– Herregud[37]… ни хрена себе… – произнес Алекс.
Они с Сюзеттой уставились друг на друга, в изумлении разинув рты.
– Ханна, девочка моя… – сказала она.
– Здравствуй, мама.
– Ох, Ханна, как же замечательно…
– …как же замечательно тебя слышать.
В глазах Алекса заблестели слезы.
– Я по вам скучаю.
Ее детский голосок в динамике звучал на редкость печально. Но Алекс и Сюзетта, услышав дочь и ее слова, ставшие для них полной неожиданностью, засмеялись.
– Мы тоже по тебе скучаем, lilla gumman, и очень тебя любим.
– Как ты? Много занимаешься в школе?
– Она говорит!
По лицу Алекса было видно, что он испытывает то же головокружение, что и Сюзетта. Чудо. В «Маршз» достучались до Ханны и всего за месяц добились такого прогресса.
– Простите, что я так плохо себя вела.
Теперь наступила очередь Сюзетты разрываться на части. Она никак не ожидала от дочери такого признания. И опять испытала угрызения совести за то, что когда-то увидела в девочке демона, напрочь упустив из виду, что ее плохое поведение могло быть вызвано болезнью. И если бы она стала действовать раньше, может, у них обеих не было бы долгих лет трудностей?
– Мы очень рады, что ты делаешь такие успехи, – сказал Алекс.
– Мне здесь не нравится. Я хочу домой.
Алекс и Сюзетта переглянулись и нахмурились.
– Ты просто еще не привыкла, – ответил он.
– В твоей жизни произошли большие перемены, на это требуется время, но у тебя все отлично получается…
– Мне правда очень досадно, обещаю вести себя хорошо, – произнесла Ханна.
Возбуждение, на короткий миг охватившее комнату, рассеялось. Сюзетта и Алекс опять посмотрели друг на друга, не зная, что сказать. Какая-то частичка ее естества ликовала, что Ханна пошла на поправку. Но другая, куда более значительная, даже представить не могла, чтобы девочка вернулась домой. Да и Ханна вряд ли могла так быстро выздороветь. Что если все опять станет как раньше?
– Пап, я могу вернуться домой? Я по вам скучаю.
– Нам тебя тоже очень не хватает… – сказал Алекс и запнулся. – Но тебе надо ходить в школу…
– Мне здесь не нравится, да и ребята все убогие и злые. Пожалуйста, я буду вести себя хорошо, обещаю.
С сердца Сюзетты стала слезать оболочка, словно кожура с яблока под острым ножом. Ребенок хотел вернуться к ним и скучал по дому. В голосе Ханны так печально звучало это желание. Однако Сюзетта чувствовала, что готова подавить желания девочки в самом зародыше. Ей и Алексу предстояло еще так много сделать с Беатрикс, а отчеты, которые им присылали из «Маршз», были противоречивыми, если не сказать больше. Ханна могла проявлять эмоции, но ее моральный компас варварски вышел из строя. У девочки был высокий коэффициент интеллекта, но при этом она демонстрировала неповиновение и вела себя импульсивно. После нескольких недель тестов врачи только-только стали внедрять стратегию изменения поведения, которая, по их мнению, могла помочь ей приобрести основополагающие социально-эмоциональные навыки жизни в обществе и развить способность к сопереживанию. И к тому же не исключали, что ее ложные представления обусловлены тем или иным психотическим расстройством.
Сюзетта покачала головой и в страхе посмотрела на свои эскизы. Она едва начала работать над книгой и получила обратно Алекса – целиком и полностью, даже то, что у нее украла Ханна. Они собирались отправиться в путешествие и окунуться в водоворот романтических приключений, к которым Сюзетта наконец была готова. Она вела себя как эгоистка, но не была готова от всего отказаться. Если дочь вернется домой, Сюзетта себя потеряет. На этот счет у нее не было никаких сомнений. Новые грани ее жизни – страсть, здоровье – тут же завянут; она не чувствовала себя достаточно сильной для того, чтобы вернуть Ханну домой.
– Я не могу, – прошептала она мужу, – да и ты тоже. Она просто пытается нами манипулировать, прощупывает почву. Беатрикс нас предупреждала.
Не исключено, что это был новый механизм манипуляций. Доктор и в самом деле говорила им, что Ханна захочет вернуться домой. Так поступают все дети, даже те, кто в семье подвергался самому жестокому обращению. Но она даже не предполагала, что девочка позвонит и скажет все, что им так хотелось услышать: «Мама, папа, я вас люблю. Простите». Причем произнесет вслух, восхитительным голоском с идеальным произношением.
Сюзетта молилась, чтобы Алекс не дрогнул.
Она прикрыла нижнюю часть телефона, чтобы Ханна не могла ничего услышать.
– älskling, я все понимаю. Школа творит чудеса: там нашей девочке действительно помогают.
От стыда у нее вспыхнуло все тело.
– Ей требуется больше времени, они ведь только начали ее лечить…
Пожалуйста, пусть у тебя хватит твердости. Она не могла сказать ему, как легко после первой недели стала отказываться от своего материнства. И была не в состоянии признаться – ни Алексу, ни Беатрикс, – какое испытала облегчение, перестав ощущать себя родительницей. Она чувствовала примерно то же, что человек, медленно снимающий с себя одежду и бросающий ее на пол. Сюзетта не могла опять напялить на себя костюм домохозяйки и боялась, что уже никогда не сможет этого сделать. Она опять покачала головой и прикрыла рукой рот, опасаясь выболтать свои непростительные мысли.
