Ханна прикинула варианты ответа и кивнула. Ей было нечего терять, потому что папа – очень умный – и так уже все понял. Теперь он поймет, что это честно, ведь Бормотунчик мертв, а мама цела и почти невредима.
– Иди ко мне.
Он быстрым движением придвинул свой стул ближе к ней и потянул на себя тот, на котором сидела она. Теперь он был так близко к ней, что их коленки соприкасались.
– Ханна, это очень важно. Я знаю, как тебе было больно, когда мама растоптала твою игрушку. Но ты ведь понимаешь, что картофелина – даже превращенная в друга – не чувствует того, что чувствует человек. Понимаешь или нет?
Да. Нет. Картофелина, конечно же, не чувствует боли. Только вот она была не просто картофелиной и испытала ее, когда мама с ней так обошлась. Папа не поймет, если, конечно же, она ему все досконально не объяснит. Но в ее голове все до такой степени перемешалось, что она расплакалась.
– Может, ты решила так подшутить над мамой, подумав, что это будет смешно? Но ты сделала ей больно, причинила физические страдания. И напугала. Причем не только ее, но и меня. Мне страшно оттого, что моя непоседа…
Папин голос дрогнул, она посмотрела на него и поразилась тому, что папа заплакал. Ханна коснулась его щеки и покачала головой, надеясь, что он ее понял: «Не плачь, папа».
От этого он зарыдал еще сильнее, схватил ее, посадил к себе на колени и с силой прижал к себе.
– Понимаешь… Ты моя любимая, маленькая…
Он поцеловал ее головку.
Ей нравилось, когда он ее обнимал. Его сердце билось прямо возле ее ушка, и она в унисон с ним постукивала средним пальцем ему по груди. Но потом папа глубоко вздохнул, посадил ее обратно на стул, вытер глаза, и она уставилась на него в недоумении.
– Папа расстроился. Ты больше не станешь никому причинять зла. Этого делать нельзя. Понимаешь, теперь у нас возникла проблема, и я не знаю, как ее решить. У меня такое ощущение, что в тебе живут две совсем разных девочки. Во всем виновата… Мари-Анн? Это она заставляет тебя делать такое?
Ханна опять заерзала и прижала палец к маленькой сахарной крошке, оставшейся лежать рядом с тарелкой. Потом слизала ее. Она очень гордилась собой, ведь идея с кнопками принадлежала ей. Мари-Анн лишь стояла на стреме. А то, что произошло в школе, казалось ей лишь цепочкой счастливых случайностей. Сначала она осталась наедине с Головой-Шлемом. Увидела, как она бьется о стену. Затем Голова без жалоб и протестов позволила снять с себя шлем. После чего появился злобный пес. Здесь Мари-Анн, пожалуй, ей немного помогла. Ханне впервые пришло в голову, что подруга злоупотребила ее гостеприимством. То, что она не нравилась маме, было здорово, но если она встанет между Ханной и папой… Девочке хотелось вернуть своего старого папу, который никогда не отворачивался от ее поцелуев.
– Ты можешь прогнать Мари-Анн? – спросил он.
Она широко улыбнулась: он словно читал ее мысли – но потом пожала плечами. В конце концов, она пригласила Мари-Анн, желая иметь лучшую подругу, и теперь понятия не имела, как от нее избавиться.
Папа сидел рядом и думал.
– А что если…
Он по-прежнему выглядел как человек, который собирался что-то сказать: закрывал и открывал рот, как голодная золотая рыбка.
– А что если я тебе помогу?
Эта идея ее заинтриговала. Она встала перед папой, перенесла вес тела на одну ногу и настороженно застыла в ожидании того, что он сейчас скажет.
– Порой, когда нас что-то беспокоит, мы можем избавляться от проблем.
Неужели он хочет вместе с ней наложить заклятие? Она в замешательстве наморщилась.
– Поэтому я предлагаю… Мы могли бы избавиться от Мари-Анн. Ты этого хочешь?
Она кивнула. Неужели у папы тоже были магические способности? Она развела ручки в стороны: как?
– В воскресенье у нас Вальборг – Вальпургиева ночь. На заднем дворе мы разведем костер. Порой, чтобы от чего-то избавиться, надо бросить заботы и тревоги в огонь.
Неужели они смогут бросить маму в огонь?
– Так что… ты могла бы нарисовать Мари-Анн. И тогда в воскресенье вечером мы с ней распрощаемся.
Ханна закусила губу. Это было не совсем честно с учетом того, что Мари-Анн придется еще раз сгореть заживо. Но если та Мари-Анн действительно не была ни в чем виновата, то ее новое воплощение оказалось несколько опаснее. К тому же девочка в ней больше не нуждалась: способность разговаривать она переоценила, а большинство колдовских идей принадлежало самой Ханне. Она выпятила подбородок и несколько раз покачала им вверх-вниз.
– Молодец, умничка. Значит, в этом году Вальпургиева ночь у нас будет особенная: после нее Мари-Анн уйдет, и останется лишь моя lilla gumman.
Она с облегчением обняла его за шею. Он не хотел, чтобы между ними встала Мари-Анн. Ханна должна принадлежать только ему.
