Она собралась уже прощаться и чуть было не рассказала о том, как утром проснулась и увидела на подушке свои волосы. Возникший перед глазами образ – Ханна крадется на цыпочках, выставив вперед ножницы, – бросил ее в дрожь. В самый последний момент она решила ничего не говорить. Алексу не нравилось, когда она сосредотачивалась лишь на плохом поведении дочери. Она позвонит Мэри и спросит, нельзя ли подъехать к ней прямо сейчас – как только они уедут из парка. Может, Мэри сможет сделать ей новую прическу и вернуть веру в себя. И Алекс, возможно, по-прежнему будет называть Сюзетту красивой.
Она посмотрела, как дочь, повиснув на перекладинах горизонтальной лестницы, перебирает руками и упорно продвигается вперед. Сильная, движимая поставленной целью девочка, которая никому не позволит собой помыкать. Может, она и вырастет нормальным человеком.
Иногда она сомневалась, что помнила все точно. Когда окружающие спрашивали, сколько ей лет, она показывала два пальчика, но листья на деревьях тогда начали менять свой цвет, поэтому ей, скорее всего, было почти три. Стало быть, воспоминание было более-менее верным, и она уже тогда, когда ей было два и даже еще не три, знала, что представляла собой мама, потому что видела, как она разваливалась на куски, и слышала в тишине все ее стенания.
Обед. Наверное, выдался выходной день – папа был дома. Но за столом сидели только мама и она. Родительница поставила перед ней любимую тарелку с тремя небольшими отделениями, обозначенными лисой, белкой и кроликом. В каждом из них лежали маленькие разноцветные кусочки пищи. Ломтики клубники и разрезанные пополам виноградины, желто-оранжевые кубики сыра, миниатюрные морковки и хрустящие стручки сахарного гороха. То, что она любила поклевать и сейчас.
Только она никак не могла вспомнить, почему считала, будто ничего не ела.
Мама сидела с ней за столом и вяло жевала сэндвич. Ханна помнила, что она не сводила с нее глаз, но взгляд ее был отсутствующий и пустой, как у мертвой рыбы, которую ей довелось видеть в магазине. Не уверенная, что мама действительно рядом, девочка швырнула в нее морковку.
Та моргнула.
– Эй, бросаться нельзя. Ешь.
Мама опять скрючилась, надула щеки и неподвижно застыла. Ханна видела, что порой она забывала жевать, и сэндвич, казалось, вот-вот выпадет у нее из рук. Девочке это не понравилось. Может, мама умирала, словно игрушка, которую надо было подзавести? Возможно, в ней, будто в телефоне, где-то спрятан маленький разъем для подключения к сети? Она была слишком большая, чтобы тащить ее на себе, если все ее части перестанут работать. Ханна решила вернуть ее к жизни и бросила виноградину.
– Эй, что это ты сегодня взялась кидаться?
Она постучала по тарелке дочери, будто от этого той захочется есть.
Ханна хотела спросить «почему?» и добавить: «Сиди рядом, никуда мысленно не уносись и не будь такой странной», но вместо этого лишь невнятно пискнула.
– Поешь немного, всего по чуть-чуть, тебе же нравится.
Ханна взяла кусочек сыра, положила его в рот, пососала немного, потом вытащила и швырнула на пол. Они с мамой затеяли очередную игру, по правилам которой надо было внимательно смотреть друг на друга, но ничего не говорить. И все это время девочка роняла на пол кусочки своего обеда – один за другим.
– Ты никогда не устаешь? Не выбиваешься из сил?
От удивления Ханна быстро моргнула. Возможно, это означало ее проигрыш, но ей было все равно. Обычно мама не говорила с ней, как с папой, но сейчас ей стало интересно, поэтому она сунула в рот морковку и стала ждать, что родительница скажет еще.
– Тебе никогда не хочется… Возможно, ты даже не знаешь, что собой представляешь, и поэтому не испытываешь желания стать кем-то еще. Нет, я тоже не знаю, какой хотела бы быть. Не какой-то неизвестной мне личностью, просто… кем-то еще. Может, даже человеком, у которого нет…
Мамины слова Ханне не понравились, и она бросила морковку ей прямо в глаз.
– Эй! – Та нагнулась и собрала остальные кусочки, валявшиеся на полу. – Не переводи продукты. Хочешь, чтобы я все унесла?
Когда мама взяла тарелку, Ханна потянула ее на себя. Неужели она действительно отнимет у нее обед только за то, что ей не хотелось видеть ее такой странной? Девочка положила в рот виноградинку и стала жевать.
– Я просто пыталась поговорить, чтобы не молчать. Постоянно болтаю и болтаю с собой дни напролет. Не думала, что мне будет так одиноко. И не предполагала, что проводить с тобой столько времени станет так тяжело. Из-за тебя мне не хватает Алекса… папы, каким он был раньше.
Ханне папы тоже не хватало. Она плюнула жеваной виноградинкой маме в лицо.
– Эй, Ханна! Так никто не ест, и тебе это прекрасно известно. Надо жевать и глотать, а не бросать еду на пол. Если не хочешь кушать, просто…
Она смахнула виноград в свою тарелку.
Мама сдулась, ее лицо опять приняло такое выражение, будто Ханны совсем не было рядом. Дочь не стоила тех жалких усилий, на которые она еще была способна.
