У Незлобина Вульф научилась многому и вспоминала о нем с благодарностью. Незлобин приучил ее к дисциплинированности, требовательности по отношению к себе. Будучи человеком строгим, Незлобин в режиссерской работе предпочитал мягкие методы. Он старался направить актеров по правильному пути, не насилуя их воли. Кроме того, он не любил, когда актеры замыкались в рамках одного амплуа, и старался разнообразить роли. Но любой антрепренер-режиссер в первую очередь антрепренер, поэтому ради прибыли Незлобин мог жертвовать, качеством постановок. Так, например, заметив, что миловидная Вульф нравится зрителям, он старался выпускать ее на сцену как можно чаще, и не всегда в подходящих для нее ролях. Кроме того, Незлобин не был сторонником глубокой проработки образов, что не нравилось Павле.
Спустя два года (весной 1904-го) Павла Вульф простилась с Незлобиным, который в то время держал антрепризу в Риге, потому что перестала получать удовлетворение от работы. У Незлобина ей стало скучно, она понимала, что остановилась в своем развитии, и захотела уйти в такой театр, где ее научили бы работать над ролью по-настоящему, всерьез. Павла написала письмо Станиславскому с просьбой взять ее в труппу, но получила сухой ответ, причем не от Станиславского, а от секретаря дирекции Михаила Ликиардопуло: "труппа Художественного театра остается без изменения". Со времени предложения, сделанного Станиславским, прошло два года, вакансия давно была занята. Кроме того, отказ Павлы мог задеть Станиславского. От подобных предложений обычно не отказывались. Стало ясно, что двери Художественного театра закрылись для Павлы Вульф навсегда. Молодая актриса оказалась в сложном положении. Оставаться у Незлобина ей не хотелось, несмотря на то, что Незлобии уговаривал ее остаться, потому что там она не видела перспектив для творческого роста. В то же время она понимала, что антреприза Незлобина лучшая в провинции. Но если оставаться невозможно, то надо уходить. В никуда, на "авось", в надежде на то, что где-то есть театр, в котором получится продолжить свое развитие…
Для Павлы Вульф начались скитания по городам Российской империи. Екатеринодар, Саратов, Одесса… Провинциальная театральная жизнь была кочевой по определению. Если не переезжала антреприза, то антрепренер обновлял состав труппы, потому что одни и те же актеры "приедались" публике. Сезон 1905/06 года Вульф отыграла в Москве, но не в Художественном театре, а у Корша. В труппе Федора Корша служило много выдающихся актеров, таких, например, как Мария Блюменталь-Тамарина, но Павла Вульф чувствовала себя там, по ее собственному выражению, "холодно и неуютно". Режиссер Николай Синельников (это тот самый Синельников, который потом держал антрепризы в Киеве и Харькове) относился к актерам свысока, хоть и был знатоком своего дела. Корша же интересовала только прибыль[15]. В столичном театре с сильной труппой, которой руководил одаренный режиссер, царила настолько неприятная атмосфера, что Павла Вульф с облегчением покинула театр. Поводом для ухода стала беременность. В январе 1907 года (по новому стилю — в декабре 1906-го) у нее родилась дочь Ирина. Отец Ирины, антрепренер Константин Каратеев, рано умер, и Павла Вульф воспитывала дочь одна. Точнее, не одна, а с помощью театральной костюмерши Натальи Ивановой, которая много лет вела хозяйство у Вульф и воспитывала сначала ее дочь, а потом ее внука.
После рождения дочери снова была Одесса, потом — Ростов-на-Дону. В ростовской антрепризе, которую держал один из известных антрепренеров того времени Николай Собольщиков-Самарин. Собольщиков-Самарин был хорошим актером, хорошим режиссером и хорошим коммерсантом. Последнее качество отравило Павле Вульф все пребывание в труппе, где правилом было давать две-три премьеры в неделю. Две-три премьеры! Только вдумайтесь в это. Иначе театру грозили убытки, потому что на спектакли ходила одна и та же публика и спектакли эти были далеко не такими, на которые ходят по многу раз, желая испытать наслаждение снова и снова. Да и о каком наслаждении могла идти речь, если спектакли ставились в два дня? О какой работе над ролью? Поэтому Павла Вульф сильно обрадовалась, получив письмо от Незлобина, который приглашал ее в Москву. Незлобин перенес туда свою антрепризу, арендовал Шелапутинский театр[16] на Театральной площади и пригласил на помощь к себе режиссера Константина Марджанова. Марджанов с Незлобиным превосходно дополняли друг друга. Марджанов был творец, а Незлобии — организатор.
У Незлобина были грандиозные планы в отношении Москвы. Это было видно хотя бы по тому, что он арендовал для своей антрепризы недешевое здание, находящееся на одной площади с Большим и Малым театрами. Незлобину обещали поддержку известные предприниматели Морозовы, с которыми он состоял в родстве. Незлобин был женат на Аполлинарии Ивановне Морозовой, дочери владельца Богородско-Глуховской мануфактуры Ивана Захаровича Морозова, умершего в 1888 году.
