Ответил Александр, которого я без проблем узнал по голосу:
– Слушаю. Алло!
– Отец дома?
– Сейчас.
Илья Константинович взял трубку сразу. Видимо, подошел к аппарату одновременно с сыном и ждал.
– Слушаю вас.
Судя по тону, который легко определялся даже по этой короткой фразе, Тропинин-старший был сильно чем-то огорчен. Догадаться было нетрудно. Он расстроен нашим приходом в его отсутствие. Опасался, должно быть, что сын что-то лишнее сказал.
– Это вас Страхов беспокоит. Мы сегодня к вам в магазин приезжали с капитаном Радимовой. Разговаривали об убийстве Соколянской.
Там, в магазине, я не представлялся частным сыщиком. Меня, по идее, должны были принять за офицера уголовного розыска, хотя сам я к этому не стремился, считал, что капитан спецназа ГРУ, пусть и отставной, на социальной лестнице стоит выше какого-нибудь мента.
– Да. Я помню. Узнал.
– Я вот почему звоню. Мы уже не приедем. Сразу после встречи с вами, пока время позволяло, заехали и побеседовали с Александром.
– Я уже знаю. У сына нет от меня секретов.
Мне осталось только удивиться самонадеянности отца и вспомнить девчонку, которая попалась мне на лестнице. Я сильно сомневался, что Александр рассказывал отцу и об этом визите в их квартиру.
– Мне хотелось бы заглянуть в вашу школу ниндзюцу. У меня есть некоторый опыт рукопашного боя. Потому мой интерес понятен.
– Александр сказал мне, что вы раньше служили в спецназе ГРУ и умеете бросать сякен. – Илья Константинович оживился: – Срочную там проходили?
– Нет, я был командиром роты.
– Ушли? Разонравилась служба?
– Уволен по состоянию здоровья после ранения.
– Выглядите вы не больным.
– Восстанавливаюсь. Тянет посмотреть на таких людей, каким был я когда-то. Можно вашу школу посетить?
– Она открытая. Отказать кому-то мы не имеем права. Прошу завтра в девятнадцать часов. У нас занятия по ударным техникам. Адрес запишите. Найти нас несложно. Мы арендуем спортивный зал в колледже.
– Говорите. Я запомню.
Капитан Саня позвонила мне в половине одиннадцатого вечера. В этот вечер она, как иной раз случалось, не пришла на занятия по рукопашному бою. Я проводил их персонально для нее в своей квартире, утром и вечером, каждый день, исключая воскресенье, когда давал женскому организму, отнюдь не самому сильному, возможность восстановиться. Но в этот день я не щадил себя, наматывал дополнительные километры пробежки, проводил многочисленные раунды с боксерским мешком.
Утром Радимова почти обязательно выходила со мной на пробежку. После этого мы отрабатывали удары, доступные для женщины. Они не требуют природной мощи, основаны на аккуратности и точности, присущей представительницам прекрасного пола.
В основном эти занятия посвящались правильной координации действий всего тела – от пальцев ноги до кулака. Я поставил себе задачу связать воедино все движения капитана Сани, чтобы они выливались в удар. Вечерами я обычно занимался с ней отработкой отдельных поражающих ударов, наносимых в особо уязвимые зоны.
Радимова иногда пропускала занятия из-за загруженности работой. Она поздно возвращалась домой, утром трудно поднималась. Не зря говорят, что если женщина не выспалась, то проблемы будут у мужчины.
Поэтому в этот вечер я оставил без внимания ее недисциплинированность, даже звонить не стал.
Она сама это сделала. Но не по поводу занятий.
– Тим, у нас неприятности…
– Надеюсь, что Надежда Ивановна Яковлева не перебила вашу группу захвата? А то она ведь запросто могла закидать бойцов с балкона сякенами.
– Не кривляйся. Дело не шуточное.
– Все. Внял твоим словам и кривляться перестал. Что с Яковлевой?
– Задержали. Это действительно Надежда Ивановна Яковлева, а не Тропинина. Родом из Читы, где имела неприятности с законом по поводу создания финансовой пирамиды. После этого с деньгами убежала оттуда. Но там у нее были сильные покровители, и во всероссийский розыск ее не объявили. Видимо, с кем-то поделилась, как это обычно бывает. Но она точно находилась в Чите в то время, когда Тропинина совершала убийство в Краснодаре.
– Если она его совершала.
– Ты и в это не веришь?
– Не очень. Я больше верю Александру, который уважает свою мать. Думаю, интуиция ребенка надежнее, чем протоколы полиции.
Капитан Саня, судя по тону, слегка обиделась. Она вообще всегда старается защитить достоинство своей службы. Я уже не раз это замечал.
– Ты, конечно, вправе иметь собственную точку зрения, но мне хотелось бы тебя уверить, что мы тоже работаем. Но я не по этому поводу звоню. И вообще рассуждать и болтать мне некогда. У нас еще одно убийство. Судя по телефонному сообщению, аналог первого. Я сейчас выезжаю вместе с оперативной бригадой. Если хочешь посмотреть, приезжай. Я распоряжусь, чтобы тебя пустили.
– Тебе скучно возвращаться одной?
– Боюсь, мне придется сегодня ночевать в кабинете. Так тебе это не интересно?