Девочка бросила на нее гневный взгляд. Затем сунула в рот виноградинку, клубничку, кубик сыра, еще один и снова виноградинку. Потом с показным видом стала все это жевать, жевать и жевать.
– Спасибо. Вот видишь, не так уж и трудно.
Когда у нее во рту образовался приличный тугой ком смеси, Ханна встала на колени и выплюнула его маме в лицо. Он попал в щеку и тут же пополз вниз. Девочка захихикала.
Мама сняла кашицу с лица. На долю секунды Ханна подумала, что она закричит, но родительница встала, обошла стол и запихнула вязкую массу дочери обратно в рот. Потом прижала руку, чтобы та не могла его открыть. Выплюнуть что-нибудь обратно девочка больше не могла, но и дышать ей теперь удавалось с большим трудом.
– Жуй.
Мамины глаза были пострашнее, чем у мертвой рыбы, она плотно зажала Ханне рот. Дочь захныкала, попыталась жевать, но, поскольку хватка оказалась слишком сильной, лишь ободрала зубами щеки.
Комок перекрыл гортань, она подавилась, но от слез горло у нее сжалось до такой степени, что туда ничто не могло провалиться. В этот момент мама опомнилась: «О боже, что я делаю!» – и поднесла ко рту дочери тарелку, чтобы та могла все выплюнуть.
Потом постучала ее по спине и вытерла подбородок. Ханна все кашляла и кашляла.
– Прости, я сама не знаю, что делаю. Ох, девочка моя.
Мама схватила ее, посадила на колени, стала качать и целовать.
– Прости, ничего, ничего, все хорошо, я не хотела. Сама не понимаю, что на меня нашло. Я люблю тебя, малышка, люблю.
Она без конца целовала дочь в щечку. Но ею двигала не любовь. Ее переполнял страх.
В этот момент вошел папа. Где он был, наверху? Или в саду? Ханна с мамой плакали. Папа подбежал к ним с видом супергероя.
– Что случилось?
– Ханна подавилась.
– Она в порядке? С тобой все хорошо?
Ханна протянула ручки, папа взял ее и стал качать на коленке, в точности как перед этим мама.
– Отделалась легким испугом?
– Мы испугались не на шутку. Не знаю, как это произошло.
– Теперь все в порядке, – сказал папа.
И это была правда. С ним Ханна чувствовала себя в безопасности.
Мама дала ей попить и погладила по голове.
– Теперь ты в норме, и у нас все хорошо.
Ханна окинула ее долгим взглядом. По-новому. Что-то вроде игры, не веселой, но убийственно серьезной. Как война. Она даже подумала, что мама все поняла, потому что та застыла на месте, широко открыв глаза. Наконец папа взял маму за руку.
– Не волнуйся, Ханна в порядке.
– Я больше не могу, Алекс.
– Можешь. Всякое бывает. Смотри, с ней ровным счетом ничего не случилось.
– Я перестала ее понимать…
– Она скоро начнет говорить…
– Не знаю, чего она хочет и в чем нуждается. Мне в голову пришла мысль… Как думаешь, может, с ней что-то не так?
– Ты намекаешь на проблемы со слухом?
– Возможно.
– Ты ведь слышишь папу, правда? – Ханна в ответ широко улыбнулась. – Ах ты, моя девочка.
Желая продемонстрировать маме, что с ней все хорошо, девочка протянула ручки. Родительница застыла в нерешительности, но папа вручил дочь ей и сказал:
– Видишь? Все хорошо.
Однако девочка отчетливо почувствовала, как та не могла расслабиться с ней на руках. И как хотела бросить ее на пол.
В тот момент она поняла: маму надо проверить. Выяснить, из какого она теста. Понять, что она собой представляет: замок из песка, который рассыплется в прах, когда на берег накатит волна, или же более твердую субстанцию? Папа никогда не давал слабину. Ханна твердо решила предоставить маме все мыслимые возможности.
Та была перед ней в долгу, и пустыми извинениями, с такой легкостью срывавшимися с ее губ, ей не отделаться. Тогда она поняла, что за словами может скрываться более глубокая истина. Только поступки. Вот что сказала фармор, папина мама, и он с ней согласился: действия красноречивее слов. Стало быть, Ханна будет действовать, давая маме шанс делать что-то в ответ. И тогда станет ясно, сдала она этот экзамен или провалила.
От привычки поспать днем Сюзетта отказалась много лет назад, но к тому времени, когда они с дочерью вползли в дом, безвольно волоча непослушные ноги, было ясно, что каждая из них совершенно выбилась из сил. Мать была на грани обморока и после экстренного визита к парикмахеру, увидев, что Ханна клевала носом на заднем сиденье, помчалась домой, надеясь вернуться до того, как девочка достаточно отдохнет.
На кухне они притормозили, и Сюзетта налила два стакана холодной воды. Каждая из них выпила свой в один прием, и она в тысячный раз заметила, до какой степени они с Ханной похожи. Порой Алекс тоже обращал внимание на то, как одинаково они стоят, выставив одну ногу перед другой и согнув ее в коленке, как идентично складывают на груди руки. Они могли сидеть на диване, как две подставки для книг, и в одной и той же позе смотреть телевизор.