Посмотрев на дочь в зеркало заднего вида, Сюзетта чуть было ее не пожалела. Ханна угрюмо сидела, скованная ремнем, будто преступник, которого везут на казнь, без всякой надежды в самый последний момент отсрочить исполнение приговора. Сюзетта была благодарна ей за это смирение, хотя девочка записала его на счет своих поражений; у нее не было сил с ней спорить или пререкаться. Все утро, занимаясь делами: одевая Ханну, приводя в порядок ее волосы, укладывая в контейнер ланч, следя за тем, чтобы она почистила зубы, и непринужденно болтая за завтраком, – Сюзетта постоянно бегала в туалет. Ее живот совсем не пришел в норму, и утром она чувствовала себя просто ужасно. Сюзетта предпочла бы вообще никуда не выходить из дома, но у нее, по крайней мере, будет на себя целый день. Она мысленно составила в голове список «бежевых»[25] диетических продуктов, к которым прибегала, когда у нее нарушался процесс пищеварения: запеченная курица с белым рисом, овсянка, паста, картошка, тосты с арахисовым маслом, бананы. По дороге домой надо будет заехать в магазин и закупиться.
Когда они проезжали мимо детской площадки, Ханна оживилась и устремила взор на лестницы и горки. В кои-то веки поняв, о чем дочь думала и чего хотела, Сюзетта опечалилась, что не может исполнить ее желания. Она не могла отрицать, что школа ограничит свободу Ханны.
– То, что ты в первый день нервничаешь, вполне естественно. Но тебе совсем скоро станет весело. Ты сможешь делать многое, чего нельзя было делать дома.
Ханна ее и слушать не хотела.
Сюзетта припарковалась за полквартала от школы, после длинной вереницы машин других родителей. Некоторые из них шагали вместе со своими детьми, в то время как другие сидели и наблюдали, отъезжая только после того, как их сын или дочь исчезали внутри. Сюзетта не стала брать Ханну за руку, чувствуя, как девочка готовится к трудному, неприятному дню и как нуждается в личном пространстве. Они шли бок о бок, каждая погрузившись в собственные мысли.
Когда они вошли, их прямо у входа встретил мистер Джи. Он стоял рядом с высокой розовощекой женщиной лет пятидесяти с неухоженными волосами, которая выглядела так, будто только-только встала с постели. У нее были обветренные красные руки, джинсы она заправила в цветастые резиновые сапоги. Вся ее внешность наводила Сюзетту на мысль о том, что ей самое место на какой-нибудь ферме, где она смотрела бы не за детьми, а за поросятами.
– Доброе утро, Ханна! Здравствуйте, миссис Дженсен.
– Ой, с вами все в порядке? – спросила Сюзетта мистера Джи.
Взглянув на него первый раз, она подумала, что он просто оделся как пират, но под черной повязкой на глазу действительно оказался бинт.
– Небольшой несчастный случай. Из категории нелепых. Ерунда, даже говорить не о чем.
– Вот и хорошо. Ханна, думаю, готова.
– Отлично. Это мисс Этвуд, она будет твоей учительницей, – сказал он Ханне, хотя она на него даже не посмотрела.
Потом повернулся к Сюзетте.
– Она будет держать вас в курсе успехов девочки, миссис Дженсен.
– Спасибо. Рада с вами познакомиться.
Сюзетта пожала мисс Этвуд руку. Хватка у учительницы была будь здоров.
– Взаимно. Нам всем с нетерпением хочется узнать Ханну поближе. Хочешь увидеть свой класс? Я покажу тебе, где оставить вещи.
Ханна низко опустила голову.
– Иди за мной.
К удивлению Сюзетты, Ханна поплелась в нескольких шагах за мисс Этвуд, безропотно позволив себя увести. Рюкзак у нее на спине прыгал вверх-вниз.
Она облегченно вздохнула.
– Для начала, думаю, очень даже неплохо.
– Мне кажется, где-то в глубине души Ханна действительно не прочь рассмотреть другие варианты. Не переживайте, она в надежных руках.
– Спасибо вам.
– Жду вас в три пятнадцать.
Она махнула ему рукой и направилась к выходу. Мистер Джи у нее за спиной стал приветствовать других учеников. Холл наполнили звуки, непохожие на те, что она привыкла слышать в обычных школах. По всей видимости, не одна Ханна предпочитала шуметь, вместо того чтобы в действительности произносить слова.
Перед тем как завести машину, Сюзетта послала Алексу СМС: «Пока все хорошо».
Она убрала продукты, купленные для Ханны: тюбики экологически чистого яблочного пюре, большой пакет сухофруктов, ее любимую ореховую смесь. Затем запас «бежевой» диетической еды, которую приобрела для себя.
Разделавшись с этим, она села босиком на ступеньку посреди лестницы, забыв о планах, которые строила вчера. Освещение в доме было погашено, и гостиную заливал приглушенный дневной свет. Она помогала с дизайном этой комнаты и сама выполнила весь декор, но ощущения, что это все принадлежит ей и является ее собственностью, не испытывала. Двор за стеклом казался враждебнее, чем любой соседский. Сюзетта решила, что это проделки игры света, в котором высокие живые изгороди выглядели мрачно и свирепо. В лучах солнца все вокруг приобретало совсем другой вид, но Питтсбург нередко страдал от дней, когда низко нависавшие облака затягивали все небо. Они портили ей настроение и напоминали о матери: может, ее можно было вылечить, добавив немного света: установив окна побольше, поменяв лампочки на те, что помощнее.