Она села на пол и положила на колени блокнот – тот самый, в котором рисовала свои тайные символы. Вызвать в воображении образ Мари-Анн было тяжело. Она не привыкла рисовать, после пары первых попыток рука превращалась в одеревеневшую оглоблю, и девочка едва держала мелок. К тому же она не знала, как выглядела настоящая Мари-Анн. Девушка с почерневшей кожей, как у той курицы, которая однажды подгорела у папы на гриле. Но на бумаге она больше напоминала грязное яйцо с ручками-палочками и ластами вместо ног. Ах если бы у нее только была ее фотография…
Внезапно ей в голову пришла потрясающая мысль.
У нее ведь остался снимок мамы. Они с папой распечатали несколько экземпляров, пока не добились нужного для коллажа размера и оттенка. Самого коллажа больше не было, но лишние фото у нее сохранились. Она порылась в ящичке со своими тайными сокровищами, которые валялись вперемешку с самыми банальными вещами, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Снимки лежали вместе с другими распечатанными страничками, содержавшими обнаруженные в Интернете сведения о том, как налагать заклятия. В статье встречались очень длинные и порой на удивление странные слова, но главную мысль она все же уловила: с помощью последовательности определенных действий и мыслей ведьма действительно может причинять другим людям зло.
В ее комнату проникли посторонние звуки: громкие голоса и смех большого количества людей. Она просунула голову в дверь, выяснить, в чем дело. Девочке словно ножом резанули по сердцу, когда она увидела, что папа сидит с мамой в спальне и смотрит что-то на ноутбуке. Бывая дома в будние дни, он обычно поднимался в свой кабинет и не возражал, чтобы она играла на полу, пока он работал за столом. То, что он оставался рядом с мамой, свидетельствовало о силе наложенного ею заклятия.
Ну ничего, совсем скоро он будет принадлежать только ей. И страшно обрадуется, когда она покажет ему рисунок Мари-Анн. Он оставил ее в комнате одну, чтобы она могла над ним поработать, и девочка планировала выполнить его как можно лучше. Если девушка будет похожа на Ханну, колдовство может сработать не так, поэтому она перекрасит ей волосы, фигуру сделает толще и нарядит в вещи, которые сама никогда не носила. И, конечно, ей надо поработать над заклятием против мамы.
Ханна до конца не знала, чего собиралась им добиться, но «Нападение и месть» звучало подходяще. Она понятия не имела, что означали такие слова и словосочетания, как «против часовой стрелки», «сатурнианский», «обойти по кругу» или «кадило», но точно знала: стоит уничтожить фотографию намеченной жертвы, как это ей так или иначе навредит, особенно если при этом повторять заклинание, пример которого приводился в статье.
Его предполагалось произносить вслух, однако Ханна знала, что стала самой необычной ведьмой, и ей будет достаточно лишь шевелить губами. Она внимательно прочла страницы, чтобы запомнить текст заклинания. В статье рекомендовалось уничтожать фото постепенно, в течение нескольких дней, но ее совсем не заботило, что она нарушит приведенные в Интернете инструкции.
Девочка села, закинула ногу на ногу и оторвала от снимка спящей мамы небольшой уголочек. Представила мысленно, что мама умерла, и произнесла про себя заклинание.
Насылаю на тебя это проклятие.
Потом кусочек за кусочком порвала всю фотографию и ссыпала обрывки в блокнот, без конца повторяя эти слова.
Мысли в голове совершенно прояснились. Через два дня папа разведет костер и станет петь оды весне. Ханна бросит в огонь рисунок Мари-Анн, где он покоробится, почернеет и исчезнет. А следом за ним, как конфетти, в костер полетят обрывки маминого фото. Она уже сейчас чувствовала, как ее покидает Мари-Анн, в которой она больше не нуждается. Ведьма улетит в небо и рассеется как дым. Оставалось лишь посмотреть, что будет с мамой, ведь она толком не знала, как проявит себя проклятие.
Полная решимости победить, она порвала обрывки еще мельче и стала шептать:
– Насылаю на тебя это проклятие. Хочу, чтобы ты умерла. Ты помучаешься и сгинешь.
Алекс проскользнул обратно в спальню, тихо закрыл за собой дверь и сказал:
– Она спит.
– Спасибо тебе.
На время он взял всю заботу о Ханне на себя.
Алекс нырнул в шкаф и появился с парой чистых носков в руках. Потом сел на кровать и надел их. После удивительно приятного дня и вечера – боль в ногах можно было не считать, – когда Алекс постоянно был рядом и внимательно относился к любым ее просьбам, Сюзетта испытала приступ ужаса. Она покачала головой, не желая верить в происходящее.
– Ты уходишь?
Она привстала на кровати, все ее тело было напряжено. Куда он собрался? В спортзал? На работу, заняться делами, которые мог бы переделать и Мэтт, или он сам, но позже?
– Я мигом.
Он схватил с прикроватного столика кошелек.
– Зачем? Нет. Не делай этого, Алекс.
Он встал, сунул кошелек в задний карман спортивных брюк и пригладил ей волосы.
– Я на минуту, кое-что купить.
– Купить? Но что? Не уходи.
Он обошел кровать, сел рядом с ней и взял за руку. На мгновение ей показалось, что за всеми его усилиями и заботой скрываются лишь высокомерие и эгоизм.