– Отчего же. Интересно.
– Мне показалось, ты не рвешься посмотреть.
– Просто привычно ерничаю. Говори адрес. Я могу приехать раньше вас.
– Едва ли получится. Наши машины уже стоят под окнами. Меня ждут. Запоминай… – Она назвала адрес.
– Еду. Встречай аплодисментами.
Я вытащил из оружейного сейфа пистолет, сунул в него обойму, которую положено хранить отдельно, и привычно передернул затвор, досылая патрон в патронник. Потом я засунул оружие в поясную кобуру за спину, на выходе традиционно прощупал карманы – не вылетели ли из них документы – и вышел.
По дороге в сторону центра мне трижды попадались машины ДПС. Почти все водители знали меня, один даже поприветствовал, мигнув фарами. До места я добрался достаточно быстро, хотя своего верного «Джимни» не гнал, не насиловал двигатель.
Около нужного дома стояли две «Газели» с характерной надписью «Оперативная» и пара «УАЗов». Я тормознул рядом с ними.
Какой-то белобрысый лейтенант показал подъезд, в который мне следовало войти. Я не знал этого парня, но протянул ему руку, когда проходил мимо него в сторону крыльца, совсем невысокого, в полторы ступеньки.
Вход в подъезд находился между помещениями кафе и какого-то продуктового магазина. Поэтому квартир на первом этаже не было, как и домофона на двери.
Я неторопливо поднимался на тихие голоса, доносившиеся сверху. Там никто не плакал, как часто бывает на месте трагедии. И хорошо. Я люблю работать в спокойной обстановке. А человеческие страсти обычно меня сильно трогают, будят эмоции, мешают мыслить в нужном направлении. Но люди разговаривали явно не на лестничной площадке, а в квартире.
Дверь на третьем этаже справа оказалась распахнута. Чуть-чуть была приоткрыта и створка напротив, из-за которой до меня доносился едва слышный голос, как мне показалось, капитана Сани.
Но мужские грубоватые голоса, вылетавшие из квартиры с распахнутой дверью, подсказали мне, куда двигаться. Капитан Саня, видимо, беседовала с соседями, отыскивала и опрашивала возможных свидетелей, а на месте убийства работала следственная бригада.
Я вошел. Квартира была большая, просторная, с высокими потолками. Сейчас таких квартир, наверное, не строят.
В следственной бригаде меня знали. Поэтому никто не выразил удивления при моем появлении. Да и Радимова, наверное, предупредила коллег о скором прибытии капитана частного сыска.
Женщина лежала рядом со столом. Ее лицо было испачкано кремом. Надкусанное пирожное находилось здесь же, на тарелке перед стулом, с которого бедняга и упала. Должно быть, после удара она ткнулась лицом в тарелку, потом свалилась со стула и умерла.
В этом лице, испачканном сладким кремом, было что-то от дешевой эксцентричной комедии. Поэтому происшествие сразу не воспринималось в качестве трагедии, адекватно своей горькой сущности – человек перестал существовать, жизнь оборвалась.
Патологоанатом Владимир Владимирович оказался на месте.
Вопреки моим ожиданиям, он посмотрел на меня без всякой неприязни и сообщил, как большому начальнику:
– Похоже на предыдущее убийство. Удар в затылок, видимо кастетом. Обширное кровоизлияние в мозг. Смерть почти моментальная. Подробности и уточнения будут после вскрытия.
На убитой женщине был шелковый халат с крупными рисунками в восточных мотивах. Ткань походила на дорогой батик. Должно быть, эта особа ни в чем себе не отказывала. В нескольких местах халат был пробит парными порезами, окруженными пятнами крови.
Я наклонился, рассмотрел порезы, коротко глянул в сторону Владимира Владимировича.
Тот согласно кивнул и заявил:
– То же самое. Полное повторение.
Два пореза находились в области шеи под ухом. Там крови вытекло больше. Видимо, халат не мешал. При изготовлении батика ткань пропитывается воском. Он отталкивал кровь, не позволял ей впитаться в ткань. Под халатом ее было, видимо, намного больше.
Один из порезов на шее был сильно расширен. На его краях остались следы каких-то инструментов. У меня мелькнула мысль, что это тоже работа преступника, но патологоанатом разубедил меня.
– Это я рану раскрывал, – сказал он. – На сей раз порез чуть глубже, чем от ваших сякенов, капитан. Оружие, похоже, то же самое, что и при первом убийстве. Кстати, я внимательно осмотрел пробоины на двери своего кабинета. Однозначно утверждать, что они идентичны ранам на теле Соколянской, я не берусь. Все-таки дерево и человеческая плоть имеют разное сопротивление. Могу с вами согласиться в том, что повреждения на двери и теле похожи. Но мы не знаем, когда были нанесены ранения и насколько тогда омертвели ткани. У разных людей трупное окоченение проходит с различной скоростью.
Владимир Владимирович откровенно шел со мной, что называется, на мировую. Должно быть, он осмыслил мои доводы и признал свою неправоту.
Пришла капитан Саня. В руках у нее был большой блокнот. Она записывала показания соседей, как я понял. Оперативная, так сказать, работа. Протоколы обычно составляются позже.