а ними, не поднимая от смущения глаз. Так стыдно ей не было еще никогда. К ней подошла мисс Этвуд.
– Мисс Дженсен, мне жаль, что у нас ничего не вышло. Я знаю, это весьма трудно, но Ханна – действительно очень особенная девочка.
– Спасибо вам.
То, что уход Ханны огорчил учительницу, тронуло ее чуть ли не до слез.
– Не сдавайтесь, у вас все получится.
Сюзетта еще раз ее поблагодарила и ушла, обхватив себя руками за плечи и испытывая облегчение оттого, что было еще слишком рано, чтобы другие родители увидели, как их выставили из школы.
Алекс стоял на тротуаре, от гнева превратившись в туго натянутую пружину. Ханна прыгала через стыки между плитами и что-то мурлыкала под нос, большой рюкзак хлопал ее по спине.
– Она опять отличилась, – сказала Сюзетта, качая головой и глядя на счастливого, праздновавшего победу ребенка.
Гениальность Ханны почти произвела на нее впечатление, если бы не ее извращенный характер. Она никак не могла избавиться от тревоги, что это было частью какого-то глобального плана дочери, что девочка замышляла что-то крупнее и хуже.
– У меня нет желания об этом говорить.
– Теперь ты видишь, как она умеет манипулировать. Она сделала это, чтобы вылететь из школы. Мы наконец нашли хорошую…
– Нет, это не хорошая школа! Она ей не подходит.
Сюзетта съежилась, не ожидая, что Алекс направит против нее свой гнев. Ханна перестала прыгать и посмотрела на них.
– Этому она научилась в школе для детей, не умеющих вести себя надлежащим образом, – именно здесь.
– Что-то подобное она проделывала и во всех остальных, равно как и дома. Алекс, как ты можешь все отрицать, черт бы тебя побрал?
– Мне больше нечего сказать. Это было ошибкой.
Он размашистым шагом направился к машине. Ханна бросилась его догонять. К изумлению Сюзетты, Алекс повернулся к Ханне и сказал:
– Езжай с мамой домой.
Ханна остановилась и заметалась в пространстве между родителями.
– Она хочет ехать с тобой, мне кажется, было бы лучше…
– Отвези ее домой. Я еду в спортзал.
Он с силой захлопнул дверцу и завел двигатель.
– Поехали, Ханна.
Девочка посмотрела на отца, наблюдая, как он выехал на дорогу и укатил. Потом повернулась к Сюзетте, и на лице ее отразилось замешательство. Мать подавила острое желание сказать ей какую-нибудь колкость: ни ласкательных прозвищ, ни сюсюканья от отца. На этот раз, в отличие от «Грин Хилл экедеми», откуда Ханну тоже выгнали, Сюзетта хотела, чтобы Алекс не на шутку озаботился ситуацией и всерьез задумался о том, что сказали об их ребенке профессионалы. Когда машина мужа отъехала, Ханна закусила губу, и на ее лице появилось страдальческое выражение. Даже в худшие моменты Сюзетта не любила смотреть на муки дочери, хотя знала, что нежелание Алекса видеть Ханну продлится совсем недолго.
– Папа расстроился. Он вернется домой, когда ему станет лучше. Поехали.
Мать открыла заднюю дверцу, Ханна устало подошла к машине и зашвырнула внутрь рюкзак.
– Ты сделала это ради себя. Знаю, тебе не хотелось ходить в эту школу. Ты туда больше не вернешься. А твои родители теперь бесятся от злости. Вот чего ты добилась!
Ханна залезла на сиденье, пристегнулась, и Сюзетта захлопнула дверь. По дороге домой она поглядывала на дочь в зеркало заднего вида, ожидая, что о себе заявит Мари-Анн, но девочка лишь постукивала пальцем по стеклу.
– Твоя работа, Мари-Анн? – Сюзетта все же не удержалась от соблазна ее уколоть. – Я очень хочу, чтобы ты оставила мою дочь в покое. Ханне не нравится, когда папа на нее злится. А он сегодня рассердился не на шутку.
Ханна посмотрела на мать в зеркало заднего вида, в ее взгляде полыхала ненависть.
– Ты ничего не понимаешь.
Сюзетта заговорила слащавым голосом и копнула глубже.
– Я знаю: папа хочет, чтобы Ханна была хорошей девочкой, которая ходит в школу и растет нормальным человеком, хочет гордиться ее достижениями. И когда эта девочка не желает ничего делать – раскрашивать картинки, писать истории или произнести хотя бы слово любимому человеку, – ему становится тяжело. Тот факт, что Ханна говорит со мной, а не с ним, ранит его чувства.
Ханна оскалила зубы, зарычала и ударила ногами в переднее сиденье.
– Папа убеждает себя, что Ханна – все еще маленькая девочка, ребенок. Засевший у него в голове образ дочери, занимающейся за столом, – в трехлетнем возрасте, когда мы еще думали, что все может быть хорошо, – безнадежно устарел. От Ханны сплошные разочарования! Что же до тебя, Мари-Анн, то от тебя ей никакой помощи. Если бы Ханна действительно была настолько умна, как я полагаю, она бы рассталась с тобой.
Ханна лупила в пассажирское сиденье ногами, обутыми в туфельки с перемычкой. Сюзетта молчала, с удовольствием осознавая, что дочь тоже можно спровоцировать, тем более что сиденье обеспечивало безобидный выход ее агрессии. Может, вспышками гнева девочки можно манипулировать и Сюзетта сумеет показать Алексу ее истинное «я».
