — Более того, только переспав с тобой начинаешь по-настоящему понимать, какой страшной трагедией будет грядущее неизбежное расставание. Так уж лучше пусть оно случится поскорей!
— Простите, пожалуйста, — вмешался в разговор странный голос со стороны, и оба они, вздрогнув от неожиданности, увидели за своей спиной на тропе двух слепых туристов. — Мы ни за что не стали бы вам мешать, но…
— Тысяча извинений, что мы перегородили вам путь! — воскликнул Бенджамин, оттащив Симону в сторону. — Дорога свободна, можете идти по маршруту дальше.
— Не правда ли, чудесный день! — с чувством сказал один из туристов, но в голосе его угадывалось некоторое смущение.
— Великолепный! — в один голос ответили Бенджамин и Симона. Они еще долго смотрели вслед осторожно ступающим слепым путникам, пока те не исчезли за высокими зарослями кустарника.
— Одно утешение, что они не смогут нас узнать, — пробормотала она. — Я почувствовала себя абсолютной дурой.
Бенджамин хмуро покосился на нее.
— Интересно, как долго они стояли и ждали?
Уловив смысл его слов, Симона залилась краской. Бенджамин усмехнулся и ущипнул ее за щеку.
— Ничего страшного, дорогая! — утешил он ее. — Ты же сама сказала, что они нас не могли видеть.
— Они могли запомнить наши голоса, — еле слышно отозвалась мисс Шарне.
— Ага, понятно! Зато мы запомнили их лица, и теперь единственная наша задача держаться от них как можно дальше.
— Не забудьте, мистер Рок, у вас сегодня вечером лекция! — с преувеличенным почтением напомнила ему Симона.
Бенджамин тихо выругался и вдруг разразился хохотом.
— Я могу говорить с акцентом! — сообщил он.
— По-моему, здесь нет ничего смешного! — сказала Симона.
— Знаешь, иногда в тебе совершенно атрофируется чувство юмора!
— Только тогда, когда попадаю в непредвиденную ситуацию! — отмахнулась она. — Твое тело…
— Сводит тебя с ума? Могу ответить тебе тем же, Симона. И я вовсе не шучу!
— Давай не будем начинать все с самого начала! — Она почувствовала, как с каждым мгновением нарастает в ней возбуждение, и вдруг испугалась, что скоро уже не сможет с ним совладать.
— Ты что-нибудь предлагаешь взамен? — спросил он, не спуская с нее насмешливого взгляда.
— Вернуться обратно, в коттедж, — резко ответила она.
— С тем, чтобы у тебя было время обдумать, чего именно ты желаешь: воевать со мной, спать со мной, делать и то, и другое одновременно или вернуться домой к Антуану, — неторопливо перечислил Бенджамин нехитрый набор предстоящих возможностей. — Дай Бог, чтобы я ошибся, но мне кажется, что от всей твоей хваленой выдержки и самообладания не останется и следа, как только мы расстанемся…
Симона дернулась, но тут же взяла себя в руки.
— Ох уж это уязвленное мужское самолюбие! — покачала она головой.
— Есть и такая вещь!
— Ты понимаешь, что ведешь себя как какой-нибудь подросток?
Бенджамин издевательски наклонил голову, не спуская с нее влажно блестевших карих глаз.
— Больше ни за что на свете не доверю тебе ни одной тайны!
— А вот это жаль! — покачал головой Бенджамин. — После сегодняшних откровений ты предстала передо мной совсем в ином свете!
— В самом невыгодном для меня, надо полагать! — в сердцах ответила Симона и решительно зашагала по тропинке.
Бенджамин догнал ее в два шага и обнял за плечи.
— Успокойся, все в полном порядке, — сказал он серьезно. — Мое уязвленное мужское самолюбие удовлетворено, и я снова держу себя в руках.
Симона молчала.
— И если на то пошло, — продолжил он, — я не вижу в твоем признании ничего смешного, а тем более — дурацкого.
— А кто издевался над тем, что я пребываю в стране фантазий?
— Это, скорее, от зависти, — тихо сказал он. — Большинству людей путь туда, увы, заказан…
— Кажется, да, — тяжело вздохнула она. — Но ведь это не повод совершенно отрицать ее существование?..
На лице Бенджамина мелькнуло мечтательное выражение.
— Как ты думаешь, Антуан и Эллен пребывают сейчас именно там? — блеснув глазами, спросил он.
— А ты, кажется, кое-что понимаешь… Антуан признался, что когда они с Эллен остаются наедине, то на всей планете для них никого больше не существует. Они способны сутки напролет говорить, делясь сокровенными мечтами, планами и при этом понимают друг друга абсолютно…
— И ведь у нас, согласись, тоже был один такой день!
— Тогда, на яхте? — Симона вскинула глаза. — Да, хотя мечтами своими мы не делились…
— И за это мне во веки веков не получить от тебя прощения, так? — грустно усмехнувшись, спросил он.
— Все дело в том, наверное, что нельзя ставить тележку впереди лошади. Все, что происходило после, больше напоминало разговор глухого с немым…
Она замолчала.
— И превратилось в сплошное мучение! — закончил за нее мистер Рок.
— Скажи, Бенджамин, тебе никогда не хотелось повернуть время вспять?
— Иногда хочется, — признался он. — Ну вот, мы и пришли.
— И чем же займемся теперь? — спросила она после долгой паузы.
— Мы могли бы выпить чего-нибудь перед ланчем для аппетита. И вообще, есть куча других замечательных вещей, которыми цивилизованный человек может украсить свою праздность.
— Ты хочешь сказать, что до сих пор мы вели себя не так, как это полагается цивилизованным людям? — прищурилась Симона.
Бенджамин сладко потянулся. Большой, загорелый, сильный, он башней возвышался над нею.
— Мы то опускались до самых глубин, то чуть было не вознеслись до высот небесного блаженства… Но отдохнем от самоистязаний. Лучшее, что можно сделать в такой ситуации, — немного расслабиться и просто выпить. Рас