Имея довольно сильную (пускай и не "звездную") труппу, обещание финансовой поддержки и такого одаренного режиссера, как Марджанов, Незлобин рассчитывал затмить Художественный театр, но не смог этого сделать. Более того — проработав у Незлобина один сезон, Марджанов ушел от него к Станиславскому. В Художественном театре, впрочем, он надолго не задержался. В 1913 году Марджанов с дельцом Василием Суходольским открыл Свободный театр. Суходольский, ничего не смысливший в театральном деле, давал средства, Марджанов обеспечивал все остальное. Свободный театр просуществовал всего один сезон и обанкротился с треском[17]. Кстати, Алиса Коонен, перешедшая по приглашению Марджанова из Художественного театра в Свободный, встретилась здесь со своим будущим мужем Александром Таировым. Можно сказать, что Свободный театр был создан не напрасно.
Сезон 1909/10 года был в новом театре Незлобина порой надежд. Сезон 1910/11 года стал порой уныния. Сборы падали. Незлобину, привыкшему к провинциальным стандартам, не удалось угодить взыскательной московской публике. Морозовы не спешили вкладывать средства в явно убыточное предприятие. Вдобавок труппу начали раздирать склоки и интриги. Вместо того чтобы заняться корешками, то есть устранять причины конфликтов, Незлобин прошелся по вершкам — принялся тасовать актеров, отбирая роли у неугодных и отдавая угодным, что еще больше подлило масла в огонь. Павлу Вульф освистали, когда она вышла в спектакле "Милое чудо", поставленном по пьесе Петра Ярцева, вместо актрисы Екатерины Рощиной-Инсаровой (родной сестры знаменитой актрисы Веры Пашенной). Освистали совершенно незаслуженно, потому что Вульф не "выцарапывала" эту роль у Незлобина. Напротив, это Незлобин настоял на том, чтобы она играла за Рощину-Инсарову.
В 1911 году Павла Вульф простилась с Незлобиным (теперь уже навсегда) и уехала в Ростов-на-Дону, как она выражалась "на провинциальную каторгу". Три сезона в Ростове, сезон в Киеве, сезон в Харькове… С началом войны дела шли все хуже и хуже. Цены росли, сборы падали, работа окончательно перестала приносить удовольствие, поскольку театры наводнили патриотические пьесы низкого пошиба. Павла Леонтьевна радовалась, когда получала роль в какой-нибудь хорошей пьесе. Радовалась так сильно, словно то была ее первая роль.
Павлу Вульф называли "Комиссаржевской провинции". Не "провинциальной Комиссаржевской", что несло некий пренебрежительно-уничижительный оттенок, а "Комиссаржевской провинции". Для того времени сравнение с Верой Комиссаржевской значило очень многое. После своей трагической гибели от оспы в Ташкенте Вера Федоровна из кумира превратилась в возвышенный идеал, воплотивший в себе все лучшее, что было на русской сцене. Просто так, ради красного словца или в комплиментарных целях, ее имя никогда не употреблялось.
Зимний сезон 1916/17 года Вульф отыграла в Иркутске, где по ее собственному признанию, жила "замкнуто и неинтересно". Еще в Иркутске она подписала договор с ростовской антрепризой Ольги Петровны Зарайской и вернулась на следующий сезон в Ростов. Получить место у Зарайской считалось большой удачей, потому что Ольга Петровна была гением рекламы и как никто умела заманивать публику на свои спектакли. Афиши она заказывала дорогие, большие, броские, с фотографиями актеров, премьеров и прим, заставляла появляться на людях в каком-нибудь экстравагантном виде (разумеется, в рамках приличия), к оформлению спектаклей относилась с необычайной тщательностью и не жалела денег на то, чтобы поразить зрителя… Правда, Зарайская старалась избегать серьезного репертуара, но Павле Вульф, имеющей на руках маленькую дочь, приходилось думать не только о высоких материях, но и о хлебе насущном. Зарайская хотя бы предпочитала классические пьесы наскоро сляпанным однодневкам. Вульф сразу договорилась с Зарайской на два зимних сезона.
В марте 1918 года в квартирку, которую Павла Вульф нанимала в Ростове на Пушкинской улице недалеко от театра, пришла молодая актриса Фаина Раневская. Она начала с того, что немного поспорила с Натой (так дома называли Наталью Иванову). Вульф отдыхала, приходила в себя после приступа мигрени, и Ната не хотела впускать незваную гостью. Если бы Фаина знала истинную причину, то она, конечно же, повернулась бы и ушла, чтобы прийти в другой раз. Во-первых, из присущей ей деликатности, а во-вторых, потому что человек, который неважно себя чувствует, вряд ли будет объективным в оценке чужих способностей. Известно же, что болезни, особенно такие мучительные, как мигрень, делают людей раздражительными. Но Фаина решила, что ее попросту выпроваживают, примерно так, как выпроваживали незваных гостей у них дома в Таганроге. К отцу Фаины то и дело кто-то являлся — просили денег или работы, предлагали "миллионные гешефты" и так далее. Добрая половина просителей отсеивалась в конторе, но самые настойчивые поднимались наверх, где на их пути вставали горничные. Сказав, что хозяин нездоров и никого не принимает, они захлопывали перед пришедшим дверь.