Время от времени она подходила к стеклянной стене, посмотреть, как там дочь. Вернувшись домой, Ханна вышла в сад и теперь без конца играла с обручем. То катила его по двору, то исследовала его способность отскаивать и била им о землю под разными углами. Потом зашвыривала на тонкие ветки и ждала, когда он упадет вниз.
Сюзетта помнила, как одиноко ей было в детстве. Она очень хотела сестру, человечка, с которым можно было бы играть и который понимал бы, что приходится терпеть дочери женщины, подверженной депрессиям. В возрасте Ханны она придумала себе альтер эго и назвала его Даниэль. Начиная какую-нибудь настольную игру за запертой дверью своей комнаты, она ходила красными за себя и синими – за Даниэль, перебегая от одного конца доски к другому и делая вид, что не одна. О господи. Когда о себе заявляло сочувствие, она не могла с ним справиться.
Сюзетта приоткрыла дверь. Сложив на груди руки, чуть высунулась наружу – только голова и плечо, – готовая тут же юркнуть обратно, если почувствует хоть малейшую угрозу.
– Если хочешь, можем поиграть вместе: ты будешь бросать, а я – ловить.
Ханна продолжала играть сама с собой.
– Если хочешь, я надую большой мяч, которым играют на пляже.
Из всех игрушек, которые она могла предложить дочери, эта представлялась самой безопасной. Чего-чего, а получить в лицо обручем от девочки она не хотела.
Ханна неожиданно остановилась. Бросила на мать сердитый взгляд и с нарочитым видом почесала нос средним пальцем.
– Ну, как знаешь.
Сюзетта нырнула обратно и закрыла дверь.
Представить, как они будут вечером ужинать за столом, делая вид, что все хорошо, ей было трудно. Если Алекс все еще злится, то их непринужденная болтовня может сократиться до обмена отрывочными фразами. Ханна будет сидеть рядом, смотреть на них и пытаться понять, что означает та или иная ремарка. Сколько всего ее юный ум неправильно истолковал? Наблюдать, впитывать информацию. Искажать ее, извращать. Делать выводы обо всем, что они делали. Но Сюзетта ничего не могла с этим поделать и поэтому взялась готовить ужин. С животом стало получше, ей захотелось картофельного пюре. Если почистить и порезать клубни, это поможет успокоиться. И хотя Алексу не стоило убегать, после тренировки он, возможно, почувствует себя лучше. Может, потом у них получится обсудить варианты и при этом он не бросится защищать Ханну, не выскочит из комнаты.
После тренировки он принял душ, и у него до сих пор были влажные волосы. Прислонившись к кухонной стойке, он смотрел, как в кастрюле кипит картошка. Сюзетта включила в духовке свет и приоткрыла дверцу, чтобы посмотреть, готовы ли куриные котлеты с пармезаном. Краешком глаза она увидела Ханну, которая стояла по ту сторону стеклянной стены и смотрела на них.
– Извини, – неохотно и без всякого энтузиазма сказал Алекс.
– Одной мне с этим не справиться.
Она громче, чем хотела, закрыла дверцу духовки, чтобы подчеркнуть охватившее ее отчаяние.
Алекс увидел Ханну и помахал ей рукой. Та скользнула внутрь и опасливо остановилась в противоположном конце комнаты. Ее осторожность произвела на него самое тягостное впечатление. Он весь поник, нахмуренные брови выдавали терзавшие его сожаления. Алекс отошел от стойки и поманил девочку руками. Эта сцена напомнила Сюзетте воссоединение двух заблудившихся влюбленных в дешевом рекламном ролике.
– Ох, lilla gumman, я не сержусь.
Ханна тут же сорвалась с места. Алекс подхватил ее на руки.
– Прости меня, солнышко, я на тебя не злюсь. Я злился на школу и на то, что все так получилось…
Он посмотрел на Сюзетту, и в его взгляде было больше раскаяния, чем в словах, обращенных к ней перед этим. Ханна повисла у него на шее, он прижал ее к себе как никогда раньше.
– Ханна, послушай… послушай меня. – Он стал носить ее по комнате и заговорил так, будто она была совсем маленькой, ни в чем не повинной девочкой. – Ты повела себя плохо. И мы с мамой… Нам надо с этим разобраться. С твоей стороны это нехорошо, тебе надо ходить в школу. Я тебя… мы тебя… так любим.
Ханна попыталась опять обхватить его за шею, но Алекс отстранился. Он еще не закончил.
– Я говорю серьезно. Ты уже большая девочка, и мы должны понимать, что происходит. Договорились?
На мгновение Ханна неподвижно застыла у него на руках, ее лицо приняло непроницаемое выражение. Затем посмотрела на Сюзетту, наблюдавшую за ними из кухни. Девочка нахмурилась и уперлась папе в грудь руками, желая, чтобы он быстрее ее отпустил. Он поставил дочь на пол, и она убежала, громко топая ногами по лестнице. Это была вторая победа Сюзетты за этот день: стать свидетелем того, как Ханна продемонстрировала не только свою жестокость, но и пределы терпимого отношения к Алексу.
Она слила из кастрюли с картошкой воду. Он подошел, почесывая бороду и недовольно ворча.
– Хорошо, что у нас есть Беатрикс. Надо будет с ней поговорить. Она ждет нас в понедельник?