А может, и нет. Да, что-то подобное, скорее всего, действительно помогло бы. Но едва ли этого было бы достаточно. Матери требовались надежда и тепло человеческого участия, а она ничего подобного предложить ей не могла.
Подумай о книге. Возьми какую-нибудь страницу и сделай ее набросок.
Но она представляла лишь комнату Ханны и вспоминала, когда в последний раз наводила там порядок. Внутри Сюзетты разыгралась нешуточная борьба. Она хотела было пойти и отыскать оставшиеся у нее профессиональные принадлежности для рисования; бумагу и карандаши, хранящиеся в шкафу. Это несложно; Сюзетта следила, чтобы все вещи в доме хранились в определенном порядке на своих местах, поэтому всегда знала, что и где лежит. Но ей никак не удавалось себя заставить. Тишина не вдохновляла, а лишь отвлекала, поэтому она убедила себя, что не случится ничего плохого, если сейчас заняться тем, чего ей действительно хочется. А хотелось ей только одного – сделать уборку в комнате дочери. Не исключено, что потом и вдохновение появится.
Она вытерла пыль с полки над кроватью Ханны, на которой хранилось все, что могло понадобиться ночью: часы, фонарик, ночник, которым девочка больше не пользовалась, несколько книг и мягких игрушек. Затем прошлась тряпкой по шкафу с полками с остальными книгами и коробками с сокровищами. Она стала их приподнимать, чтобы добраться в каждый уголок, потом заглянула в них, протирая содержимое. Ханна любила получать в подарок наборы для юных художников, но Сюзетта не могла понять, почему она ими никогда не пользуется. Ей захотелось взять какое-нибудь из этих сокровищ, чтобы наконец начать работу над книгой. Но Ханна, как и она сама, хранила вещи в весьма специфических местах и тут же заметила бы пропажу. А воровать было ниже ее достоинства.
Покончив с пылью, она схватила прислоненную к стене у двери половую щетку. Сюзетта обожала протирать ею полы. Она двигалась с грацией, будто партнер в танце, собирая волосы и едва заметный глазу мусор. Пройдясь щеткой под кроватью, она увидела, что к ней прилипли клочки бумаги. Надо полагать, обрывки фотографий, понадобившихся для коллажа с покойницами. После второй попытки щетка выловила заколку для волос и три новые скрепки. Сюзетта озадаченно взяла их в руки и тоже протерла. В комнате Ханны никогда не было беспорядка. Она сдержала обещание, данное Алексу: в течение нескольких дней здесь не убираться – но как за это короткое время под кроватью могло скопиться столько мусора?
Она встала на четвереньки, чтобы лучше разглядеть. Это еще что за мерзость?
С помощью щетки она выловила округлый предмет, покатившийся по полу, совершая кульбиты. Картофелина?
Сюзетта потянулась опять и выгребла оставшийся мусор; всякая мелочь, которая не могла оказаться в том дальнем углу случайно. Неужели ее дочь складировала вещи? Зачем? Чтобы потом использовать их в каких-то непонятных целях? Она подняла с пола картофелину и внимательнее к ней присмотрелась. В клубень, как в настоящую игрушку «Мистер Картофельная Голова», воткнули несколько предметов. Внизу ножками торчали два карандаша, золотистый и коричневый, черным маркером было набросано лицо: улыбка и усы. Сверху в виде шляпы под лихим углом красовался приклеенный новый ластик в форме цветка. Правым глазом служила чертежная кнопка. А вот левым…
– Вот дерьмо.
Уродливый левый глаз стекал вниз красными, сделанными мелком каплями крови. Из вырезанной ножом глазницы торчал какой-то красный обломок. Если бы не цвет, если бы Ханна не изобразила эти красные, жуткие капли, поделка вряд ли напомнила бы Сюзетте о ране мистера Джи.
Но повязка и бинт у него были как раз на левом глазу, и она помимо своей воли провела параллель с его травмой.
Неужели дочь сделала куклу вуду?
Даже если и нет, все равно это выглядело отвратительно.
Оттого что Ханна создала подобную фигурку, Сюзетте захотелось разрыдаться. Зачем она это сделала? У нее были милые игрушки, многими из которых она ни разу даже не играла.
Чем дольше она смотрела на картофелину, тем ужаснее и отвратительнее та ей казалась. Сюзетта вздрогнула, словно ее по плечу похлопало привидение. Может, это новая уловка Ханны, чтобы ее выгнали из школы? Зачем же еще причинять директору вред?
Но это невозможно. Сюзетта не верила в ведьм и кукол вуду.
Или все-таки верила?
Что эта штуковина делала под кроватью?
Зачем Ханна ее смастерила?
Почему после стольких лет, когда она не сделала ни единой поделки, ей вдруг в голову пришло сотворить такую уродливую, ненормальную вещь?
– Ну почему, почему у меня на хрен нет нормальной дочери?!