В конце июня Раневская ушла от Стоянова. Расставание вышло бурным. Стоянов, будучи человеком вспыльчивым и обидчивым (грубияны они все такие), воспринял ее уход из труппы как личное оскорбление. Фаина имела неосторожность сказать, что собирается ехать в Москву, и это обстоятельство почему-то сильно задело антрепренера. Почему-то… Можно предположить, что в глубине души он сам мечтал о московской сцене (Стоянов, подобно большинству антрепренеров, прежде был актером), да вот не сложилось. В ответ на упреки, бывшие совершенно необоснованными, Фаина наговорила Стоянову дерзостей. Припомнила все — и площадную брань в храме Мельпомены, и скорые скверные постановки, и репетиции в дороге (случалось и такое)… Короче говоря, расстались они врагами и очень скоро Фаина об этом пожалела.
Время было беспокойное, новости, приходившие из обеих столиц, были одна удивительнее другой, поэтому Фаина, прежде чем брать билет, отправила Коонен телеграмму: "Собираюсь выезжать. В силе ли наш уговор?" Коонен посоветовала на время воздержаться от приезда. Телеграф не располагает к многословию, к тому же Алиса Георгиевна вообще имела привычку выражаться уклончиво, намеками. "В телеграмме было написано: "непонятно, что происходит", а ты понимай, как хочешь. Фаина расстроилась и корила себя за недальновидность — надо было отправить телеграмму до разговора со Стояновым. Он, конечно, хам и взгляды на искусство имеет своеобразные, но деньги платил исправно и даже несмотря на ссору заплатил все сполна.
Фаина уже приобрела опыт и прекрасно понимала, что от захудалых провинциальных антреприз многого ожидать не следует. А в хорошие сильные труппы начинающей актрисе попасть сложно. Фаина время от времени писала письма, интересовалась вакансиями. Половина писем оставалась без ответа, другие отвечали сухо: "не требуется", а легендарный одесский антрепренер Михаил Федорович Багров прислал Фаине длинное, обстоятельное письмо, в котором пространно объяснял, что всяк сверчок должен знать свой шесток. Фаина не обиделась, потому что письмо было написано деликатно и потому что его написал человек, у которого в труппе Радин с Юреневой играют!
А к Багрову хотелось, очень. Все его хвалили и как антрепренера, и как человека. Фаину особенно подкупало то, что он сторонник большого репертуара и никогда не экономит на постановках. И труппа сильная, в такой многому можно научиться. Но — не судьба. Всяк сверчок должен знать свой шесток.
Екатерина Гельцер в письмах спрашивала, не надумала ли Фаина возвращаться в Москву, но о вакансиях ничего не писала. То, что ей не предложили играть в малаховском Летнем театре следующим летом, Фаина расценила как недовольство ее игрой. На самом же деле про начинающую актрису попросту могли забыть. Невелика птица, не Садовская и не Лешковская, чтобы про нее помнить. Или, если вспомнили, то узнав, что она уехала из Москвы, снова забыли. Но Фаина сильно переживала. Она сама постоянно была недовольна своей игрой, как бы ни сыграла, считала, что надо было сыграть лучше, и от других ожидала подобного отношения. Если хвалили, то считала, что хвалят из вежливости. Если ругали — расстраивалась (а кто бы не стал расстраиваться?), но принимала к сведению и делала выводы. Секрет актрисы Раневской крылся в критичном отношении к себе и постоянной работе над собой, вечном стремлении к совершенству.
"Худшее от хорошего лучше, чем лучшее от плохого", гласит еврейская мудрость. Фаина вспомнила ее, когда выбирала между двумя антрепризами. Одну держал Сергей Новожилов, бывший актер виленской труппы Константина Незлобина, той самой труппы, в которой когда-то служила великая актриса Вера Комиссаржевская. Уже одно это обстоятельство расположило Фаину к Новожилову. Кроме того, Новожилов обещал платить в полтора раза больше, чем другой антрепренер по фамилии Казанский, репутация которого была подмочена убыточным сезоном в Рязани. В убытках не всегда виноват антрепренер, но любой убыточный сезон, вне зависимости от его причин, подрывает доверие к антрепренеру.
Неудивительно, что Фаина предпочла Новожилова Казанскому и на первых порах считала, что не прогадала. Новожилов был душка и держался с актерами, даже с начинающими (а таких у него было половина труппы), на дружеской ноге. Рассказывал анекдоты, делился воспоминаниями о службе в Вильно у Незлобина, славившегося своей строгостью, несмотря на "незлую" фамилию, селил в приличные гостиницы и не по пять человек в номер, а максимум по двое. Только авансами не баловал, но тому было объяснение. Новожилов говорил, что взял взаймы крупную сумму на нужды антрепризы и должен отдать ее до Рождества. Антреприза дело недешевое — декорации, костюмы, разъезды, проживание… Актеры все понимали и входили в положение, не докучая Новожилову требованием авансов, экономили. Некоторые находили, что так даже лучше. Было бы у них сейчас на руках больше денег, они бы их истратили. Деньги же, что вода, утекают меж пальцев стремительно. А так в конце сезона Новожилов выплатит крупную сумму — хорошо! Фаина, когда ей требовались деньги, продавала что-нибудь из гардероба, утешая себя тем, что гардероб все равно нужно обновлять. Актрисе не подобает годами носить одно и то же, нужно следить за модой…
Кто тогда мог предположить, что всего через три года никому до моды не будет никакого дела? Все начнут одеваться по единой моде: "что имеем, то и носим", и, сочетая несочетаемое, люди станут похожи на пугала.