– Мама! Папа! Вы меня слышите?
Алекс схватил жену за руку и кивнул, будто соглашаясь с ее мыслями.
– Мы скоро с тобой увидимся, – сказал он.
Внутри у Сюзетты что-то взорвалось. Она вскочила и на негнущихся ногах отошла от стола.
– Не говори ей этого!
– Но почему?
– Мы не можем…
Алекс опять прикрыл микрофон.
– Если Ханна и дальше будет себя хорошо вести, они разрешат нам ее навещать. И, возможно, она действительно вернется домой раньше…
– Нет! – закричала она, прикрыла рукой нежную новую кожу на щеке и медленно от него попятилась. – После всего, через что я прошла: врачей, расковырявших мне все внутренности, дырки в животе, с которой я ходила целых четыре года, после того как потеряла всю юность, – меня изводит и клеймит горящей головешкой собственная дочь! Она же могла выбить мне глаз! Хватит! Я больше не могу! Я этого не заслужила! Мы имеем право на счастливую жизнь. Я имею право любить и быть любимой! И больше не позволю ей портить нам кровь!
Алекс сжал телефон в руке и направился к ней с видом человека, решившего укротить перепуганного зверя одной силой своего взгляда.
– Все хорошо…
– Нет, не хорошо! Моей собственной матери было глубоко наплевать, жива я или сдохла, но я выбрала жизнь и не допущу, чтобы дочь стала моей погибелью. Мы опять стали жить той жизнью, которой должны были. Алекс, прошу тебя, не отнимай у меня… у нас… жизнь…
– Хорошо… хорошо…
Он потянулся к ней и обнял. Сюзетта прижалась к нему всем телом и разрыдалась.
– Пап.
– Скажи ей, пусть идет… – с мольбой в голосе прошептала она.
Потом подняла на Алекса глаза, в тот самый момент, когда он слизнул скатившуюся по щеке слезу и поднял телефон.
– Мы здесь и очень тебя любим, – произнес он, – но ты должна остаться в школе…
– Нет! – завопила Ханна.
– Я знаю, ты очень скучаешь по дому, но добиваешься там замечательных успехов. Папа с мамой очень тобой гордятся.
– Пожалуйста, я больше не буду вести себя плохо, обещаю… – плакала она.
Сюзетта сильнее прижалась к нему, неизмеримо благодарная за то, что он решил закончить этот разговор. И это, конечно же, далось ему нелегко, ведь она знала, как ему хотелось услышать голос Ханны.
– Тебе пора спать, lilla gumman…
Сюзетта изумилась, как хорошо он играл роль отца, как знал назубок каждое слово невидимого сценария.
– Я хочу вернуться домой! Неужели вы по мне не соскучились? – спросила она, задыхаясь от рыданий.
Лицо Алекса неподвижно застыло, потом исказилось, и все его тело напряглось. Сюзетта ахнула, увидев, как муж сбросил с себя маску. Он столько лет так изумительно играл свою партию, и только теперь она поняла, в каком напряжении все это время пребывал, не снимая улыбки, отягощенной чувством вины.
– Я не могу… Что, если она опять причинит тебе вред? Я не могу…
Он сунул ей в руки телефон, подошел шаткой походкой к столу, рухнул на ближайший стул и всхлипнул. А потом, пристыженный, остался один на один со своим чувством вины, закрыл руками лицо и заплакал.
Сюзетта уставилась на телефон в руке. В конечном итоге ответственность за разговор легла на нее.
– Пап, что случилось? Мам!
Сюзетта выключила громкую связь, чтобы Алекс не услышал мольбы своего единственного ребенка. И поэтому только до нее донеслись последние произнесенные Ханной слова.
– Вы меня не любите?
В ее голосе оказалось слишком много обиженного изумления. Она будто всегда это подозревала. Сюзетта сомневалась, что сможет и далее безоговорочно любить своего ребенка после того, как увидела дочь с молотком в руках. Ханна мысленно произнесла заклинание, готовая избавиться от матери с той же легкостью, с какой ее рука уничтожила персонажа, нарисованного на листе бумаги. Неужели какая-то частичка души Сюзетты всегда будет бояться Ханну? А Алекс? Сейчас, когда его дочь познала вкус крови, он тоже столкнулся с трудностями? Звери порвали человеческую кожу, но их не укротили, а только уложили спать. Неужели в сердце Ханны навсегда останется частичка Мари-Анн?
– Не очень, – ответила Сюзетта, едва выдохнув эти слова.
Потом нажала кнопку отбоя и упала Алексу на колени. Тело мужа было утешением, они прижались друг к другу, и от его теплого дыхания по ее коже поползли мурашки.
– Все будет хорошо, – сказала она. – Ее место там.
– Я знаю, – ответил он, и ей на грудь упали его слезы.
Она села на него верхом, зная, что через несколько минут он опять в нее войдет. И они оба почувствуют себя намного лучше.