Новожилов увез труппу в Крым. Фаина снова побывала в Керчи и убедилась в том, что если браться за дело умеючи, антреприза в Керчи приносит неплохой доход. Новожилов умел договариваться и своевременно заключал договоры. Дисциплина в его труппе могла на первый взгляд показаться слабой, но на самом деле она была поставлена иначе. Новожилов не штрафовал актеров, не грозил им земными и небесными карами, а напирал на сознательность и идею актерского братства. В то время идеи всеобщего братства были необычайно популярны. Актеры боялись не штрафов, а боялись подвести своих товарищей и разочаровать симпатичного антрепренера.
Незадолго до Рождества симпатичный антрепренер Новожилов совершил абсолютно несимпатичный поступок. Он сбежал с деньгами. Два дня труппа не могла в это поверить. Высказывались самые фантастические предположения, вплоть до похищения Новожилова бандитами с целью получения выкупа. Актеры были настолько расположены к Новожилову, что некоторое время верили в подобную чушь и требовали от полиции найти и спасти его. Нет бы подумать — на что мифическим бандитам сдался Новожилов, если они заполучили все деньги труппы? Из чего им выплачивали бы выкуп за Новожилова?
Зима в Феодосии пасмурная, сырая, ненастоящая, без морозного задора и веселого снежного хруста. А если еще и ни денег, ни перспектив, то впору пойти на берег и утопиться.
Глава седьмаяПАВЛА ЛЕОНТЬЕВНА ВУЛЬФ
"Кто понимает ложь единений,
Горечь слияний, тщетность оков,
Тот разгадает счастье сирени —
Темное счастье в пять лепестков!"
В 1911 году Фаина увидела на сцене таганрогского театра известную актрису Павлу Леонтьевну Вульф в роли Лизы Калитиной из "Дворянского гнезда". Образ Лизы привлекал многих хороших актеров своей красотой, художественной выразительностью и скрытой в нем внутренней силой. Но он очень сложен, несмотря на то, что Лиза молода. Трудно передать богатый внутренний мир Лизы, глубину ее натуры, трудно показать Лизу во всей красе, такой, какой ее описал Тургенев. Недаром же критик Дмитрий Писарев считал Лизу "одной из самых грациозных женских личностей, когда-либо созданных Тургеневым".
"Славная девушка, что-то из нее выйдет? Она и собой хороша. Бледное, свежее лицо, глаза и губы такие серьезные, и взгляд честный и невинный. Жаль, кажется, она восторженна немножко", — пишет Тургенев. Писателю в какой-то мере проще. Можно написать: "Слово не выразит того, что происходило в чистой душе девушки: оно было тайной для нее самой" и все становится ясно. А вот легко ли передать это актрисе, играющей Лизу? "И не взглянула на него; только ресницы обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое лицо — и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу…" Едва дрогнувших ресниц зрители не увидят и того, что пальцы еще крепче прижались друг к другу, не заметят. Автор может донести до читателя все, что он пожелает, автор может подолгу вырисовывать образы… Актеру в каком-то смысле легче показать образ, потому что в его арсенале больше средств, не только одни слова, но в то же время и сложнее. Мазки должны быть более яркими, иначе выразительности не достичь. И "рисовать" образ надо быстро, в темпе сценического действия… Композиторы, впрочем, убеждены, что им приходится труднее всего, ведь в их распоряжении только звуки музыки. Но дело не в этом. Дело в том, что такие сложные образы, как Лиза Калитина, по плечу только одаренным и опытным актрисам. И да не введет вас в заблуждение юный возраст Лизы.
Павла Вульф сыграла Лизу так, что Фаина ее запомнила. Бредившая театром Фаина посещала все спектакли, которые давались в Таганроге, а их было немало. И то, что она запомнила Павлу Леонтьевну, уже говорит о многом. Посредственная игра не запоминается.
Весну 1918 года Фаина встретила в Ростове. Для ее тогдашнего состояния как нельзя лучше подходило слово "мыкалась". Работы не было, с деньгами было туго, просить деньги у отца Фаина стеснялась, мать писала ей, что дела у отца шли не самым лучшим образом, а в конце прошлого года завертелась такая кутерьма, что было не до переписки. А даже если бы и захотелось написать письмо, то отправить его было невозможно, потому что почта не работала. Переписка стала возможной лишь с мая, когда Таганрог был занят германскими войсками.
На дворе был не "несчастливый" тринадцатый, а суровый восемнадцатый год, еще не показавший всей своей суровости, но уже внушавший тревогу. Казалось, что мир перевернулся с ног на голову. Белые воюют с красными, немцы наступают широким фронтом и занимают Киев, в Мурманске высаживаются англичане, турки оккупируют Баку, большевики переводят столицу России из Петрограда в Москву, а по Ростову ходит изможденная девушка, с немного нелепым выражением лица — не то улыбается, не то гримасу корчит, и интересуется вакансиями для актрис. В суровом восемнадцатом году Ростов продолжал оставаться театральной столицей юга России. Если где и можно было надеяться найти работу, то только здесь…